Рядом с нами - Семен Нариньяни

1954 г.

СКОЛЬКО СТОИТ РЯБЧИК

В тот день Александр Григорьевич не принимал никого. Ни чужих, ни своих. Несмотря на запрет, один из начальников цехов пробовал приблизиться к закрытой двери:

— У меня срочное дело.

Но секретарь был неумолим:

— Нельзя. Александру Григорьевичу сегодня не до вас.

— Что, опять Акбар?

— Опять.

Начальник цеха плюнул с досады и ушел, поминая недобрым словом Акбара. А сам Акбар даже не знал, что на его голову в этот день сыплются проклятия. Да и откуда ему было знать? Акбар — это симпатичный, но дурашливый пес. Ему всего-навсего четыре месяца от роду. Вчера по молодости лет Акбар сделал глупость, проглотил жука, и ночью у него начались колики. Будь Акбар обыкновенным щенком, колики через день — другой прекратились бы сами собой. Но Акбар имел несчастье принадлежать директору завода, и директор поднял заурядный щенячий недуг до степени чрезвычайного происшествия. Директор нервничал сам и нервировал окружающих: сотрудников заводоуправления, ветеринарных врачей, членов своей семьи. Домашние обязаны были каждый час информировать его о ходе лечения.

— Акбару прописано слабительное, — шепотом докладывалось на ухо директору в самый разгар диспетчерского совещания.

— Акбару сделан согревающий компресс, — слышал директор шепот по телефону, когда находился в цехе.

В тот день, когда был проглочен злополучный жук, директор завода собственноручно составил и направил в заводскую столовую меню для своей собаки. На первое габер-суп, на второе телячий хрящик.

Весь город потешался над собачьими увлечениями Александра Григорьевича. А эти увлечения были у него не единственными. Немало хлопот для окружающих доставляли охотничьи причуды директора. Обычно дня за два, за три до тяги на заводе поднималась суматоха. Работы хватало всем: один лил дробь, другой смазывал салом болотные сапоги, третий коптил сосиски, четвертый разливал по флягам охотничьи настойки. Сборы шли основательные. Шутка ли, директор собрался на Убинское озеро, а это за триста километров от завода!

Сам директор уезжал на охоту в субботу, а в пятницу отправлялись вперед егеря и квартирьеры. Первые — выследить для Александра Григорьевича дичь, вторые — позаботиться о его ночлеге. Вслед за квартирьерами на озеро отправлялась легковая машина. Сам же охотник отправлялся бить уток в скором поезде. Он ехал со всеми удобствами в мягком вагоне. Ночью лег спать, а утром уже на месте. От станции до озера несколько километров. Их, конечно, хорошо бы на зорьке пройти своим ходом, но Александру Григорьевичу ходить пешком мешает спесь. Ему хочется подъехать к уткам солидно, как подобает человеку его ранга. Поэтому он и распорядился подать себе «Победу» за триста километров от завода.

Но вот наконец и озеро. Весело потрескивает костерок, заботливо разведенный квартирьерами. Из ягдташей извлекаются наружу копчености, раскупориваются фляги: сначала одна, затем другая. В голове начинает шуметь. И тогда егеря берут именитого охотника под руки и ведут его к зарослям. Дичь, оказывается, уже выслежена, и директору остается только выстрелить. Александр Григорьевич лично нажимает курок, и ему приносят убитого селезня. На радостях устраивается привал. Разжигается новый костерок, откупоривается еще одна фляга, после которой Александр Григорьевич подает команду:

— На рябчиков!

И хотя рябчики в этой местности не водятся, директор кричит:

— Обеспечить!

Затем Александру Григорьевичу приходит в голову мысль гоняться за рябчиками прямо на машине. Шофер протестует. Но что значит протест шофера для вошедшего в раж охотника? Александр Григорьевич ссаживает шофера и сам садится за руль. Он гонит машину, не глядя на кочки и овраги, и дело оканчивается аварией. Директору ничего, а машина разбита. Егеря снова берут Александра Григорьевича под руки и приводят его на станцию. Они сажают нашкодившего охотника в обратный поезд, а сами остаются с шофером караулить разбитую машину. Через день за этой машиной был отправлен с завода грузовик. Но он, застряв в грязи и расплавив подшипники, не дошел до места аварии. И тогда директор откомандировал к месту своей охоты целую спасательную экспедицию из слесарей, грузчиков и механиков, чтобы доставить в город останки двух застрявших машин. Трудно даже подсчитать, во сколько обходится заводу каждый рябчик, убитый директором.

