Вся проза в одном томе - Юрий Кудряшов

Она была слишком смиренна и чиста, чтобы понимать, насколько все эти люди вместе взятые не стоят её мизинца. Ей не приходило в голову, что это был их позор, а не её; что сотни людей в зале были стадом свиней, а она одна в сравнении с ними выглядела образцом благочестия. Подобная мысль показалась бы ей верхом лицемерия, недопустимой гордыней. Если над ней смеялись – для неё это могло означать лишь одно: это она какая-то неправильная, какая-то убогая и ущербная.

Прайс колотил своим молотком, что было силы, но не мог успокоить хохочущую толпу. Пока её наконец не успокоил странный звук с другого конца зала, похожий на падение тяжёлого предмета. Вся публика разом обернулась на этот звук. Несколько человек сзади расступились. Между ними, почти у самого входа в зал, лежала миссис Мерилл.

Похоже, она пренебрегла просьбой дочери и решила тайком зайти в зал, незаметно пристроившись в дальнем углу и затерявшись в толпе. Когда над Луизой стали смеяться – её и без того слабое сердце не смогло этого вынести. Я был недалеко от Луизы, и кажется, я один посреди всеобщего гомона смог расслышать её тихий шёпот:

– Боже, я убила её…

Тем же вечером миссис Мерилл скончалась.

Слушание пятое

Допрос Вирджинии Фоссет: «Он собирался рассказать ей о нас»

Дело затягивалось. На следующий день планировались речи прокурора и адвоката. Но в связи со смертью миссис Мерилл заседание откладывалось. Гартманесса вновь просила у суда отпустить её под залог, чтобы похоронить мать. Но Прайс отклонил её ходатайство. Ллойд обещал взять это дело на себя. Пресса, тем временем, распускала слухи о том, что Луиза была сексуальной рабыней Гартмана, который избивал её и насиловал в грубой извращённой форме.

Когда слушание наконец открылось и Луизу ввели в зал – я едва узнал её. Можно было подумать, что её накачали снотворным. Будто под гипнозом, она послушно выполняла все необходимые действия, но при этом непрерывно глядела в пустоту безразличным ко всему взглядом. Уже тогда что-то в ней надломилось. Казалось, ей уже на всё наплевать. И если бы ей сейчас же объявили смертный приговор и повели на виселицу – ей было бы всё равно.

Но у Боудена, как выяснилось, был в кармане козырной туз, который он припрятывал на десерт.

– Я прошу пригласить в зал свидетельницу обвинения – мисс Вирджинию Фоссет.

В зал вошла длинноногая красотка модельной внешности, по каким сходят с ума олигархи. Каждым своим взглядом и жестом она словно говорила: «Я – королева, а вы все – копошащиеся под ногами муравьи». В ярко-красном платье и на высоченных каблуках проплыла она к трибуне точёной походкой, ловя похотливые взгляды мужчин и наполняя весь зал ароматом дорогих французских духов.

– Мисс Фоссет! – начал прокурор. – Будьте так любезны пояснить суду: в каких отношениях Вы состояли с покойным мистером Гартманом?

– Я была его любовницей, – сказал она так просто, как говорят о погоде, после чего бросила надменный взгляд на Луизу.

Та не пошевелилась. Лишь закрыла глаза, и из-под опущенного века скатилась слезинка.

– Как долго Вы состояли в любовной связи с убитым?

– Около двух месяцев.

– Вам было известно, что он женат?

– Разумеется! – ухмыльнулась Вирджиния. – Кто же этого не знал?

– И как Вы к этому относились?

– Как относилась бы любая женщина на моём месте – требовала, чтобы он развёлся и женился на мне.

– А как он относился к Вашим требованиям?

– Как всякий мужчина – обещал выполнить, но неоправданно затягивал с этим.

– Чем же он мотивировал это затягивание?

– Говорил, что хочет всё обдумать и подготовить так, чтобы ей ничего не досталось.

– Значит, он, по-Вашему, не любил свою супругу?

– Ха-ха! Скажете тоже! Он относился к ней, как к надоевшей обузе. Говорил, привык, что женщины достаются ему легко. А с этой чтобы переспать – надо было жениться. Иначе никак. Вот и женился – то ли от привычки добиваться своего, то ли просто от нечего делать. Или внимания хотел лишнего – так сказать, побольше эпатажности, нестандартности.

Луиза так и сидела с закрытыми глазами, а слёзы так и текли по её щекам.

– Она надоела ему до смерти, – продолжала мисс Фоссет. – Говорил, что с ней было чертовски скучно. Лео любил разнообразие, приключения. Особенно в постели. А эта монашка ничего не понимала в таких делах. Лео был в таком возрасте, когда мужчин тянет на молоденьких и невинных. Но с этой он быстро наигрался.

