Божии люди - Митрополит Федченков

Свой крест слепоты Даша несла совершенно безропотно. И слепота ей, вероятно, была во-спасение. Да и посторонние, глядя на нее, легче переносили скорби. А я, вспоминая сейчас о ней, поучаюсь.

Примечательно, что эти чернички никого не учили, не давали советов. И – Боже сохрани – не обличали, не судили; учить – это дело батюшки! К священству всегда относились со смирением, с почтением. А батюшка смотрел на них спокойно, точно не замечал их, будто хранить лишь девство – такое простое и легкое дело! А ведь это явление – замечательное! И стоило бы заинтересоваться им! Но кругом были подобные им – религиозные, смиренные, целомудренные – только – в браке: а это – тоже подвиг. Дух же был один: христианский, православный, потому, вероятно, и не дивились черничкам.

Кстати: брат у "чернички"– блондинки, Семен Иванович, – бывший садоводом у помещиков Ч., живший версты за полторы от своего дома, – тоже был одиноким, холостым. У него была широкая, чистая, бело-желтая борода. Он обладал мягким тенором, и всегда пел в хоре. Видно, в этой семье была почему-то общая наклонность к девству и к церкви. Спокойный. Относились к нему с уважением.

Что с ним случилось после – не знаю...

В нашем селе Софьинке было три кладбища: одно – барское, внутри, в церковной ограде; другое – для "дворовых" господских, за оградой; и третье, за версту от храма – крестьянское. На нем осталась мельница без крыльев, низ был каменный или кирпичный, – потому и уцелел; а верх сорвал когда-то ветер. Вот о них я и написал свои думы в стихах.

Церковь была на взгорье, а мельница – еще выше: издалека ее видно было... Около церкви – барский дом: они и храм выстроили. Внизу, по реке, деревни...

Стеною низкой огражденныйНа взгорье белый храм стоит.За ним, кленами осененный,Господ старинный род лежит.Кресты – из мрамора белеют...Лампадки тихо здесь горят...На плитах надписи темнеют...Цветы кругом могил пестрят.А вот, канавой окаймленный -Чтоб скот сюда не забродил, -Ряд слуг, всей жизнью усмиренный,И здесь, вблизи господ, почил.Могилы – без имен... ЛампадокУж нет. Из дерева – кресты.Но кто-то тут блюдет порядок...Кругом – акации кусты.А вот далеко на кургане,Без крыльев мельница торчит.За ней на кладбище крестьянеНашли покой. Все тихо спит.Вокруг – поля. В траве – могилы...Кой-где кресты. А то – и кол.Канавы нет... теленок хилый...Одна ветла... весь вид здесь гол...Вернусь назад... Уютно, милоВ тени, за алтарем... Но вот:"Что – там?" Простит Господь, что было!Да даст блаженный им живот.Когда ж к слугам зайдешь случайно,Спокойно... Мало их... Как мог,Безвестный род нес крест свой тайно...Но знает их Всеведец Бог...О третьем кладбище, читатель,Я расскажу, что видел сам...Была засуха: "Знать, СоздательКару послал во гневе нам...А что бы, – просят, – нам всем миромС молебном завтра по полям?Грехи простит Господь нам, сирым!Скотина стонет... Мор и нам!"Благая мысль! Вот и прекрасно!""И ты уж походи, попой!" -Меня зовут, "Ну что ж? Согласен"Ах, Русь моя! Народ простой!Наутро крестный ход сбирают:Берут хоругви мужики,Смиренно бабы покладаютПод образами ручники.И радостный трезвон раздался...Запели мы...Кладут кресты...И дух мой верой отозвался:"Не можешь не услышать Ты!"На кладбище остановились,Пропели кратко парастас,За всех усопших помолились:Мы здесь – за них, они – за нас.Дьячок в подряснике, с косой -Он крепостное время знал, -Подперши голову рукой,Задумчиво мне так сказал:"Гляжу на это поколенье:Чай, сколько здесь святых лежит", -"Каких святых?" – в недоуменьеПрошу его мне разъяснить."Да как же?! В прежнюю неволюЛегко ли им пришлось страдать?Тяжелую терпели долю:Один лишь Бог мог силу дать!"Молчим... К родным душой умильнойСвернули бабы со слезой...А мы уж пели в поле пыльном:"Даждь дождь, Христе, земле сухой"Те – там, мы – здесь весь день молились...Святая Русь! С тобой бог жил...А к вечеру уж тучи вились...И ночью жданный дождь полил...Так было прежде, Русь родная:Ты верила... А что теперь?...Умом давно тебя не знаю,А сердце говорит мне: "Верь!"

М.В.

Стихи написаны в Нью-Йорке около 1937 года

Кстати припомню об одной женщине... О ней бы следовало написать целое житие... Не ценим мы людей, как должно бы.

Могу припомнить кое-что о ней.