Александр Григорьевич не только охотник, но и рыбак. А свои выезды на рыбалку директор обставляет с не меньшей торжественностью. Сначала отправляются разведчики искать места, где идет клев. Вслед за ними едут квартирьеры с копченостями и фляжками. Затем следует сам рыбак, а за рыбаком на специальной платформе везут лодку. Это на всякий случай: а вдруг Александр Григорьевич выразит желание покататься по озеру?

Директора завода не раз вызывали в партийный комитет, предупреждали, просили угомониться. А директор на эти просьбы ноль внимания. Лишь только дело близится к субботе, он снова отправляет егерей и квартирьеров в дальние экспедиции.

Александр Григорьевич Лагутин является директором металлургического завода. Этот директор учился в советской школе, в советском вузе, а вот поди ж ты, привычки у него какого-то одичавшего барина. А ведь этот барин куролесит не только на охоте или рыбалке, но и на заводе. Он ни с кем не считается, ни с кем не советуется. Лагутин попирает советские нормы и порядки. На одном из заводских собраний коммунисты обратились с просьбой к обкому партии обсудить нетерпимое поведение Лагутина и решить вопрос о его партийности. И в самом деле, обкому следует взять да и вызвать к себе для строгого разговора любителя охотничьих экспедиций и автора-составителя собачьих меню. Кстати, о собаке. Когда Акбар поправился, подрос, Александр Григорьевич распорядился дважды на день подавать ему из заводского гаража машину. Утром Акбар ездил на прогулку в соседнюю рощу, а после обеда отправлялся в директорском лимузине на свидание к гончей Зизи, роману с которой всячески покровительствовал Александр Григорьевич.

— Это не страшно, — говорил директор. — Пусть Акбар съездит, обменяется с любимой дружеским лаем

В давно прошедшие времена так «блажили» в своих далеких вотчинах одичавшие помещики. Но к лицу ли такая блажь советскому человеку?

1953 г.

НА СЛУЖБЕ И ДОМА

Пока Нина Башилова делала в диктанте по шесть — восемь ошибок, у Любови Васильевны еще теплились к душе кое-какие надежды.

— Станет Нина старше, рассудительней, — говорила она, — и учиться будет лучше.

Нина становилась старше, а рассудительности у нее не прибавлялось. Наоборот, дома она вовсе перестала готовить уроки. Вместо шести ошибок Нина начала делать по десяти — пятнадцати и наконец поставила рекорд: двадцать семь искажений и описок в десяти фразах простого диктанта. Любовь Васильевна схватилась даже за голову:

— Господи, да что же это такое?

Классному руководителю хотелось пригласить родителей Нины в школу, подумать вместе с ними, как приохотить девочку к учебе. А родители эти находятся в Москве, за тридцать километров or дочери. Попробуй дозовись их! Нина всю зиму живет в Малаховке одна. Она сама себе хозяйка. Хочу — учу грамматику, хочу — не учу. Вдали от родителей девочка обленилась, распустилась. Директор школы трижды пытался вызвать из Москвы Нинину маму, а та не приезжала. Тогда директор командировал в Москву классного руководителя:

— Поезжайте, поговорите с родителями.

И Любовь Васильевна поехала. Мать Нины, Елена Ивановна, собиралась в гости, и с учительницей разговаривал отец.

— Ленится, дерзит? — переспросил Сергей Валентинович. — Как это нехорошо! Любовь Васильевна, голубушка, подскажите, что нам делать с Ниной?

— Заберите Нину в Москву. Рядом с вами девочка образумится, исправится.

Сергей Валентинович и сам хорошо понимал, что жить и впредь врозь с дочерью было нельзя. А забрать ее в Москву он не смел, ибо жена была против.

— Вы бы поговорили с ней, — зашептал муж, косясь на соседнюю комнату, где переодевалась Елена Ивановна. — Может, вас она послушает…

Но Елена Ивановна не послушала и учительницу. Мать не желала жить с родной дочерью в одной квартире.

— Нина очень шумна, — заявила она, — а у меня от шума бывают мигрени.

Елена Ивановна говорила с учительницей, продолжая прихорашиваться у зеркала. Она завила кудельки, напомадила губы и, гордо оглядев себя, сказала:

— В следующий раз вы не приезжайте больше в Москву, а при необходимости вызывайте в школу тетю Дуню. Мы платим ей деньги, и она в ответе за все Нинины двойки.

Тетя Дуня сторожила в Малаховке дачу, и вот на эту тетю Елена Ивановна и переложила со своих плеч все материнские заботы о дочери.