Сумеречные рассказы - Борис Лего

– Для конспирации. Если наткнётесь на патруль, скажете, жену-финку везёте хоронить на родину. Вряд ли потребуют открыть. Да и места в нём много, всё влезло.

– Благодарю, – сказал Ленин. – Вы, батенька, свободны.

Когда офицер ушёл, Ленин допил свой ром, расплатился. На конюшне осмотрел дешёвый лёгкий гроб, обитый чёрным сукном. Гроб был прикреплён к санкам. Ленин открыл крышку на петлях и заглянул внутрь: продовольствие, палатка, книги, спальный мешок, керосин. В непромокаемую материю завёрнуты деньги и документы. Ленин достал одну бумагу и, щурясь, прочёл: «Дорогой товарищ, пролетарии-сплавщики с реки Кеми-Йоки приветствуют вас и партию, готовы довести до вашего сведения обстановку…»

«Активные, молодцы, – подумал он. – Только не следует отделять меня от партии… Ночь будет светлая. Быстро доберусь».

Ленин захлопнул гроб, взялся за ремень санок и пошёл к заливу.

Людей на улицах почти не было.

У крайнего дома он замедлил шаг и, глядя на розовые занавески в освещённых окнах, подумал о своей жене, о том, что она, к счастью, жива и сидит в Петербурге на конспиративной квартире, выполняя работу секретаря ЦК.

Пахну́ло печным дымом. Где-то сипло завыла собака.

Вскоре впереди открылась широкая равнина. Здесь дорога сворачивала и тянулась вдоль берега, а на обрыве темнели причудливо искорёженные ветрами сосны.

Ленин спустился на заснеженный лёд Финского залива.

Идти следовало на северо-запад.

Часа через два исчезли огни побережья позади.

Долго шагал без устали по крепкому насту. Ветра не было. В небе незаметно смещались яркие созвездия; утром он надеялся выйти к Фридрихсгаму, но, когда рассвело, вокруг розовели всё те же бескрайние снега.

Шёл ещё несколько часов, сверяясь с компасом, и решил передохнуть. Утоптал место, поставил палатку. Растопил снег в большой алюминиевой кружке, разогрел на керосиновой горелке порцию свиного шницеля и сварил кофе. После еды потянуло в сон, но Ленин собрался и пошёл дальше.

К полудню на пути стали попадаться ледяные торосы, они искрились, отбрасывая длинные синие тени. Холодное солнце едва оторвалось от края земли и висело отчуждённо в стороне.

Ленин устал и начал мёрзнуть. Тащить гроб было тяжело. Он пожалел, что надел тонкие подштанники с карманом спереди. Там можно было надёжно спрятать дамский пистолет, но грели подштанники плохо.

«Сколько здесь, подо льдом, воды? – размышлял он. – Может быть, верста. Страшно глубоко. Дно далеко, как Герцен от народа… Народ… Выдержать бы нам арьергардные бои без пролетариата… Ведь горят имения, горят. Не получит Николаша послушную Думу. Конец ей к лету. Правый фланг, видишь ли, усиливается… Кончать надо со Столыпиным!»

Началась метель. Ленин шёл, хотел успеть до вечера: «Там финские товарищи, еда горячая, баня. Снег проклятый, вот лепит-то, зараза, – думал он и тёр замёрзший нос рукавицей, – нудный, как мириады Троцких».

Остановился, достал из-за пазухи компас. Стрелка под стеклом покачивалась; положил компас на снег – всё равно болталась, даже крутанулась пару раз. Ленин хотел было идти дальше, но вдруг почувствовал чей-то взгляд.

Впереди и по сторонам – никого. «Кто-то сзади, – подумал он – Пограничный патруль? Или полиция? Вот шакалы, неужели выследили-таки?.. Хотя… может, там никого и нет… Вдруг – кажется?»

Ленин оглянулся, нащупав рукоять револьвера в кармане.

Позади, шагах в ста, сквозь завесу метели виднелся высокий силуэт. Неестественно высокий. Ленин достал кольт и заглянул в барабан. Желтеют три капсюля.

«Почему три патрона осталось? – подумал он. – Заряжал ведь полностью… Кто же это сзади? Большой, гад. Жандармская порода. Специально такого по следу пустили… выносливого. Ничего, зато он один. Подпущу ближе и – застрелю».

Ленин опустил револьвер обратно в правый карман полушубка, взялся за ремень санок с гробом и неторопливо зашагал туда, где, по его расчётам, были финские соратники, северо-запад, то есть город Фридрихсгам, и близкая смерть здоровенного жандарма за спиной.

«Кто предал? – соображал Ленин, сжимая в кармане холодную рукоять кольта. – Всё, вроде бы, конспиративно подготовили».

Он замедлил шаг, быстро обернулся и, почти не целясь, выстрелил. Опустил револьвер и облегчённо вздохнул. От него убегал лось. «Подлец, – подумал Ленин, – напугал. И как это его на лёд занесло?»

Ленин открыл гроб, отыскал среди книг справочник, нацепил очки и, не обращая внимания на снег, принялся искать Финляндию: «Та-ак… фактура, фальшь, фарватер, фатальный… фаэтон, физкультурник… фимиам, финиш… ага, вот. Финляндия. Население, животные… Так, наиболее часто встречаются: лисица, заяц-беляк, белка, горностай, выдра, хорёк, крот… В лесах много лосей… Да… Но ведь – в лесах, а не на льду. Странно. Впрочем, это может означать, что финский берег и лес уже рядом».

Ленин захлопнул словарь и бросил его в гроб, размышляя: «Что делать? Завьюжило. Сегодня, похоже, не дойду… Надо палатку ставить, темнеет».

Короткий, как заячий хвост, день убывал. Метель стала гуще, ветер злее. Ленин поставил палатку. Наскоро поужинал и уснул. Керосинку оставил гореть, для тепла.

2

Соратники по обе стороны Финского залива волновались. Петербургские товарищи ежечасно телеграфировали в Котку, запрашивали финских коммунистов о местонахождении Ленина и раскаивались, что отпустили его без сопровождения. Никто не осмеливался взять на себя роль руководителя, и пришлось отложить несколько экспроприаций, приостановилась агитдеятельность, сорвался побег террориста Авигдора Шварцмана из тюрьмы, а завербованная товарищами кухарка Мария Ракитова не пронесла динамитную бомбу в столовую дома на Фонтанке, где жил Столыпин, испугалась – революционеры не вышли в оговорённое время на связь с ней, и министр остался жив. Всё ревдвижение онемело в ожидании. Отдельные деятели запаниковали и выказали желание отмежеваться от партии, и кое-кого пришлось по-тихому ликвидировать.

3

Вечером следующего дня, узнав, что Ленин пропал, Троцкий незамедлительно выехал в Петербург из Женевы. Работал, конечно, и в поезде. Ближе к полуночи устал, снял очки и положил их поверх бумаг, попросил у проводника чаю. Под стук колёс пульмановского вагона думалось ясно и широко, он понимал, что, если сейчас не повезёт, ему никогда не возглавить революцию.