Молодою девушкой захотела она уйти в монастырь. Мать знала об этом намерении дочери и стала сама подготавливать ее к будущей жизни. Как? – прежде я знал. Теперь совершенно забыл.

Редкая мать! Нередко они идут наперекор.

Впрочем, в православном мире простые люди охотно идут навстречу подобным желаниям.

Приняли девушку... И чуть ли не с самого первого начала назначили ей "послушание" – шитьевое...

А главное – в том, что она всю жизнь была ласкова: "Золотко" – это любимое ее выражение! И все-то у нее – "золотко"...

Она и сейчас еще живет: лет 75 ей... И работает.

К этому можно прибавить другое послушание ее: она кормит курочек и голубей, что так идет к ее ласковости. Если кто-нибудь подарит ей деньги за работу, она тотчас накупит на это гороху, зерна, – или еще чего-нибудь – для курочек и голубей... Заболела как-то одна курица, и она всю зиму держала ее в своей келии.

Спит она – сидя, потому что у нее грудная жаба. Но никогда не жалуется на это, даже никому не говорит.

Никогда ни с кем не спорит. А чтобы – ссориться – об этом даже думать о ней нельзя! За долгую монашескую жизнь она несомненно приобрела большой опыт, но никогда никого не учит: считает себя для этого недостойной...

Узнал теперь, что мать ее готовила к монашеству так: в семье ели и мясо, а ей готовили постное, построили ей сзади двора маленькую келию, где она и жила, если же приходили гости к ним, то мать непременно отсылала ее в келию. А потом сама отвезла в монастырь.

О другом – о молитве, чистоте и смирении – и говорить не стоит: это само собою разумеется...

Святая!

Молитвами ее помилуй нас, Господи!

Зовут ее Евгения!

Первая была дочь высокого чиновника. Лет с 16 она хотела поступить в монастырь, но родители решительно воспротивились этому. У нее была тетка, бывшая замужем за лесничим. Иногда Нина приезжала туда, но скоро исчезала в лесу. Стали искать ее и находили молящейся... Надеясь отучить ее от этого намерения, родители отправили ее учиться на доктора за границу (кажется, в Париж) . Она вышла оттуда медичкой, но внутри осталась "монашкой", замуж выходить никак не хотела. Отец помер. На ее попечении осталась старушка мать и взяла с нее обет – не поступать в монастырь. На ее же заботе осталась и тетка, муж которой (лесничий) тоже скончался.

Из нее вышел прекрасный доктор, знающий свое дело, всегда готовый для больных, полный бессребренник. Ею все дорожили.

Я видел ее уже старушкой, лет более 50 с сединой. Мать и тетка продолжали, слава Богу, жить; я их тоже видел. И странно мне было наблюдать, как мать ее обращалась с ней, как с девочкой, хотя ей тогда было уже на шестой десяток. Тетка лежала в постели безнадежно больной, племянница ухаживала за ней. Матери шел к концу восьмой десяток: крепкая была, высокая ростом. Нина по-прежнему была безответной послушницей.

Умирала глубокая, но одинокая безродная старушка. Была ночь. Все, кто был здесь, заснули. И Нина одна приняла душу ее, ухаживая за ней до последней минуты.

Померла и тетка... Потом скончалась и мать...

И она исполнила свое желание: тотчас ушла в монастырь, где ее давным-давно знали и любили. Но она была уже сама старушкой...

Вот и все.

Но кто может рассказать самое главное: про ее внутреннюю жизнь, про тайные молитвы, про ее чистоту и смирение, про веру? Она всегда скрывала это. Припоминается лишь рассказ мне о том, что не раз видели ее ядущей черный хлеб, – и тот с плесенью. А о тайном посте говорило очень худое ее тело... Теперь она жива еще... И по-прежнему лечит и ухаживает за сестрами монастыря, как врач.

Конечно, исполняет и другие послушания, когда свободна, соединяя в себе Марфу и Марию.

Это – одна Нина.

Вторая – тоже доктор и жена доктора. О ней я мало расскажу. Одно знаю: что она в больнице со всеми обходится ласково, такою и я знаю ее. Знаю, что и муж ее относится к ней с великой любовью за ее смирение и любовь, хотя он сам – крутой характером. У них одна дочь, и не совсем здорова. Росту маленького. Я видел ее – пожилою, лет 50. Они все еще живы.

Я подарил ей медный, позолоченный складень "Деисус" (правильно: "Деисис", греч. "молитва" Христу Богоматери и Предтечи). Она дала мне такой же Крест в пол-аршина. Он у меня и сейчас.

Третья Нина – послушница монастыря. Жизнь ее была сложная. Была не крещена, лет до 20. Работала на фабрике. Жила в общежитии с другими работницами. Жизнь там была далекая от благочестия... Такою, кажется, была и она... Но постепенно в ней явилась вера. Подружки стали издеваться над ней. И подкладывали в ее постель дрова. Смеялись... Она все вытерпела...