Возвращение в будущее - Сигрид Унсет

И все же шведы отнюдь не были уверены, что смогут сохранить свою мирную жизнь. По сравнению со многими другими столицами, например с Осло, Стокгольм всегда считался образцом порядка и чистоты. И те, кто бывал здесь ранее, не мог теперь не заметить, что на этот раз фасады не были приведены в порядок, как это обычно бывает каждой весной, что многие деревянные дома нуждаются в окраске и что улицы не обихожены, как бывало, после морозной зимы. Люди говорили мне, что ремонтных работ не производили, так как ожидалось, что в один прекрасный день русские или немцы начнут бомбежку.

Шведы гуляли, любуясь своей столицей. Сверкали на солнце воды озера Меларен, а также протоки из Балтийского моря, которые встречались с водами озера под городскими мостами, и все было окутано серебристой туманной дымкой. В самой старой части города, на острове, виднелись старинные каменные здания эпохи Средневековья, которые, впрочем, были перестроены, модернизованы и стали более приспособленными к современной жизни, при том что их живописные остроконечные фасады остались в неприкосновенности. Для того чтобы свет и воздух проникал в жилища, расположенные на узких извилистых улочках, некоторые из зданий, в основном обладавшие не такой уж значительной художественной ценностью, были снесены, и, таким образом, кое-где появились новые небольшие красивые площади. На городских окраинах были возведены больничные комплексы, дома престарелых, научные центры, целые кварталы современных зданий для состоятельной части населения. Старые дома для малообеспеченных людей, а порой это были очень живописные маленькие деревянные домики, выкрашенные в желтый, зеленый или красный цвет, теперь там, где это было возможно, были оснащены современными удобствами, другие же снесли, построив новые, тоже красивые дома. За время пребывания в Швеции я не встретила ни единого шведа, который бы не говорил о своем желании защищать свою страну, если на нее нападут, если враг захочет уничтожить Стокгольм и все другие, дорогие его сердцу прекрасные шведские города, при этом каждый добавлял, что надеется, что этого все же не случится.

Всякий раз, когда я спускалась в вестибюль гостиницы на лифте, я видела плакат, который извещал, что в подвале здания имеется надежное бомбоубежище. На всех городских улицах через равные расстояния можно было видеть указатели ближайших бомбоубежищ. Под многими скверами и рыночными площадями возводились все новые и новые убежища, до нас постоянно доносились звуки взрывных работ. Как ни странно, это действовало мне на нервы в гораздо большей степени, нежели разрывы бомб и запах порохового дыма, которые мне довелось слышать и чувствовать в Норвегии. Вой пароходных сирен, доносившийся из гавани, а также рев моторов шведских самолетов, которые кружили над городом днем и ночью, всякий раз заставлял меня вскакивать с постели, тогда как дома, в Норвегии, я часто крепко спала, не обращая внимания на сигналы воздушной тревоги и гул вражеских самолетов, летавших прямо над домом.

В это время моя подруга Алиса писала исторический роман, и ей было необходимо бывать в библиотеках. Я часто ходила туда вместе с ней, у меня возникло желание сделать выписки из книг некоторых средневековых датских авторов, меня интересовали их высказывания о своих соседях — немцах, или саксах, как их тогда называли. В читальных залах на выдаче книг работали только молодые девушки-студентки, старики и те мужчины, их шведы называли «бракованными», то есть непригодные к военной службе.

Две молодые девушки и два парня призывного возраста, один из них мой племянник, который только что стал студентом университета, записались добровольцами на сельскохозяйственные работы. В это время в Швеции, в крестьянских хозяйствах, не хватало рабочей силы. Засуха приобретала угрожающие масштабы. Дело шло к июню, а дождей не было с прошлой осени, зимой же выпало совсем мало снега, хотя это была одна из самых холодных зим, какую помнили здешние старожилы. Один мой финский друг, потерявший все свое имущество, свою прекрасную родовую усадьбу вблизи Выборга, города, пришедшего в упадок в связи с чисто российской бесхозяйственностью и неумением поддерживать чистоту, — так вот, он рассказывал, что в ту зиму в Финляндии вымерзли все яблони, которых у него в хозяйстве были тысячи и которые он сам посадил. При этом он, как и все финны, жившие в отошедших теперь к России областях, потерял все, но больше всего сожалел о своих деревьях. Его жена умерла за год до начал войны. Тогда ее смерть совсем сломила его. Но теперь он был рад, что она не дожила до этого позорного мира, который Финляндия была вынуждена заключить с Россией.

КАЖДОЕ утро, раскрыв газеты и прочитав военные сводки, по дороге на утреннюю мессу в маленькую Доминиканскую часовню на улице Линнея, я размышляла об одном и том же: «Как хорошо, что Андерсу не довелось увидеть все это». Кто из нас мог представить себе, что Англия в течение многих недель будет вынуждена держать оборону, а Франция будет оккупирована? Меньше всего могли представить себе это мы, норвежцы, и мы заплатили дорогую цену за осознание того, насколько Англия оказалась не готова к сражениям в условиях Норвегии, насколько неподготовленными оказались молодые английские солдаты, потерявшие свои юные жизни в наших горах.

Андерс провел в Англии четыре года в качестве «aprentice»[29] на заводах Остина[30]. Одновременно он учился в техническом университете в Бирмингеме. Так же как и я, он очень полюбил Англию, Англия была самым дорогим его сердцу местом на земле после Норвегии. У него было множество приятелей среди английских рабочих и в литейном, и в кузнечном цехах, — повсюду, и он не уставал превозносить их за чувство такта, за мягкость и доброжелательную застенчивость; они как-то пытались найти оправдание даже для нацистской Германии: «Вероятно, мы обошлись с немцами слишком сурово в Первую мировую войну, ведь нельзя же бить лежачего». Их щеки пылали от смущения, когда они читали в газетах или слышали по радио об истерическом поклонении Гитлеру в Германии. Английские рабочие знали о сексуальных извращениях, которые встречались в определенных слоях английского общества и здоровый инстинкт подсказывал им, что истерическое поклонение Гитлеру, кроме всего прочего, имеет подоплеку, связанную с сексуальными извращениями, получившими, как они слышали, распространение в окопах Первой мировой войны. Один из рабочих Норфилда, как рассказывал Андерс, однажды вспыхнул и пробормотал: «I say, but they must be crazy, you know, — I think to have done something to help them before they got as cracked as all that» — «Они просто спятили. Мы должны как-то помочь им, пока они окончательно не свихнулись».