Поручик Ржевский или Любовь по-гусарски - Сергей Николаевич Ульев

— И вообще, поручик — продолжал глумиться пьяный Лейкин, — вы выглядете так, как — будто вас долго били под Полтавой.

Рассвирепев, Ржевский втянул полной грудью изрыгаемый ротмистром воздух, и, подобрев от ударившего в голову хмеля, философски заметил:

— Вы тоже, господин ротмистр, небось, не бургундским баловались.

Ротмистр Лейкин от этого замечания сразу как-то сник и погрустнел.

— Сивуха, какое там, к лешему, бургундское, — поведал он, рассеянно почесывая пятерней в гриве у лошади. — Здесь не Париж и даже, скажу вам откровенно, не Санкт — Петербург. Одна надежда — на французов. Как полезут на нас через Неман, будет нам повод в Париж прогуляться. Там уж мы с вами свое возьмем. Если не убьют, конечно.

— «Кто остался жив, тому честь и слава!» — неожиданно процетировал спутник Лейкина, державшийся до этого поодаль.

Поручик пригляделся, и на его лице от уха до уха расплылась сладчайшая улыбка:

— Мое почтение, Клавдия Васильевна.

— Вы что такое себе позволяете, поручик! — вскипел Лейкин, подскочив в седле. — Это мой новый денщик. Мы с ним прогуливаемся, а тут вы, понимаете ли, выезжаете из — за угла с вашей похабной фасьяль, если не сказать — с мордой. И строете черт — те какие предположения. Что за глупые намеки!

Поручик молча улыбался. Слова ротмистра его ничуть не трогали. «Где бы мне раздобыть такого денщика на сегодняшнюю ночь?» — думал он, хитро поглядывая на гусара, у которого доломан едва не трещал по швам, откровенно топорщась на груди.

— Вы думаете, я совсем спятил, чтобы обрядить бабу в военный мундир?! — продолжал орать ротмистр. — За кого вы меня принимаете?

— За ротмистра Семена Петровича Лейкина.

— Да, это я. Не буду спорить, Лейкин Семен Петрович — это я. Но зарубите себе на носу, поручик, фамилия Лейкин и садовая лейка — не имеют ничего общего! Лейкин — от слова «лить». Лить пушки, ядра, пули…

— Воду, — подсказал Ржевский.

— Да, воду, сталь, чугун. Проливать кровь. Разливать водку.

— Ты пьян, Петрович, — ласково проговорила Клавдия Васильевна. — Поехали, а? «Где тревога, туда и дорога, где ура — туда и пора».

— Молчи, дура! «Надлежит, чтобы войска предводителя своего разумели».

— «Неприятелю время давать не должно», — возразила она.

— А кто здесь неприятель? — удивился Лейкин. — Поручик Ржевский, чтоб ты знала, мой первый друг во всем эскадроне. Ведь так, поручик?

— Гусар гусару — брат, — тепло проговорил Ржевский.

— Гусар гусару глаз не выколет, — подхватил ротмистр.

— Если только по пьяному делу или на дуэли.

— «Искренность отношений, правда в общении — вот дружба», — заулыбалась Клавдия Васильевна.

— Молчи дура! — оборвал Лейкин. — Научил тебя на свою голову суворовским маразмам. Будешь теперь цитировать до посинения.

— Сами вы дурак, — обиделась женщина. — И нос у вас синий.

Ударив лошадь по бокам, она поскакала прочь.

— Мда-а, поручик, — пробормотал Лейкин, удрученно глядя ей вслед. — Наверное, я и в самом деле спятил, но посмотрите, как она соблазнительно выглядит в гусарском мундире.

— Хороша, — кивнул Ржевский. — А без него и подавно.

— Что — о — о? А вы откуда знаете?

— Предполагаю.

У Лейкина отлегло от сердца. Он ухмыльнулся.

