Trip - Дмитрий Факофский

Вышел на улицу, купил себе пива и сел на лавочку пить и ждать. Начали выходить другие бабки с нашего парадняка, которые ощутили вкус смерти и услышали как я стучу в двери Анны Андреевны. Начали спрашивать меня, что произошло. Я пил пиво и отвечал, что бабка, наверное, отдала концы. Ну, все начали кричать, конечно, и говорить, чтобы я лез в окно к ней в квартиру. Я говорю им: «Нахуя мне это нужно? Через сорок минут приедет господин X и откроет квартиру».

Прошел час, потом два. А господина X все не было. Бабки начали мне грозить и приказали лезть через окно в квартиру. Ну что мне было делать? Снял куртку и полез. Выбил к хуям окно и пролез сквозь дыру на кухню.

Из кухни прошел в комнату. Ощущая запах дерьма. Среди комнаты лежит Анна Андреевна и стонет. Наверное, упала и что-то сломала. Воняла она страшно, под себя нассала и насрала. Лежит среди собственной мочи и дерьма. Пиздец.

Я открыл дверь и впустил в дом бабок. Все начали кричать и приказывать мне, чтобы я ее поднимал.

Я говорю: «Я ебал ее поднимать! Она в дерьме вся!»

Бабки начали меня лупить понемногу своими палками.

Я снимаю реглам. Остался в одной тишотке и стал эту старую суку поднимать.

В конце концов я перемазался весь ее дерьмом, но поднял ее и посадил на кровать. Бабка понемногу начала приходить в себя, а ее соседки стали ее переодевать. Я вышел. Мне было и так противно, чтобы еще смотреть на голую старую пизду.

Потом приехал господин Х., прибежал ко мне домой. Я сказал, что типа не буду больше работать и вообще, пошел бы ты!

6

Ночью пошел снег и температура упала до минуса. Сразу очень густой и сильный и уже через несколько часов укрыл собой весь город. Грек пришел только утром, счастливый очень. Наверное, классно поебался. Рассказывал, что чикса, у которой он ночевал, еще какую-то подружку пригласила и они втроем кувыркались аж до самого рассвета.

Я стоял в своей комнате с головной болью после вчерашнего коньяка открыв окно, наблюдая как снег насилует город и влетает крупными холодными хлопьями в мою комнату. Снежинки и их хлопья падали на деревья, землю и людей. Снег падал на пол моей комнаты и превращался в лужицы. Я был голый, в одних только трусах, снег облеплял мое тело и приятно его охлаждал. Я не боялся того, что могу заболеть. Я хотел контакта со снегом, хотел его холода, хотел его, в общем. Чуть ли не в сексуальном плане хотел. У нас был с ним сейчас контакт, почти что секс. Знаете, есть люди, которые любят сексом с деревьями разными заниматься? Так вот, я их всех переплюнул, со снегом никто еще сексом не занимался. Только кончить на таком холоде было проблематично.

Потом я закрыл окно и пошел на кухню. Начал рыться в холодильнике, чтобы найти себе что-то на завтрак. Вчерашнюю колбасу я уже давно съел, нашел только кусок сыра и полбутылки домашнего вина, привезенного их Каховки Греком.

— Вадик, можно допить?

— Ты вчера не напился, что ли?

— Не-а.

— Ну, бери.

Сажусь в комнате перед ТиВи и начинаю кусать сыр прямо от куска и пить вино жадно впиваясь в горлышко пол-литровой бутылки из-под минералки губами. Завтрак интеллектуала.

Сегодня у меня долгий день и я не знаю, чем мне заняться.

Надо убивать время. Писать ничего не хочется, в голове каша, так что написать я могу только кашу, не более того.

Можно поехать в центр в трубу и попробовать снять себе какую-нибудь девочку-панка, потом привезти ее сюда и выспаться с ней, за что она наградит меня «букетом». Можно поехать к своему старому знакомому Леше по кличке Кабан. Он маргинальная личность, поэт и художник. Написал с два десятка стихотворений и нарисовал несколько картинок маслом. Стихи у него нормальные, могу об этом говорить, как бывший поэт, про полотна говорить не буду, я в этом ничего не шарю. Он живет в другой части города, в центре блин, на Печерске. Дорога к нему займет у меня около часа. У него можно будет похавать и выпить. Можно будет сходить с ним на какое-то частное пати.

Начинаю искать, что бы одеть. Беру старую армейскую куртку, одеваю ее и иду в сторону восемнадцатого троллейбуса.

На улице холодно, прячу руки в карманы и втягиваю голову в холодный ворот куртки. Некоторые любят говорить про такую погоду: «Свежо!», тогда как погода эта просто-напросто хуевая. Ко мне подбегает какой-то бомж и просит десять копеек. По его морде видно, что у него уже давно не все дома. Мне так холодно, что даже не хочется делать лишних движений, поэтому просто посылаю его нахуй. Он скулит как собака и скрывается в темной подворотне.