– Значит, мистер Гартман говорил Вам, что собирается сообщить Луизе о своей связи с Вами и развестись с ней, оставив её без гроша?

– Именно так. Он собирался рассказать ей о нас. Давно собирался. И я уверена, что рассказал. Тогда, на яхте. И эта стерва убила его!

– Мисс Фоссет! – решил обратиться к ней Хассельхофф. – Не затруднит ли Вас сообщить суду одну интимную подробность?

– Что угодно, лишь бы поскорее увидеть её на виселице!

– Можете ли Вы описать нам, каким был мистер Гартман в постели?

– О-о, с удовольствием! – воскликнула Вирджиния. – У меня было много любовников. Но такого, как Лео – никогда! Это был настоящий зверь – сдирал с меня одежду, рвал простыни, крушил мебель – словом, в сексе ему не было равных. Просто огонь!

– Он бил Вас?

– Ни в коем случае. Он был иначе воспитан. Он просто был заводной, неуёмный и весьма искушённый в любви. Потому эта пуританка и не могла дать ему того, что ему было нужно. Это был брак тигра с овечкой.

Публика рассмеялась столь удачной аллегории. И тут Луиза неожиданно вскочила с места, вцепилась в прутья решётки и истерически заорала судье:

– Ради Бога, прекратите это, я не могу больше это слушать! Сколько можно издеваться надо мной? Почему я обязана здесь присутствовать? Почему я не могу уйти в свою камеру? Отпустите меня, пожалуйста, меня сейчас стошнит!

– Вам нехорошо? – спросил изумлённый судья.

– Да, мне ужасно дурно! Я не могу больше здесь находиться!

– Вы просите перерыв?

– Да, пожалуйста, мне плохо, мне очень плохо!

В этот момент мне стало настолько жаль её, что я прослезился и перестал видеть, что печатаю. Но этот диалог с судьёй навеки отпечатался в моей памяти. Прайс объявил перерыв. Стоило охраннику открыть дверь, как Луиза выскользнула у него из рук и упорхнула в камеру, закрывая руками уши.

Слушание шестое и последнее

Допрос неожиданного свидетеля: «Это было в интересах бизнеса»

На следующий день все уже точно приготовились слушать финальные речи. Но вдруг и у Хассельхоффа оказался свой козырь, рядом с которым все карты Боудена превращались в бесполезные бумажки. Правда, сам Хассельхофф узнал об этом лишь за несколько минут до слушания. Думаю, он настрочил длинную и пафосную тираду о том, как невинного ребёнка пленил коварный соблазнитель и как мало у нас доказательств, чтобы взять на душу грех. Думаю, он был мысленно готов к тому, что впервые в жизни проиграет дело. Но всё это вмиг утратило смысл.

– Ваша честь! – обратился он к Прайсу. – Буквально пять минут назад у меня неожиданно появился ещё один свидетель.

– Очень ли необходимо нам его допросить? – лениво протянул престарелый судья, которому уже порядком надоел этот балаган.

– Это принципиально важно, Ваша честь.

– Какое он имеет отношение к делу?

– Самое прямое, Ваша честь.

– И что же это за свидетель, который имеет самое прямое отношение к делу, но о котором мы раньше не слышали?

– Думаю, мы слышали о нём здесь больше, чем о ком бы то ни было, Ваша честь. Я прошу пригласить в зал мистера Леонарда Гартмана.

Зрители начали активно перешёптываться. Но судья и сам настолько опешил, что напрочь забыл про свой молоток.

– Вы имеете в виду того самого мистера Леонарда Гартмана, в убийстве которого обвиняется наша подсудимая?

– Другого нет, Ваша честь. Мистер Гартман жив и здоров, о чём никто не засвидетельствует нам лучше него самого.

В зал вошёл человек, которого почти все зрители мечтали увидеть вживую, но меньше всего ожидали увидеть сейчас. Человек, которого уже больше четырёх месяцев считали погибшим. Он был словно воплотившаяся легенда, ожившая скульптура. В зале воцарилась мёртвая тишина.

Гартман был спокоен, как исполин. Неторопливо прошагал к трибуне. Оглядел весь зал орлиным взглядом, но кажется, ни на секунду не взглянул ни на кого в отдельности. В каждом его жесте была такая степенность, такая уверенность в себе, словно и пули ему не страшны. Казалось, ничем не прошибить это каменное лицо. Казалось, владение многомиллионной империей для него было чем-то вроде загородной прогулки.

И Луиза, и Прайс, и Боуден, и Ллойд, и Вирджиния – все в этот момент смотрели на него с одинаковым изумлением. И только Хассельхофф ликовал. Никогда ещё он не выигрывал дело так легко.