— А я вот располагаю. Хоть и не Господь Бог. Эх, догоню, прощенье вымолю… — он развернул коня. — А что касается вашего кивера, поручик, завтра же вы должны предъявить его вахмистру Глотову. Ищите где хотите, а чтоб был.

— Ну вот, дружба дружбой, а портянки врозь, — проворчал Ржевский.

— И подзорную трубу мою отдайте. У вас еще от голых девок в глазах не двоится?

— Никак нет.

— Завидую я вашему бинокулярному зрению, поручик. Я вот смотрю вслед Клавдии Васильевне — и уже не могу разобрать, где она, а где лошадь.

— Лошадь снизу, а она сверху. Если б было наоборот, господин ротмистр, они бы так далеко не ускакали.

— Ржевский, вы меня утомили.

Забрав у поручика подзорную трубу, ротмистр Лейкин пустился галопом догонять свою пассию.

Глава 9. Аполлон

Поручик Ржевский лежал раздетый на кровати и размышлял.

Поэтессу Тамару он так и не нашел. Зато потерял свой кивер. Спрашивается, кого теперь искать в первую очередь? Тамара грозила утопиться. А если кивер не отыщется, вахмистр Глотов, этот зануда, его до смерти замучает. Будет ходить по пятам и клянчить: где? да где? И что еще более неприятно — все равно потом из жалования кругленькую сумму вычтут.

«Не найду кивер — застрелюсь, — думал Ржевский. — Нет, лучше Глотова застрелю. Кому-то ведь надо его застрелить. Всем тогда будет счастье. Все будут рады. Особенно майор Гусев. Глотова — в гроб, меня — в кандалы и в Сибирь. Красота… Нет-с, господа хорошие, кукиш вам с маслом!»

Ржевский почти не сомневался, что его кивер лежит сейчас под кустом ежевики у Сонечки в саду. Надо бы вернуться и проверить. А Сонечкина мать? Вдруг он на нее наткнется, и она признает в нем недавнего утопленника? Ржевский терпеть не мог скандалов, если они исходили от женщин. Особенно, от чопорных дур.

«В мундире мне там появляться опасно, — решил поручик. — Значит, нужно замаскироваться».

Он встал с кровати и, опоясав чресла полотенцем, вышел за дверь.

Во дворе хозяйка, Авдотья Ильинична, развешивала по натянутой меж двух столбов веревке его только что выстиранные доломан и штаны. При этом она вставала на мыски, вытягивая вверх свое тщедушные мощи, пыхтела, кряхтела, теряла равновесие и хваталась за веревку, чтобы не упасть.

— Веревку бы пониже натянули, Ильинишна, — сказал Ржевский, подходя к ней.

Старуха повернулась к нему. Лицом она была вылитая Баба — Яга. Оно, ее лицо, выглядело так, словно жизнь с малых лет сжимала ей голову щипцами для колки орехов, но так и не расколола до конца.

— Батюшка вы мой! — заголосила Авдотья Ильинична. — Что ж вы ходите-то раздетый? Смущаете меня, горемычную. Пожалейте, голубчик. Сердце у меня не каменное.

— Ладно, ладно, Ильинишна, не причитай. Шмотки мои еще не высохли?

— Да когда же, милок, только вывесила.

— Нет ли у вас на меня какой-нибудь штатской одежды?

— В чулане, милок. Что от деда моего хромоногого осталось — все ваше. Как удрал он от меня в соседнюю деревню к Прасковье — потаскухе, я уж пятый год все его пожитки храню. Вдруг, думаю, назад приковыляет, ирод окаянный. Но ежели вам нужно, носите на здоровье. — Старуха стала шарить по себе дрожащими руками. — Ключ только найду. Обождите, голубчик. Куда ж я его засунула…

— Может, вам помочь?

Авдотья Ильинична завертела бедрами, обалдев от такого предложения. Длинный нос ее задергался, нижняя губа отвисла.

— Помогите, касатик. Совсем в карманах своих запуталась.

Поручик вдруг