Восточный кордон - Вячеслав Пальман

Тропа в лесу извилисто бежала по хребтине невысокого увала. Егор Иванович шёл уверенно, как ходят по знакомой дороге. Серый от стирки и дождей рюкзак ловко висел у него на ремнях, сбоку болталась фляга в чехле, карабин он повесил через грудь почти горизонтально, ружейный ремень перекинул на шею, а руки чуть приподнял и положил на карабин; большие кирзовые сапоги лесник ставил уверенно и точно, ни разу не поскользнувшись и не оступившись. Ему как-то удавалось миновать заросли рододендрона, их темно-зеленые густые кущи Саша все время видел то справа, то слева; путь проходил по каменистому взлобку горы, заросшей дубовым и грабовым лесом. Саша и не догадывался, что отец все время идёт по звериной тропе. Кабаны и косули — отличные знатоки леса — ходят по самым выгодным направлениям, и лесник не ошибался, когда выбирал этот путь и для себя. Без троп в лесных горах ходить попросту нельзя.

Вскоре они вышли на голую от леса лужайку и сделали короткий привал. Саша широко открыл глаза: уж больно красивый вид открылся перед ним. Он пошёл было вперёд, но отец предупредил:

— К самому краю не подходи. Осыпь.

С той стороны лужайка, покрытая светло-зелёным вереском, обрывалась. Заглянув вниз, Саша почувствовал лёгкое головокружение. Гора страшным обрывом уходила метров на семьсот, оголённый бок её, словно срезанный ударом гигантского топора, белел острыми выступами скал, языки щебня круто сползали вниз. На дне, затянутом тёмной голубизной, стоял какой-то нерасчесанный, перепутанный лес, там валялись сломанные пихты, похожие на омытые дождями кости изуродованного скелета. На опушке леса переплелись сухие, без коры, стволы бука и граба, мёртвый подлесок и ветки. Хаос. Громадная могила, на дно которой сброшены трупы деревьев вперемешку с камнями.

— Вот это да! — сказал он, отшатываясь.

— Снег поработал, — отозвался отец. — Зимой отсюда лавина упала. Как бритвой срезало лес.

Они устроились у костра. Саша лениво жевал кусок вареного мяса и смотрел, смотрел, не в силах оторвать взгляд от чуда, которое открывалось с высоты.

Егор Иванович протянул руку:

— Видишь вон ту зеленую гору? Смотри ниже, она в тени. На ней остались военные рубцы. Там проходил передний край обороны.

— Мы пойдём туда?

— Непременно. Горка эта добре как кровью полита. Там до рукопашной доходило. С «эдельвейсами».

— С кем?

— Так у немцев горная дивизия звалась. Егеря. Опытные бойцы. Ну, мы им дали, этим альпийским стрелкам. Жаркое дело случилось.

Чёрный от тени хребет лежал по ту сторону страшного провала. Саше сделалось жутко от одной мысли, что надо спускаться по почти отвесной скале. Конечно, если не смотреть вниз, то можно…

Егор Иванович стал собираться. Уложился, взвалил рюкзак, осмотрел место бивуака: не осталось ли чего и потух ли костерок? Только тогда надел свою форменную фуражку с зелёным кантом и золотыми дубовыми листочками и пошёл вперёд так уверенно, словно по городскому тротуару.

Они не стали спускаться в опасном месте. Егор Иванович даже не глянул в провал, а пошёл забирать левей и левей, все по лесу, чуток вниз, пока не оказались они в седловине между гор, и только тогда Саша понял, как удачно нашлась на их пути эта седловина, соединяющая два хребта: ведь они выбирали трассу для ветеранов, которым трудно будет одолеть крутые подъёмы и спуски.

Ночевали почти на обещанном «переднем крае». Ещё не зашло солнце, а Егор Иванович отыскал сухое углубление под скалой, свалил рюкзак и сказал:

— Собери валежнику, Александр. Чтоб на всю ночь.

— Может, ещё пройдём? — спросил Саша, которому не терпелось увидеть старые окопы и блиндажи.

— Утром, утром. Не торопись.

Разожгли костёр, поужинали. Ещё не стемнело. Ниже этого бивуака чернел сумрачный и кудрявый каштановый лес. Что-то знакомое угадал Саша в этом лесу. Бывал он здесь, что ли? Егор Иванович сказал:

— Сюда ты не забирался. А лес внизу тебе знаком. Тут верстах в семи наша хата стоит.

— Я погуляю, — сказал Саша.

— Смотри не заблудись.

— Далеко не пойду. Спущусь немного.

Да, тот самый лес. Вот и ручей, здесь его истоки, зарождение. Он тоненький, слабый, часто пропадает в камнях. А ниже уже ворчливый, серьёзный. Там и водопад, из которого сто лет назад черкешенки брали воду. И каштаны знакомые.

Саша подошёл к ручью и с наслаждением напился холодной, вкусной воды. В лесу было тихо, как на кладбище. Но это обманчивая тишина. Здесь судьбы людские. Множество поколений оставило в горах Кавказа свой след. А какой след оставит его поколение?..

Он стал подыматься наверх, к отцу.

Стемнело. Красное пятнышко костра светилось в черноте ночи. Огонь пропадал за стволами, на миг возникал в прогалине леса, как мигающий на берегу маяк, и опять исчезал. Егор Иванович лежал на куче пихтовых веток лицом к огню и читал Бунина.

— Нагулялся? — спросил Егор Иванович, отрываясь от страницы.

Саша кивнул и стал устраивать себе постель.

За ночь привалил туман и пленил горы.

Когда проснулись и раздули едва тлеющий костёр, вокруг стояла молочная, сырая пелена. Туман пропитывал лес, проник в самые густые заросли, оседал между камнями и скрывал от взора тропы и перспективу. За пять шагов Саша не видел даже высокую скалу.

Мир как бы замкнулся вокруг них и страшно отсырел. Хотелось спать или лениво потягиваться.

Но Егор Иванович уже успел сходить за водой, повесил котелок с чаем и теперь своим ножом нарезал холодное мясо. У него на поясе всегда висел этот нож, неизменно приводивший Сашу в весёлое настроение: огромный косырь, наверное в килограмм весом, с одной стороны острый, с другой зазубренный, как пила. Лесник сам сделал для него кожаные ножны с деревянными щёчками и всегда носил это гигантское оружие при себе.

Нож на все случаи жизни, как мог убедиться Саша: им можно было починить карандаш и двумя ударами перерубить ветку в руку толщиной, если она загородила путь; нанести смертельный удар разъярённому медведю, когда, раненный, кидается он на человека, и нащепать тонкой лучины для костра; распилить мозговую кость или вырезать колоду для поилки — все можно таким кинжалом. Сейчас Егор Иванович резал этим ножом аккуратные ломтики мяса и раскладывал их на хлеб. А когда они поели и напились чаю, заваренного смородинным листом, он вырезал своим ножом большой ломоть глинистого дёрна и накрыл им ещё горячие угли костра. Хоть и сыро вокруг, а все же…

— Куда мы пойдём? — спросил Саша. — Ничего не видно.

— Носки своих кедов видишь?

— Заблудимся.

— И в хорошую погоду с дурной-то головой закрутишься. Топаем, Александр. Смелей. Сырость скоро кончится.