Литературная Газета 6320 ( № 16 2011) - Литературка Литературная Газета

Григорий Соколов – свободный человек. Непостижимое для многих состояние. Он не принадлежит партиям, его не интересуют филармонические и прочие начальники, он не льёт слёзы, не будучи приглашённым в Кремль на чиновничью тусовку, и вообще чужд всякой суеты. Живёт музыкой. Только музыкой. Почему каждый его концерт и воспринимается уже историческим. Здесь нет преувеличения. В родном городе в апреле он исполнил Итальянский концерт BWV 971 и Французскую увертюру си минор Баха, Юмореску и четыре пьесы Шумана. А потом ещё, как обычно, целое отделение играл на бис. Сочинения Баха уже давно ассоциируются с именем талантливейшего их интерпретатора канадского пианиста Глена Гульда. Соколова часто сравнивают с Гульдом. Правда, Гульд терпеть не мог публику и, как известно, закончил публичные выступления в тридцать два года, затем стал только записываться. У Соколова всё наоборот: он любит публику и предпочитает выступления в филармонических залах студиям звукозаписи. Укоры на этот счёт принимает, но записи так и не появляются. Хотя на углу у входа в Большой зал филармонии я заметил бойкого молодого человека, торгующего дисками с записями Соколова. Где он их взял и кто их изготовил – неизвестно. Во всём остальном отношение к сочинениям Баха их, безусловно, роднит. Гульд, написавший, что «музыка – самая ненаучная из наук, самая невещественная субстанция» и что «весь музыкальный опыт есть демонстрация работы рефлексов», конечно же, прав. Но у Соколова свой Бах. Пианист больше философ. Его Французская увертюра – вовлечение в экзистенцию. И хотя слово «вовлечение» благодаря нашему бестолковому телевидению с бесконечными судебными процессами имеет в обиходе нарицательный смысл, у Соколова это вполне благородная миссия. Он последний экзистенциалист Петербурга. Интенсивность человеческого существования, всегда интересовавшая Баха, так мощно, с такой заразительной энергией при высочайшей технике «обрушивается» на зал, почти парализует его. Впечатление не проповеди, а именно исповеди. И Соколова, и Баха. Слушают не шелохнувшись. Две с лихвой тысячи человек в Большом зале филармонии – как один. У нас у всех шанс контакта с «совершенно иным». Как считает обожаемый мною современный немецкий мыслитель Рюдигер Сафрански, подаривший нам замечательную книгу о Хайдеггере, это «иное переживание времени и переживание иного времени». На моей памяти нет пианиста, которого ТАК бы слушали. И сам пианист себя не щадит – ощущение мига, который не может повториться. Бесподобно был сыгран Шуман. Зал не хотел отпускать пианиста и приветствовал его стоя. Понятно, что в огромном пространстве Большого зала невозможно было бы отыскать хотя бы двух одинаково воспринимавших концерт слушателей. Но любопытно было бы получить от всех однажды ответ: что они услышали на концерте Григория Соколова? Не сомневаюсь, это было бы увлекательное чтение.

После концерта меня посещает крамольная мысль – может быть, и хорошо, что он играет раз в году. Есть время подумать до следующей встречи. Именно раздумий, мысли взыскуют его выступления. Жаль, что пока ему не хочется заняться литературным творчеством, – в его опыте так много личностного, индивидуального, того, о чём не расспросишь в коротких интервью и что могло бы лучше познакомить всех нас с талантливейшим современником пианистом Григорием Соколовым.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

В комнатах с тремя стенами

Искусство

В комнатах с тремя стенами

ВЗГЛЯД

В «Сатириконе» и ЦАТРА практически одновременно выпустили чеховских «Чаек»

«Когда же начало?»

Обе постановки в столь популярный ныне двухчасовой «евроформат» категорически не вписываются. В Театре армии спектакль идёт чуть больше трёх часов, и, памятуя о московских расстояниях, начинают его в 18.00. В «Сатириконе» о «безлошадных» зрителях не подумали. Почти пятичасовое (при заявленных в программке 4 ч. 10 мин.) действо – четыре акта, три антракта – начинают, как обычно, в 19.00. В результате значительной части тех, кто принял героическое решение досмотреть спектакль до конца (первые из не выдержавших марафона начали покидать зал минут через 20 после начала), пришлось сломя голову нестись наперегонки к выходу, даже не дождавшись поклонов. Ропот в рядах уходящих был велик: неудобно перед артистами, но что делать, если общественный транспорт в столице регулярно ходит только до часу ночи и далеко не все театралы имеют счастье жить в пределах Марьиной Рощи и её окрестностей?..

