Прогулка под луной - Алина Знаменская

Но ведь она точно помнит, что читала про первый бал. А первый бал, это каждый школьник знает, находится во втором томе романа классика. Волосам стало горячо. Маша сдула со щеки непослушную прядь. Снова открыла шкаф, где на полке в постельном белье лежали деньги. Пересчитала. Все на месте.

Искали явно в бумагах. Но что можно у нее искать? Маша выбежала в коридор и дрожащими пальцами набрала номер Лины. Трубку взяла Софья Наумовна. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, Маша поздоровалась.

— Софья Наумовна, ну как вы там?

— Ах, Машенька, опять у нас то же самое. Он прямо задыхается… Температура тридцать восемь, и…

— Софья Наумовна, вы во сколько уехали?

— Часа в два. Тут пока доберешься… А у нас новостей нет?

— Никаких. А к нам из милиции не приходили, пока меня не было?

— А что, должны были?

— Н-нет, это я так. Может быть, им Алькины фотографии понадобятся…

— Нет. И не чешутся! Никому бедная сиротка не нужна…

Дальше Маша не слушала. Она опустилась на холодную тумбочку для обуви и машинально отметила, что нужно все же что-то на себя надеть. Так и бегает в трусиках, носках и свитере. Итак, соседка в ее комнате не была, и никто официально не был. Домовой, что ли? Да и что у нее можно искать? Деньги не взяли. То золото, что у нее имеется — цепочка и сережки, — на ней. Даже телевизор и магнитофон на месте. Искали другое. Бумаги. Она что — разведчица? Иностранная шпионка? Или на дворе 37-й год, когда побывавших за границей держали под прицелом? Чертовщина…

Маша неожиданно громко клацнула зубами и поняла, что дрожит как мокрая мышь.

Она лихорадочно набрала номер Бориса. Длинные гудки. Господи, неужели он спит? Она глянула на часы: одиннадцать.

Скорее всего поставил телефон на минимум громкости и смотрит телевизор. Конечно, надо бежать к нему. Немыслимо оставаться здесь одной. Он сразу все расставит по местам, успокоит ее, защитит.

Маша выхватила из шкафа чистые колготки, натянула джинсы, зашнуровала кроссовки. Насилу попав ключом в замочную скважину, закрыла дверь.

До метро долетела за считанные секунды. Впрыгнула в полупустой вагон и машинально огляделась, все еще стуча зубами. Нет, не похоже, чтобы за ней следили. Села, пытаясь успокоиться. Немного отдышалась. Яркий свет фонарей и рекламы на Тверской несколько привел ее в чувство. Она, все еще оглядываясь, бегом добралась до дома Бориса. Глянула на окна и облегченно вздохнула: в гостиной мерцал синий свет телевизора. Влетела на четвертый этаж без лифта. С силой надавила на кнопку звонка. Ни звука. Что, собственно, она делает? Знает же, что звонок не работает, так как его просто-напросто не подсоединили. А кнопка осталась от старых хозяев. Нет, надо взять себя в руки, иначе она просто брякнется в обморок. Маша открыла сумочку и нащупала ключ. Борис подарил ей этот ключ вместе с обручальным кольцом, но ей так и не пришлось ни разу им воспользоваться. Вот выпал случай. Если он смотрит телевизор, то стучать — дохлый номер.

Борис любит сделать звук погромче, и это не мешает ему благополучно уснуть перед экраном. Он сам признался Маше в этой своей слабости. А коридор огромный, так что стучать бесполезно.

Маша повернула ключ, дверь открылась.

В коридоре, заставленном коробками и стройматериалами, горело небольшое бра в виде охотничьего рога.

Маша увидела в зеркале свое перепуганное бледное лицо и усмехнулась. Ее сейчас только в фильме ужасов снимать. Выглядит так, словно за ней гнались полчища киборгов.

Телевизор в гостиной работал на удивление негромко. До Маши доносился звук тяжелого дыхания, впечатление было такое, будто отряд изнуренных путешественников пробирался сквозь густые джунгли. Борис любит такие фильмы: чтобы опасности, экзотика, приключения.

Ее ночное появление он должен оценить. Она никогда прежде не делала подобных сюрпризов, а из фильмов предпочитала фантастические комедии.

Чтобы сюрприз был полным, Маша не окликнула жениха по имени, а только тихонько приоткрыла створку двери и, пытаясь улыбаться, заглянула внутрь. То, что она увидела, не сразу смогло уместиться в голове. Не сразу. Частями.

Сначала она увидела голые мужские ноги на полу. Затем — зад. Ягодицы ритмично сжимались, крутясь и подрагивая, как в танце «Ламбада». Потом до Маши дошло, что пониже находится еще кто-то. Женские ноги — длинные, верткие — постоянно скользили по толстому ворсу ковра, и мужчине приходилось то и дело подтягивать к себе свою партнершу, цепляясь за различные части тела.

Конструкция из двух голых тел громко дышала, рычала, хлюпала, свистела, грозя обрушиться от ярости производимых движений.

Маша видела эту сцену конкретно с тыла и не сразу могла убедиться, что перед ней именно зад Бориса. А когда убедилась, то почувствовала, как ноги приросли к полу. Догадаться, кто находится под ним, было не трудно: крашенные перекисью водорода перья короткой стрижки и крупные золотые кольца в ушах были визитной карточкой Нинель. Вокруг по голубому ковру были в спешке разбросаны их вещи.

«Я собиралась положить этот ковер у себя в спальне, — отстраненно подумала Маша, — голубые шелковые стены и голубой ковер на полу». Маша понимала, что стоит тут как идиотка, но двинуться не могла. Ее будто силой держали за воротник и заставляли смотреть.

Спина мужчины была блестящей от пота. У парочки сменился ритм. Он уцепил женщину зубами повыше лопатки и неистово задвигался, рискуя раздавить. Нинель вдруг закричала. Это был даже не крик, а животный визг. Маша почему-то вспомнила, как в детстве ходила в зоопарк и именно так кричала в клетке пума. Там была их целая семья. Маша тогда не поняла, чем занимаются две пумы, была уверена, что дерутся.

Сейчас этот эпизод ясно всплыл в сознании. Парочка тяжело дышала — как после забега на длинную дистанцию.

Маша наконец оправилась от шока. Она попятилась назад, натолкнулась на телевизор, оглянулась и выключила его.

Теперь те, что находились в глубине комнаты, оказались в относительной темноте, а Машу, напротив, хорошо освещало бра, горевшее в коридоре. И все же Маша видела, как двое одновременно обернулись и тупо уставились на нее. Этот идиотский синхронный жест что-то включил в ней, и она неожиданно принялась хохотать, оседая на пол возле телевизора.

Смех был как бы отдельно от нее — совладать с ним было немыслимо. Он расколол тишину огромной пустой квартиры и заполнил собой все пространство.

Смех выворачивал Машу наизнанку, душил ее, выдавливая слезы, и наконец перешел в надрывный сухой кашель.

Маша вскочила на ноги и, натыкаясь на коробки, банки с краской и рулоны обоев, стала пробираться к выходу.

Борис что-то кричал вслед.