Ночь без алиби - Ганс Шнайдер

- Спасибо, что заступился, - сказал я, - только жаль, что ты считаешь меня виновным. Этого я никак не пойму. Вот если бы ты поверил в мою невиновность да помог бы доказать ее!

- Ну и закрутил!.. Помню, ты еще мальчишкой любил заумно выражаться. А пока был в отъезде, настропалился еще хлеще. Нет, твою фанаберию ни одна корова не разжует, даже на рождество. Если я кого считаю невинным, как новорожденного поросенка, так вступиться за него мне легче легкого. Но раз уж кого считаю виноватым, значит, это настоящий парень. Только так и проверяется братская любовь. Чего же тут непонятного?

Что я мог возразить, не обидев его?

- Видишь ли, - продолжал Фриц, - наш старик хотел заглотнуть мадеровский двор еще до организации кооперативного хозяйства. Стоит ему учуять, где пахнет землицей или деньгами, как он тут же пасть разевает, словно наш кот, когда караулит у мышиной норы. Хошь верь, хошь нет: не будь здесь социализма, мы давно стали бы помещиками и пол-Рабенхайна батрачило бы на нас. Старик, если бы мог, поженил бы меня с Улой по африканскому обычаю. Говорят, что там уже сватают девчонку, когда ей десять-двенадцать лет. А на кой мне две усадьбы, если я состою в кооперативе. Ула тоже, и на общем собрании у нее столько же прав, сколько у меня?

- И все решил сунуть тебе!

- Именно, все без остатка, точно быку на откорм, - откровенно признался Фриц. - Вот поэтому он и нажимал, чтобы ты шел в армию. И когда срок службы у тебя стал подходить к концу, он день и ночь голову ломал, как быть; ну а тут ты сам заикнулся насчет офицерского училища.

Лучшего подарка ему ты бы и не придумал. Вот он и прицепился. Вообще-то ему один черт, пойдешь ты учиться на офицера или агронома или отправишься обратно в тюрьму. Главное - спровадить тебя из Рабенхайна. Я-то рассуждал так: усадьба тебе в любом случае не понадобится, даже если станешь агрономом. С тебя других забот хватит. На худой конец кооператив тебе дом выстроит. Но старик ничего слышать не хочет; вбил себе в башку, что усадьбу придется делить.

- И ты уже чувствуешь себя владельцем?

- Ясно. Почему бы и нет? Но все равно я не хотел тебя надувать. А так оно еще лучше выходит. Женишься на Уле, у тебя будет свой дом с наделом, если, конечно, он тебе потребуется, да и в глазах отца ты станешь полноценным членом сельскохозяйственного кооператива, у которого есть собственный двор! Насчет дележа мы с тобой сами, без старика, лучше договоримся. В сделках без надувательства он разбирается не больше, чем наш боров в современной технике. Только вот если дойдет до крайности, то упрется, лучше и не подступайся.

Я лишь кивнул в ответ, а Фриц, довольный моей понятливостью, дважды стукнул меня кулаком по спине и распахнул передо мной ворота.

- Так что не серчай на отца, - предупредил он меня еще раз у дверей. - Если что спьяну наговорит, не ерепенься, пропусти мимо ушей. Главное - это мы с тобой, что #769; мы решим, то и будет, встревать никому не дадим!

В сенях пахло кофе. Мать, наливавшая из чайника кипяток через ситечко с насыпанным кофе, удивленно подняла глаза и спохватилась, лишь когда полилось через край. Она молча достала из шкафа еще одну чашку и придвинула четвертый стул к столу, на котором стояло большое блюдо с бутербродами. Я уже позавтракал и хотел было отказаться, но мать так умоляюще посмотрела на меня, что я молча кивнул ей в знак согласия.

- Отец там, - сказала она, глядя на меня с надеждой.

Фриц собрался было позвать отца, сидевшего за стеной. Но я приложил ему палец к губам и отправился в соседнюю комнату. Захотелось доставить матери удовольствие.

Войдя в комнату, я сначала никого не увидел, но вскоре услышал шорох. Позади стола, между распахнутыми дверцами шкафчика стоял на коленях отец и рылся в бумагах. Просмотрев очередной листок, старик клал его на верх шкафчика, если это оказывалось не то, что он искал, и вытаскивал следующий.

- Доброе утро!

Отец мгновенно обернулся, словно пес, учуявший врага, и с негодованием уставился на меня. Добрые пожелания, которые я намеревался высказать ему по случаю рождества, застряли в горле.

Не поздоровавшись, он схватил все бумаги в охапку и запихал их между полочками так торопливо, что порвал один листок.

- Даже в собственном доме не дают покоя! - раздраженно проворчал он и запер шкафчик. Правую дверцу он тщательно прикрыл только после того, как дважды удостоверился, что левая закрыта изнутри на крючок.

- Я тут тоже дома, - язвительно заметил я.

Ничего не возразив мне, он оперся на руки, с трудом поднялся и встал, покачиваясь, словно после тяжелой работы.