Сажусь в троллейбус и молча еду прикрыв глаза. Холодные потоки воздуха дуют на меня из всех щелей. Выхожу на станции метро «Лукъяновская», прохожу мимо тележки с лотерейными билетами и бабками, торгующими пирожками — тошнотиками. Спускаюсь вниз. В это время людей в метро мало. Все на учебе или на работе. Тут приятно и тепло. Вообще, люблю киевское метро, маленькое и уютное. Помню долго путался в туннелях московского, офигев после киевского.

Выхожу на станции метро «Печерская». Перебегаю проспект и оказываюсь прямо возле дома Кабана. Снег становиться мелким и режет лицо как куски стекла. Одним рывком поднимаюсь на пятый этаж и начинаю лупить ногой в деревянную дверь без обшивки. У Кабана самая страшная дверь во всей парадной. В этой части города живут люди с достатком, такие маргиналы, как Леха, тут, скорее, исключение. Звонок у Лехи не работает с лета.

Леха открывает мне двери и долго молча, своими грустными глазами смотрит на меня. Ясно, что я приехал без звонка и поэтому он не очень-то и рад сейчас меня видеть. Может у него планы были? Ничего, сейчас с ним бухнем и станет рад мне. Леха был огромным, около 190 ростом и более центнера весом кекс, с густой рыжей бородой и длинными сально-рыжими волосами.

— Привет, Леха! Мне так что и стоять тут?

— Нет, входи.

Его лицо, как всегда, имеет нездоровый зеленоватый оттенок. Леха ужа давно подсел на ширку, говорит, что без нее не может творить, искусство требует жертв. По запаху от Лехи я понял, что вчера он пил и пил немало. Человека мучило жестокое похмелье.

Квартира Лехи была классической квартирой сумасшедшего и одинокого маргинала. В ней всегда стоял запах женщин, спиртного, свежей ширки, плана и разложений. И сейчас, воздух был набит алкогольными парами. Стены его были изрисованы его же картинами, надписями его богемных любовниц, перемазаны местами зелеными соплями, кровью и кусками фекалий. Однажды, пьяные в жопу и обосранный Леха сидел дома и рисовал на стене картину. Потом ему видно шизануло и он, пардон, обосрался. Схватив куски своего же дерьма, он начал пальцем наносить мазки на картину, вместо красок. Подумав, что этого мало, он схватил нож для бумаги и, расковыряв им вену, начал мокать палец в свою кровь и наносить мазки уже ей. Потом, обессиленный, он рухнул на пол в собственное дерьмо и уснул. Ранка на руке была не глубокая и быстро затянулась, так что Леха не помер. Сейчас это творение украшало одну их стен его мастерской. Во второй комнате стояли ТиВи и кушетка. В мастерской, кроме стола, стула и мольберта лежал матрац и находилась куча какого-то хлама.

На стенах были не только надписи и картины, но и стихи, которые пьяный Леха предпочитал писать прямо тут, красками. Они у него никогда не терялись и, со временем, он собирался переписать их на бумагу.

Рабочий стол Лехи был завален мятыми бумагами, книгами (книги были разбросанны по всей квартире, даже в ванной и туалете, Леха относился к тому типу людей, который одновременно читал семь-десять книг). Иногда Леха садился за стол и, все же, писал стихи на бумаге. Но эти стихи, по его словам, получались у него хуевыми, поэтому он свирепел, рвал их на куски и швырял в кучу хлама, которая была навалена в углу его мастерской. В куче хлама, находились, так же, куски его гардероба.

Пол его мастерской был устлан гандонами, кусками сырного пирога, битым бутылочным и стаканным стеклом, пустыми бутылками, какой-то одеждой, рваными бумажками. Иногда попадались засохшие куски фекалий и блевотины. Вонь стояла жуткая, не смотря на почти всегда открытые окна.

В углу, на матраце, лежала девочка, на вид лет четырнадцати. Она еще спала. На столе стояла полу-пустая бутылка коньяка и два стакана.

— Садись.

Сам Леха сел на единственный в комнате стул. Я оглянулся вокруг и сел рядом со спящей девушкой.

— Хочешь, можешь выебать, — сухо предложил Леха, показывая пальцем на ранетку и открывая бутылку коньяка.

— Может быть, но позже.

Леха разлил нам остаток по стаканам, вышло грамм по сто. Мы выпили, не закусывая. Лицо Лехи стало приобретать здоровый розовый оттенок.

— Чего тебе в такую рань, блядь, не спится?

— Ты же знаешь, я не буду врать. Скучно до смерти, вообще не знаю чем заняться. Вот приехал к тебе, может ты хоть что-то придумаешь. И я сейчас на нуле, еще и тебе должен, так что приехал и с надеждой на твою финансовую помощь.

Леха снова налил. Мы выпили. Потом кряхтя, под своим весом, он полез в какой-то ящик, достал оттуда партмане, из которого извлек пачку баксов — купюрами по десять и двадцать. Протянул одну двадцатку мне: