Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

как столпотворение, но постепенно и транспортные потоки, и потоки посетителей отрегулировали до взаимного удовлетворения. Впрочем, то место, куда меня направили из коллегии, даже в самые пиковые нагрузки не бывало загружено даже на четверть. А сейчас и вовсе почему-то пустовало.

Я даже вернулась к входной арке, чтобы перечитать график работы. Нет, все правильно, и день сегодня приемный, и обед закончился, и до вечера ещё далеко. Но ни одной живой души в коридоре.

Может, все-таки профилактика, проветривание или что-то в этом роде? Санитарный день, на худой конец? Не могли же все песенницы в городе, кроме меня, вдруг взять и вымереть? Хотя, кабинеты-то закрыты. Ну, мне не к спеху, могу и в любой другой…

– Я туточки, туточки! Проходите, пожалуйста! Выскочила всего на минуточку. По служебной надобности!

Которая упаковывается в нежно-голубые бумажные коробки с логотипом, известным всем сладкоежкам в городе. И потребление которой кое-кому явно следовало бы подсократить, потому что диаметр обхвата уже критически близко к ширине дверного проема. Хотя, пусть его. На тот случай, если объемы Сусанны Сович находятся в прямом пропорции с широтой её души.

– Дарли, дорогая, ты ли это?

– Конечно, нет. Тебе показалось. Сейчас растворюсь в воздухе.

– Ой, как же здорово, что хоть что-то в этом мире остается неизменным! – воссияла Сусанна, отпирая дверь своего кабинета. – Давай, проходи, устраивайся. Чайку попьем с плюшками. Знаешь, какие тут плюшки? Нет, ты не знаешь, какие тут…

В те времена, когда мы познакомились, золотоволосая хохотушка занимала в пространстве вдвое меньше места, но на мир смотрела примерно так же: широко открытыми глазами цвета жареных каштанов и взглядом, заинтересованным буквально во всем, и большом, и малом. Именно эта любознательность, наверное, и помешала пани Сович освоить ремесло песенницы в установленные сроки, почему мы, собственно, вообще смогли встретиться. В классе отстающих.

Это было чудесное время. И чудное, конечно, тоже. Когда каждый день чувствуешь: вот-вот перед тобой откроются двери во что-то невероятное. Утром начинаешь надеяться, к обеду чуть устаешь, но все ещё веришь, вечером огорченно зеваешь и проваливаешься в сон без сновидений, чтобы на следующий день начать этот круг заново.

Чтобы раскрыться, песеннице нужно пытаться и стараться. Звучит банально, но иначе не получается. Не бывает, чтобы дар сам собой постучался и попросил его впустить. Хотя, стук, конечно, присутствовал. Где-то в самой глубине груди и одновременно в недрах черепа. Не больно, не особенно утомительно, но жить с вечным ощущением собственной оторванности от чего-то грандиозного – не самая приятная штука.

Главная проблема обучения как раз и состояла в том, что учиться каждому приходилось самостоятельно. Нет, нам рассказывали, делились опытом, кто как умел, но петь, значит, ощущать, а не складывать из слов модельки. Поэтому использовали ту же самую методику, что и с плаваньем. Ну да, бросали в воду, а там либо выплывешь, либо…

Для нас таким бассейном стал благотворительный хоспис. За реальную помощь песенниц там заплатить все равно не смогли бы, но любые руки в помощь брали охотно и без долгих расспросов. Так и получилось, что дни напролет мы смотрели, как кто-то страдает и умирает, а потом, вечером отправляясь в наши комнаты Дома утешения, старательно смешили друг друга, силясь сохранить надежду.

Наверное, со стороны мы смотрелись диковато: две девицы в форменных платьях до щиколоток, с улыбкой во весь рот выходящие из дверей очень печального заведения и каждые пару минут заливающиеся по-настоящему веселым смехом. Обычно нам вслед крутили пальцами у виска, но нашелся один, кого это странное веселье наоборот притянуло и приклеило. К Сусанне.

Этот паренек работал в ремонтной бригаде, которая доводила до ума вторую очередь хосписа. Может, не семи пядей во лбу, но рукастый и работящий, однажды он просто подошел к нам, посмотрел Сусанне прямо в глаза и спросил: «Пойдешь за меня замуж?» И та, надо сказать, долго не думала. Вообще не думала, если честно. Хлопнула ресницами и почему-то очень серьезно ответила: «А и пойду. Если не передумаешь.» Он не передумал. Даже когда ему рассказали всю её подноготную.

Вот так и получилось, что пани Сович уже лет как двадцать пять была счастливой женой и матерью, чем вызывала у меня, честно говоря, очень противоречивые чувства.

Не то чтобы я вообще когда-то и помногу думала о детях. Скорее, наоборот. Чаще всего мои мысли на эту тему сводились к равнодушному: ну, случится, так случится. Но чтобы нарочно мечтать и желать… Нет, пожалуй, ни единого раза. Вот смириться с чужим замужеством было куда как сложнее. Потому что в чувствах смешивалось все и сразу, от кристально чистой зависти до бесконечных копаний в себе.

Но время шло, галерея мужчин и женщин, с которыми пересекалась моя жизнь, становилась все больше, и часть портретов, особенно семейных, мне настолько не нравилась, что и тут сработала все та же формула. Случится – хорошо. Не случится, ну и нафиг. Не больно-то и хотелось. То есть, хотелось, но не так больно, чтобы выжить из ума. К тому же, как-то само собой, даже без слов и взглядов мы с Сусанной договорились не трогать две эти темы во время встреч. Потому что говорить можно о тысячах разных других вещей, главное, чтобы ко взаимному удовольствию.

Хотя неотвратимо надвигающаяся тема к удовольствию вряд ли будет иметь отношение.

– Вкусняшка же, да?

– Если присолить. Вот тогда будет шикарно.

– Так карамель же должна быть соленая.

– Вся соль ушла налево.

Сусанна недоверчиво сощурилась, но все же черпнула ложкой кусочек брауни и положила на язык.

– Да ну тебя! Соленая, аж до слез!

Мне нравится смотреть, как она в шутку обижается, а потом заливисто хохочет над своей же обидой. Всегда нравилось.

– Дарли.

– Чегось?

– Что не так?

– Все так. Выглядишь просто замечательно.

Мне погрозили ложкой:

– Не юли. Лучше скажи, зачем ты здесь.

– Повидаться. Потрепаться. Нажраться липких сладостей, а потом долго и много пить, чтобы отклеить друг от друга внутренности. Чем не повод?

Конечно, она не поверила. И так грозно нахмурилась, что пришлось признаваться:

– Меня выперли вон.

– Что? Как? Почему?

– Скажем, ситуация зрела, зрела и назрела. Обидно, что при этом извернулись ужом, когда можно было просто прийти и поговорить. Напрямую.

– Ты же знаешь, с тобой такой номер не проходит. Знаешь же? – на всякий случай уточнила Сусанна.

– Это ещё почему? Я всегда открыта к диалогу.

– Открыта… Как зияющая драконья пасть, - хохотнула она. – Если и кидать туда какие-нибудь предложения, то желательно очень-очень издалека.

– А то что?

– А