Просто Маса - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович"

Вот и конец, сказал себе Маса. Надо бы составить прощальное хокку, но за оставшуюся минуту хорошего стихотворения не сочинишь, а с плохим помирать не хочется.

– А-а-а-а-а!!! – завопила «Емпресс оф зе Ист» в тысячу глоток.

И тут сверху, будто из-под облаков, раздался зычный бас. Это капитан проорал в рупор:

– Женщины и дети – вниз! Мужчины – спрятаться за борта! Команда, по пожарным постам!

Повелитель корабля стоял на мостике в уже не белом, а грязно-сером, присыпанном пеплом кителе и без фуражки, седые волосы растрепались, но голос был тверд, жесты уверенны.

– Кларк, раскатать шланги! Поливать борта и палубу! Сандерс, берите своих, багры в руки и на нижнюю палубу! Отталкивайте шхуну, не дайте ей прилипнуть! Боцман, песок! Коллинз, снять брезент со спасательных шлюпок!

Сразу все задвигалось, забегало. И перестало быть страшно.

Хорошо, когда в хаосе и неразберихе появляется кто-то, твердо знающий, что делать, подумал Маса, хватая с пожарного щита топор.

Самый главный Капитан – Тот, что на небе – всегда ценит мужество. И в последний миг Он сменил гнев на милость: ветер опять задул в другую сторону. Корабль-смерть прошел в каких-нибудь двадцати метрах от парохода, накренился, повернул в открытое море.

Выходит, жизнь еще не заканчивалась.

В этот нескончаемо длинный день Маса прощался с нею еще несколько раз. Дважды трясло так сильно, что пароход бешено бился об останки пирса и было неясно, выдержит обшивка или нет. Потом опрокинуло трап, на котором несколько добровольцев соскребали с борта пылающий мазут. Все остальные свалились в горящую воду и сгинули, а Маса висел над смертью на канате минут пятнадцать, пока не вытащили. На этот раз он успел сочинить прощальное трехстишье, довольно приличное:

Так и не знаю,Зачем я жил на свете,Но всем спасибо.

Заучил стихотворение наизусть – еще пригодится, и может быть, скоро.

Паники и смятения на корабле, однако, больше не было. Капитан Денфорд ввел особый режим и установил жесткую диктатуру. Одного пассажира, британского генерала, который попытался оспаривать приказ, моментально скрутили и посадили под арест. Все распоряжения членов команды должны были беспрекословно исполняться пассажирами. Мужчин капитан объявил мобилизованными и разбил на группы. Раненых отнесли в медицинскую часть. Все продукты и запасы воды были изъяты, помещены под охрану. Женщина, у которой тайфун унес ребенка, выйдя из ступора, начала громко выть – ее усыпили уколом морфия.

Маса смотрел на капитана с восхищением. В обычное время Денфорд казался болваном. Говорил дамам тяжеловесные комплименты, за бокалом вина рассказывал плоские анекдоты и сам громко им смеялся. Но в критической ситуации оказался на месте – спас свой корабль.

Правда, к вечеру, когда непосредственная опасность миновала и можно было бы уже поуменьшить строгостей, капитан продолжал их наращивать – вошел во вкус. Маса слышал, как Денфорд говорит помощнику, что на корабле, попавшем в бедствие, капитан соединяет в себе единобожие с самодержавием: он и Год, и Кинг.

Вечером ввели комендантский час. Пассажирам было приказано разойтись по каютам и до утреннего гонга не выходить. Повсюду – в коридорах, на палубах, в переходах – расхаживали патрули из матросов и прислуги, которая тоже сделалась очень важной. Даже соседские визиты из каюты в каюту строжайше воспрещались. В размноженном на машинке приказе капитана объяснялось, что это делается в целях пресечения панических разговоров.

Их на протяжении ужасного дня действительно было много.

На виду у пассажиров горел полумиллионный город – пожар охватывал все новые кварталы.