- Да, это и твой дом тоже, - ответил он неожиданно миролюбиво и плюхнулся в кресло. - Сегодня это пока так, завтра, может быть, и послезавтра тоже, но придет час и положение изменится. Садись. Какую сумму тебе выделить?

- Деньги не заменят дома. Ты хочешь, чтобы я уехал из деревни только потому, что я…

- …убил человека, который был лучшим другом отца… Итак, сколько?

- Лучшим другом? - В моем голосе прозвучало недостаточно иронии, поэтому я повторил: - Лучшим другом? - и стал наблюдать за реакцией отца.

Он собрался уже вскочить и заорать, как обычно, когда чувствовал себя неправым. Но удержался и спросил неуверенно:

- Ты сомневаешься?

Вот сейчас бы мне нажать на него, очередью вопросов отрезать путь к отступлению, и ему не отвертеться. Но я был еще слишком слаб для такой схватки и удовлетворился быстрее, чем он ожидал. Его уклончивые ответы перенесли меня в прошлое, и я решил еще раз проверить, прав ли я в своих сомнениях.

- Нет, я не сомневаюсь, - возразил я, хотя не был уверен, правда это или нет.

Отец с Мадером были неразлучными друзьями. В прежние годы они вместе строили хитрые планы, как избежать обязательных поставок и выручить больше излишков для продажи. Смутные детские воспоминания, но они не стерлись…

Позднее друзья совещались, как поизворотливее возразить агитаторам, чтобы подольше оттянуть вступление в сельскохозяйственный кооператив. Это запечатлелось в моей памяти уже четче. Вспомнил, как беспросветно жила тогда наша семья, как уныло тянулись неделя за неделей, месяц за месяцем. Подав заявления о приеме в кооператив, отец с Мадером тем не менее дни и ночи сидели, словно заговорщики, придумывая, как бы отговориться от работы в кооперативе и по-прежнему заниматься только своим личным хозяйством.

Со временем кооператив решил развивать на индивидуальных участках высокопродуктивное огородничество и садоводство. И по мере того, как эти планы осуществлялись, Мадер, не в пример отцу, стал втягиваться в коллективную работу. Между друзьями возникали из-за этого мелкие ссоры, но они налетали и улетали, как грозовые тучи.

Период военной службы пробил широкую брешь в моих воспоминаниях о деревенской жизни. Когда я вернулся из армии, то думал, что отец тоже включился в общее дело; уж Мадер наверняка бы его дожал. Поэтому злость Мадера на отца поразила меня тогда как гром среди ясного неба. Если бы меня демобилизовали несколькими днями раньше, может, я сумел бы вмешаться… Но во что? Ведь отец не имел никакого отношения к смерти Мадера! И все же что-то между ними произошло, причем совсем незадолго до убийства, так что даже Ула ничего не успела узнать.

- Он был твоим лучшим другом, - повторил я. - Возможно, что был, до дня своей смерти. Но не до последнего часа жизни. В этот час он ненавидел тебя как злейшего врага.

Отец метнул быстрый взгляд на шкафчик, и в ту же секунду меня осенило подозрение, что тайна внезапно возникшей вражды между былыми друзьями скрыта за этими темно-коричневыми полированными дверцами.

- Он был мне другом до последней минуты.

- Неправда! - Мой голос звучал спокойно, но твердо. - Последнюю минуту жизни он разделил со мной. Не знаю, называется ли это дружбой, когда другу охотнее всего свернули бы шею. На следующий день он собирался в город подавать на тебя в суд. Слышишь: в суд!

- Ловишь на крючок?

- Может, мне больше известно, чем ты думаешь.

У отца вдруг задрожали пальцы. Он нервно вытащил из кармана сигару.

- Что ты знаешь? - выпалил он с угрозой, собрав все свои силы, чтобы вопрос прозвучал уверенно, твердо и с вызовом, ибо его моргающие глаза выдавали слабость.

- Все знаю.

Но мне было известно лишь то, что я сказал прежде. Если хочу узнать больше, подумал я, надо быть осторожнее и не подавать виду, что знаю мало. Растерянно посмотрев на меня, отец ничего не ответил, только упрямо сжал губы. Интересно, о чем он думает? Взгляд колючий, на скулах выступили желваки, голова, словно ища укрытия, втянулась в плечи. Сейчас он вспыхнет, набросится на меня и, забывшись в гневе, выдаст свою тайну.

Я заблуждался.

Он неожиданно быстро овладел собой и усмехнулся.

- Ну ладно. - Этими двумя словами он меня обезоружил. В том же дружелюбном тоне он добавил: - А какие планы у тебя в башке варятся?

Тут растерялся я. Однако показывать это было нельзя. Внезапно у меня мелькнула настолько страшная мысль, что я даже застыл в кресле. Язык не поворачивался выразить ее словами. Голова затрещала, едва я попытался вообразить последствия того, что хотел сказать.