Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк

«Ты в курсе, что у Алике [так называли Александру в семье] самая маленькая голова из всех, что я когда-либо видела? – писала она своей дочери Вики. – Я ужасно боюсь… с его-то [Берти] пустыми мозгами… за будущих детей».

Собственно, в значительной степени это была вина Виктории, если Берти нечем было занять мозги, ведь мать не допускала его к государственным делам. Она не доверяла ему читать бумаги кабинета министров, опасаясь, что он будет не согласен с ее политикой или окажется несдержан на язык, и в обоих случаях ее страхи были совершенно обоснованными.

Виктория не хотела, чтобы Берти представлял ее на официальных мероприятиях, несмотря на то что в Америке он успешно с этим справился, хотя и был тогда совсем молод. Вот что она писала своему министру внутренних дел, говоря о себе в третьем лице, как обычно это делала, общаясь с политиками: «Ее Величество думает, что было бы крайне нежелательно назначать наследника короны Ее генеральным представителем и слишком часто предъявлять его подданным. Это неизбежно создаст впечатление, будто принц Уэльский соперничает в популярности с королевой».

Что еще оставалось двадцатиоднолетнему Берти и его восемнадцатилетней жене, кроме как игнорировать Викторию и наслаждаться жизнью?

Незадолго до их свадьбы Берти вступил во владение двумя особняками, которые до конца его жизни останутся главным местом проведения его английских вечеринок. Мальборо-хаус на Пэлл-Мэлл, построенный Крисом Реном в 1710 году, принадлежал английской короне, и 60 000 фунтов стерлингов[112] из государственной казны было потрачено на его переоборудование в лондонский дом Берти. К этому принц добавил 100 000 фунтов собственных денег (главным образом доходов от земельных владений в герцогстве Корнуолл, и поныне принадлежащем принцу Уэльскому), которые потратил на новую мебель и экипажи, а также на драгоценности для Александры и себя, любимого.

Как и всё в частной жизни Берти, Мальборо-хаус был устроен по образцу того, что он видел во Франции. Особняк был отделан во французском стиле, с большим количеством позолоты по дереву, и перестроен так, что в нем появились бальный зал и анфилада просторных комнат, наподобие тех, в которых Наполеон и Евгения устраивали свои парижские вечеринки. В декоре было много гобеленов с парижской фабрики, подаренных Берти Наполеоном; полотен Франца Ксавера Винтерхальтера, немецкого художника, писавшего портреты французской императорской четы и красавиц фрейлин их двора. Теперь Винтерхальтер писал портреты Берти и Александры, на которых принц выглядел упитанным мальчиком-гусаром, а Александра – женщиной-вамп с непотребно глубоким декольте.

Сознательным вызовом королеве-матери стала курительная комната, оборудованная Берти в Мальборо-хаус. Правда, он сам до смерти боялся, что Виктория ее обнаружит, поэтому, когда она пришла осматривать новый дом, курительную комнату замаскировали, написав на двери мелом: «Туалет. Идет ремонт». Это был единственный способ помешать Виктории сунуть свой нос туда, куда не следовало.

Другой игровой площадкой молодоженов стал Сандрин-гемский дворец в Норфолке – что очень важно, вдали от матери Берти. Это поместье он приобрел на собственные деньги, заплатив 220 000 фунтов стерлингов (хотя 7000 акров фермерских угодий приносили ежегодную ренту в 6000 фунтов стерлингов, так что, помимо всего прочего, это еще была выгодная инвестиция). Берти вовремя подсуетился и купил дом у собственника, который большую часть времени проживал в Париже, а потом и вовсе уехал за границу навсегда, шокировав норфолкское джентри женитьбой на своей любовнице.

Как и Мальборо-хаус, Сандрингем был отделан в стиле Наполеона III. Берти видел, как император перестраивает Париж, и по его примеру принялся строить новые дороги в графстве, разбивать сады для развлечений на свежем воздухе, открывать школы и больницы для местных жителей. Берти сам соорудил пристройку к дому, в которой разместились бильярдная и кегельбан. Наверстывая упущенное в детстве, он устраивал в бальном зале гонки на трехколесном велосипеде и скатывался с главной лестницы на серебряном подносе.

Любовь к дурачествам определила и выбор декора – наряду с предсказуемыми для загородного дома сельскими пейзажами появилось и настоящее чучело бабуина, которое встречало гостей в дверях, протягивая лапы за визитными карточками.

Александра была счастлива в Сандрингеме – равнинный Норфолк, говорила она, напоминал ей Данию, и здесь, на природе, она могла держать большую псарню с собаками самых разных пород. Александра любила кататься на коньках на замерзших прудах и – во всяком случае, поначалу – охотно включилась в общую атмосферу беззаботного веселья. Однажды, когда миссис Гладстон (мать того самого мальчика, который «настучал» на Берти, поцеловавшего немку) приехала по приглашению в Сандрингем, Александра пришла уложить ее в кровать, как ребенка.

Супруги устраивали домашние вечеринки, своей раскованностью и свободой нравов почти не уступающие посиделкам у Наполеона и Евгении. Развлечения в доме обычно проходили вне спален – это были шумные застолья, долгие карточные игры и музыкальные вечера, во время которых гостям иногда приходилось слушать игру на скрипке младшего брата Берти, Альфреда, – по описанию личного секретаря Виктории, Генри Понсонби, «отвратительный писк». Похоже, вывод Альфреда на сцену был одним из розыгрышей, придуманных Берти.

Но в чем наиболее очевидно проявилось влияние Наполеона ш на светскую жизнь Берти, так это в разношерстной компании гостей, которых он принимал как в Лондоне, так и за городом. Столкнувшись с неприкрытым снобизмом потомственных французских аристократов, парвеню Наполеон был вынужден изобрести новую социальную модель поведения для своих придворных. В силу необходимости это была в большей степени меритократия[113], а не аристократия. Теперь и Берти начал принимать в своем доме не только лордов и леди, но и людей, добившихся успеха в разных сферах жизни, и его единственным требованием было, чтобы приглашенные умели остроумно рассказывать о своих достижениях.

Вот как описывает состав гостей Наполеона в Фонтенбло бельгийский дипломат, барон де Бейанс (эта компания прямо-таки во вкусе Берти): «Официальные лица – военные и гражданские, государственные деятели и иностранные дипломаты, аристократы всех стран, художники, ученые, писатели и писательницы, а также частные лица, хорошо известные в силу их особого социального положения». Барон продолжает: «Разделять вместе с ними удовольствие от роскоши и изысканных развлечений – это ли не доказательство социальных настроений, свободных от гордости и высокомерия, простоты общения, совершенно не похожего на холодность тех суверенов, чье устаревшее понимание этикета отгораживает их от простых смертных?» Можно подумать, что он описывает мать Берти.