Черный дымный столб

[85] вздымался до самого неба и в той стороне, где в двадцати милях к северо-востоку находилась японская столица. Собираясь кучками, люди спорили, что произошло: небывалой силы землетрясение или некая глобальная катастрофа? Судя по тому, что по заливу перекатывались высокие волны, в открытом море разразилось еще и мощное цунами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Профессор физики из Токийского университета предположил, что в планету врезался огромный метеорит, а если так, то, возможно, разрушена вся земная цивилизация. Эту апокалиптическую версию укрепляло зловещее молчание пароходной радиостанции. Может быть, она просто сломалась от сотрясения, но спросить было не у кого – радист лежал в лазарете без сознания, его швырнуло виском об угол.

Насчет всей земной цивилизации Маса не знал, но от страны Японии, кажется, мало что осталось.

Ночью, когда исстрадавшиеся пассажиры крепко спали или мучились кошмарами в своих каютах, одинокий ронин предавался мрачным раздумьям. Страхового агента не было. Во время самого первого толчка бедолага упал с лестницы и сломал себе шею. Ныне он почивал в трюмном холодильнике – тихо, без храпа.

Моя роковая карма – всем приносить беду, виноватил себя Маса, имея в виду отнюдь не только злосчастного храпуна. Жил в России – и что с нею случилось? Погибла. Достиг японских берегов – не стало и Японии. В этом самоистязании, пожалуй, был и совсем крошечный оттенок гордости.

Но на пароходе, оказывается, спали не все.

Кто-то негромко постучал в окно. В сером квадрате чернела ушастая голова. Момотаро. Показал жестом: подними раму. Перелез в каюту. Он был не в кимоно, а в дешевой пиджачной паре и сатиновой рубахе без воротничков, сделавшись похож на татаристого мастерового – на Волге таких полным-полно.

Весь день приятели не виделись, потому что одним из первых приказов капитан объявил нечистую трюмную публику «временно интернированной» и снизу никого не выпускали. Пароходный диктатор не доверял пролетариату.

Момотаро, конечно, заговорил о грозных событиях, но в неожиданном тоне.

– Как мне свезло со всей этой хреновиной! – прошептал он, возбужденно сопя. – С землетрясением, с тайфуном, с пожарами! Ни тебе пограничного контроля, ничего! Одна проблема: как добраться до берега. Пирс развалился, и все равно около трапа караул. Но я нашел способ. Только нужна твоя помощь. Как, Ронин, пособишь?

Не дожидаясь ответа, придвинулся ближе.

– К корме пришвартована шлюпка с веслами. Она на цепи, и замок наверху. Я спущусь, а ты с палубы отомкнешь. Лады?

Маса пожал плечами – почему нет? Но тут опять постучали – с другой стороны, из коридора.

Открыл – в дверь проскользнула Наоми Тревор. Не обращая внимания на постороннего человека (а может быть, и не разглядев его в темноте), дрожащим голосом зашептала:

– Мистер Сибата! Дорогой Маса! Только вы можете мне помочь! Блафф в огне!

– Сочувствую. У вас ведь там дом.

– Что дом! Там моя Глэдис! Перепуганная, в опасности, а может быть, уже… – Миссис Тревор всхлипнула. – Я умоляла капитана дать мне лодку – отказал. Просила просто высадить на берег – не хочет и слушать! Тогда я вспомнила о вас, о вашей профессии. Вы опытный человек, наверняка бывали в тысяче переделок. Доставьте меня к дочери!

– Пока это никак невозможно, – участливо сказал Маса. – Может быть, утром.

– Возможно, очень даже возможно, – подал голос Момотаро. По-английски он говорил паршиво, но понятно. – У меня есть лодка. Но это будет стоить денег.

Повернувшись к незнакомцу и не задавая никаких вопросов, миссис Тревор воскликнула:

– Я заплачу сколько угодно!

– 

Пятьсот иен

[86], – назвал несусветную сумму защитник голодных и рабов. – Деньги вперед.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Имей совесть, скотина! – обругал его по-русски Маса.

– Твоя зазноба – буржуйка. Пускай платит, – хладнокровно парировал Момотаро. – Деньги мне пригодятся для дела.

Взволнованная мать торговаться и не подумала – только поставила условие, что расплатится на берегу. Такую женщину не надуешь, даже когда она в отчаянии.