Комендантский час - Олекса Гуреев

на базу приехали грузовики с пустыми железными бочками, подъехали к цистернам, где уже со шлангами в руках суетились разливщики горючего. Поддубный набрал полную грудь воздуха, насколько позволяли ему могучие легкие, крепко сжал в кулак пальцы и изо всей силы рванул на себя натянутый, как тетива, шнур...

Вулканической силы взрыв, казалось, всколыхнул весь Киев. Теперь надо было уходить. Оглохнув от взрыва, хлопцы, пригибаясь к земле, побежали вдоль Лыбеди к Караваевым дачам. Слева их прикрывала высокая насыпь станции Киев-Пассажирский (прикрывала, конечно, не весьма надежно, потому что и там дежурила немецкая охрана), справа — сады и огороды жителей Борщаговской улицы, тянувшейся вдоль железной дороги. Когда готовили операцию, условились, что уходить будут поодиночке, но сейчас, словно забыв эту важную деталь, бежали все вместе. Выручил счастливый случай. На изгибе узкой тропки Поддубный или Павловский ненароком сшибли Третьяка с ног, тот отстал от них и только тогда понял, что не надо догонять товарищей, а наоборот — немедленно свернуть в сторону. Через минуту он затерялся в лабиринте кривых улиц и переулочков селения. То же самое сделали вскоре Поддубный и Павловский.

Остальную часть пути они должны были пройти спокойно, не спеша, чтобы не привлечь к себе внимания. Но это оказалось нелегким делом. Каждый с опаской думал, что за ним гонятся или следят, что от него пахнет бензином и гарью... Поэтому рука невольно сжимала в кармане пистолет.

...Двое суток на территории нефтебазы клокотал пожар и багровое зарево, как развернутое знамя, высоко поднималось над Киевом.

8

СТРАНИЦЫ НЕОКОНЧЕННОЙ ИСПОВЕДИ

Танцуем под звуки вальса Дунаевского из кинофильма «Цирк». Я знаю, что у Георгия плохое настроение, и знаю причину его, а в таких случаях он часто говорит мне: «Ставь пластинку — потанцуем». Иногда к нам приходят Фрося Кащеева и Володя Снитко, в танец тогда включаются и они. Если бы кто-нибудь со стороны увидел нас в тот момент, наверное, подумал бы: «Столько страданий вокруг, а эта беззаботная молодежь веселится». И не поверил бы, что Фрося Кащеева — член Железнодорожного подпольного райкома комсомола, а недавний политрук истребительного батальона, студент гидромелиоративного института Володя Снитко работает в подполье вместе с Синицыным и Подласовым. Нет, мы не беззаботные молодые люди. Мы слышали страшные взрывы, после которых от Крещатика остались одни руины. Мы читали объявления о массовых расстрелах в Киеве. Мы видели виселицы с повешенными. Разве после всего этого мы можем веселиться? А история Сони Флейшман...

Было начало октября, когда ранним утром кто-то робко постучал к нам в дверь. Открываю и не верю своим глазам: Соня.

— Разрешите войти к вам?

Не обращаю внимания на такой нелепый вопрос, говорю:

— Здравствуй, Соня! Откуда ты?

Раскрываю дверь шире, но она стоит, еще раз настороженно переспрашивает:

— Вы разрешите зайти к вам?

— О чем разговор, Соня! — чуть ли не силой тяну ее за рукав через порог.

В комнате светлее, чем в коридоре, и я могу рассмотреть свою подругу. Господи, как изменилась она за это короткое время! Не юная студентка консерватории, а пожилая женщина. Даже седина появилась. Смуглое лицо исхудало, почернело, губы в заметных складках, тонкий, красивой формы нос заострился. Единственное, что осталось в ней почти неизменным, — это глаза. Такие же ультрамариновые, чистые, словно васильки, правда, заметно поблекли, не лучатся, как прежде. На Соне ее зеленое пальто, но выглядит оно ужасно: обвисло, с жирным пятном на плече, деформировано и выцвело от дождей. Носки потрескавшихся кирзовых сапог сбиты, на голове тоже знакомый, но порыжевший берет без крупной шпильки.

Помогаю ей раздеться. Не знаю, о чем спрашивать, что говорить, ведь и так все ясно. Подруга машинально раздевается, думая о чем-то своем, так же машинально садится на кушетку. Вошла мама, но Соня, видимо, не сразу узнала ее, испугалась и лишь потом поздоровалась, назвав маму не «тетя Маша», как всегда, а Марией Петровной. Затем обратилась к нам обеим:

— Скажите откровенно, я смогу перебыть у вас несколько дней?

— А разве мы тебя выгоняем? — вмешивается в разговор мама. — Конечно, побудешь, Сонечка, сколько нужно. — Она смотрит на девушку с искренним сочувствием, глаза влажнеют. — А пока что мы тебя покормим. — И выходит на кухню.

Я все же спрашиваю:

— Где ты была, Соня?

— Что? Ах, да. — Подруга словно очнулась ото сна. — Где была? Хотела пробраться через линию фронта под Борисполем, но там не разберешь, в каком направлении идти. Всюду немцы, хаос, настоящее столпотворение. Ничего другого меня не ожидало, кроме лагеря или смерти. Да что там концлагерь? Узнают, что я еврейка, все равно расстреляют. Вернулась в Киев. Зачем? И сама не знаю. Может быть, чтобы попрощаться с дорогими местами...

Ее родных мы умышленно не вспоминаем. Отец, мать, две младшие Сонины сестренки погибли в Бабьем Яру. Об этом известно и мне, и ей. Представляю, какие тягостные муки терзают и всю жизнь будут терзать сердце подруги. Ведь если бы не ее просчет, родители спокойно выехали бы на восток. В Киеве тогда проводилась организованная эвакуация предприятий и населения.

Мама ставит на стол полную тарелку картофеля, кладет два сухарика еще из запасов, взятых на дорогу, когда мы готовились выезжать из Киева. Поставила чашку с водой, чтоб размачивать сухари.

Соня расчувствовалась:

— Большое спасибо, Мария Петровна! Спасибо, Вера!

Она еще не успела позавтракать, как слышится стук в дверь.

Вилка падает из рук подруги, а сама она, оправившись после мгновенного шока, вдруг вскакивает и начинает метаться по комнате. Руки ее дрожат, лицо побледнело, она то и дело хватается за голову. Отодвигаем стоящий в углу шифоньер и, когда Соня прячется за ним, ставим на место. Удивленные и встревоженные, вместе с мамой торопимся в коридорчик.

— Кто там?

С лестничной площадки из-за двери отзывается тетя Нюра:

— Откройте на минутку.

Не переступая порога, женщина шепчет скороговоркой:

— Слух идет, что завтра будет облава. Не выходите из дома, особенно на рынки.

Предупредила и застучала каблучками вниз по ступенькам.

В то время в Киеве еще не было этой беды — облав, но слухи о них ходили. Безмерно человечная, благородная тетя Нюра. Знаю, вот так она предупредит