«Новые формы нужны»

Использовать классику для интерпретации дня сегодняшнего – традиция. В отказе от декораций, костюмов, реквизита и прочих деталей, соответствующих эпохе автора – будь то Шекспир, Сервантес или Бомарше, – всегда ощущается некий вызов: «формы» изменились, но «содержание» осталось неизменным, а мы прибегаем к посредничеству классика лишь потому, что современники пока ещё не написали о современности ничего адекватного. Драматургия, как всегда, в большом долгу перед театром и современностью: написать полноценную пьесу для репертуарного театра не в пример сложнее, чем побегать пару-тройку дней с диктофоном за прохожими на улице, а затем устроить фестивально-лабораторную показательную читку.

Можно переодеть героев из костюмов в джинсы и майки, а героинь из туалетов с турнюрами и рукавами-буф – в трикотажные платья полуприталенного кроя, но тогда и текст придётся модифицировать. Согласитесь, «возьмите меня к себе» (как у Чехова) и «возьмите меня» (как у Бутусова) произносят разные Полины Андреевны. Можно и колдовское озеро нарисовать чёрной краской на большом листе ватмана. И навалить в глубине сцены огромную кучу мусора. И время от времени засыпать актёров то искусственными цветами, то бутафорскими яблоками. Можно даже заставить их танцевать нечто психоделическое под столь же психоделическую музыку (Бутусов позвал на постановку модного нынче композитора Фаустаса Латенаса и даже ввёл специальный персонаж – «девушку, которая танцует»). Но под всеми этими перештриховками очень трудно восстановить первоначальное чеховское полотно. Как фреску мастера под более поздними слоями красок.

В спектакле «Сатирикона» Бутусова гораздо больше, чем Чехова. Получилось броско, ярко, гротесково. Но так ли уж велика была необходимость жертвовать чеховской драматургией ради этого пиршества абсурдистской буффонады (или буффонного абсурда?) У режиссёров всё чаще признаком хорошего тона считается попытка полностью разломать драматургическую конструкцию автора пьесы ради декларации собственных взглядов. Камни колизеев всё чаще становятся строительным материалом для загородных коттеджей.

Сохранить энергетику и философию драматурга, реинкарнировав их в современную жизнь, очень непросто. Александр Бурдонский, рискуя быть обвинённым в старомодности, оставил и костюмы чеховских времён, и Бетховена в «соавторы» пригласил, и сравнения человеческой жизни со свечой, горящей на ветру, не убоялся. Но его лишённый особых режиссёрских изысков спектакль (кого теперь удивишь размещением зрителя на сцене и переносом части действия в зал?) получился и тёплым, и человечным. Спинки кресел в полумраке зала чем-то схожи с волнами на озере, а еле угадывающиеся вдалеке окна с тяжёлыми занавесями создают иллюзию старой доброй барской усадьбы. Но главное, тех, кто в двух шагах от тебя мучается в тщетной попытке поймать ускользающее счастье, искренне жаль. Почти как самих себя. Как и хотелось в своё время доктору Чехову.

«Когда меня нет, ей только тридцать два»

Юрий Бутусов решил такой «условностью», как возраст персонажей, пренебречь. Нину Заречную играет Агриппина Стеклова, и играет мастерски. Но мастерство в данном случае, увы, «играет» против неё. Скрыть накопленный опыт, и профессиональный, и жизненный, ей не удаётся, и оттого образ восторженной девочки, мечты которой жизнь разбивает на самом взлёте, не складывается. Получается трагедия зрелой, сложившейся актрисы, вынужденной играть совсем не то и не так, как хочется. Та же проблема возникает и перед Тимофеем Трибунцевым, актёром, безусловно, ярким и своеобразным: его Треплев тоже как-то не тянет на юнца, мающегося собственными неизжитыми комплексами. Равно как не веришь и Артёму Осипову, от имени доктора Дорна заявляющему, что ему уже 55 лет и «поздно что-то менять в своей жизни» (это при тех-то головокружительных коленцах, которые он то и дело выдаёт под музыку и без?!).

Зато в случае Аркадиной ситуация обратная. Полина Райкина (приглашённая на постановку из драматического Театра им. Станиславского) моложе своей героини лет на двадцать, так что отсутствие актёрского и, что ещё важнее, женского опыта она пытается компенсировать прикладным конструированием, что лишает образ Аркадиной глубины. Неудивительно, что самыми убедительными и сочными получились работы тех актёров, кто сумел вложить в своих персонажей немалую толику самих себя. От Лики Нифонтовой (Полина Андреевна), Владимира Большова (Сорин) и Дениса Суханова (Тригорин) просто глаз нельзя оторвать, несмотря на то что бурлящую вокруг вакханалию душа приемлет с большим трудом.