Выход из мрака - Беверли Бартон

— При моем отъезде из Ноблз-Кроссинга Лейн и Лилли Мэй дали мне двести долларов, но две недели спустя, когда я был в Техасе, у меня не оставалось ни цента, брался за случайные работы, на еду зарабатывал, но однажды вечером, когда мне было нечем заплатить за ночлег, меня арестовали за бродяжничество и отвели в тюрьму. Вот единственное преступление, за которое меня судили. Бродяжничество.

— Но вы совершили много преступлений, за которые не попали под суд, разве не так?

Уилл усмехнулся как человек, сознающий, что нанес рану, и очень гордый этим достижением.

— Джон Уильям Грэхем! — проворчала Лейн.

— Ну, не расстраивайся из-за него. — Джонни Мак снял с колен салфетку и бросил на стол. — Он прав, и все мы это знаем. — Джонни Мак отодвинул назад стул и поднялся. — Не знаю, Уилл, откуда у тебя эти сведения, но кто-то явно рассказывал тебе, каким негодником я был в те дни. — Он посмотрел на домработницу: — Гроша ломаного не стоил, так ведь, Лилли Мэй?

— Ты всегда чего-то стоил. Во всяком случае, мисс Лейн считала так, — ответила Лилли Мэй, повернулась и вышла из столовой.

Джонни Мак сосредоточил внимание на Уилле.

— Я не особенно нравлюсь тебе, а, сынок?

— Не называйте меня сынком. У вас нет такого права. И мало сказать, что вы мне не нравитесь— я вас ненавижу. — Уилл так резко поднялся со стула, что повалил его на пол. — Мы не желаем вас видеть. Вы нам не нужны. Уже поздно. — Глаза Уилла превратились в щелочки. Ноздри раздувались. На выступающих, резко очерченных скулах горели красные пятна. — Где вы были, когда мы действительно нуждались в вас? Скажите! Когда Кент превращал жизнь мамы в ад. И когда Кент объявил мне, кто мой родной папочка и каким жалким и ничтожным сукиным сыном вы были?

Уилл выбежал из столовой, словно животное, за которым гонятся охотники. Лейн медленно поднялась, уронив салфетку на пол. Она смотрела на Джонни Мака, боль и скорбь в ее глазах мучили его больше, чем гневные слова Уилла.

— Может, тебе пойти за ним? — спросил Джонни Мак.

— Нет, — ответила Лейн. — Лилли Мэй принудила его согласиться пообедать вместе с тобой. Сказала, чтобы он сделал это ради меня. — Лейн запрокинула голову, демонстрируя силу и решимость. — Видишь ли, мой сын старается меня защищать. Услышав впервые, как Кент оскорбляет, унижает меня, Уилл бросился на него с кулаками. И всякий раз, когда Кент, напившись, срывал на мне зло, вставал на мою защиту. В конце концов, я поняла, что ради Уилла и себя самой надо развестись с Кентом. Тогда уже чувства Уилла к человеку, которого он считал своим отцом, резко изменились. Он по-прежнему любил Кента, но не уважал его.

— Извини, что я напросился к вам сегодня. Требовалось подождать, чтобы ты была готова. Чтоб был готов Уилл. У меня есть склонность быть слишком напористым. Но должен сказать в свое оправдание, что я только ищу способ все поправить. Для тебя. Для Уилла. Все, что захотите… все, что вам будет нужно, вы получите, достаточно только попросить. Прошу тебя, Лейн, позволь мне помочь вам.

— Уилл был прав. Поздно тебе нам помогать. Возможно, до убийства Кента…

Джонни Мак грохнул кулаком по антикварному столу, фарфор зазвенел, ударяясь о хрусталь, подскочили столовые серебряные приборы.

— Проклятый Кент! Надо было мне остаться пятнадцать лет назад и самому разделаться с ним. Если кто на свете и заслуживал, чтобы его убили, то это Кент Грэхем. И если бы я знал, что ты выйдешь за него, что он будет оскорблять тебя, то разорвал бы его пополам своими руками. Господи, почему Лилли Мэй не написала мне раньше?

— Она помогала мне поддерживать ложь, что Кент — отец Уилла. Мы обе делали то, что считали наилучшим для мальчика. И Лилли Мэй наверняка не была уверена, что ты приедешь к нам на выручку. В конце концов, ты не очень уж заслуживал доверия, так ведь?

— Хм-м. Может, вы считали, что Уиллу предпочтительнее быть сыном Кента, чем моим. Как-никак Кент был наследником грэхемовского состояния, и его положение в местном обществе было гораздо выше моего. Может, вы думали, что я ничего не могу предложить ребенку. Совершенно ничего. Ни денег. Ни престижной фамилии. Ни родословной.

Лейн сверкнула глазами на Джонни Мака, лицо ее выражало изумление и гнев.

— Ты в самом деле считаешь, что Лилли Мэй поэтому не писала тебе?

— Не знаю, но в этом есть смысл. — В этом было много смысла. И сознавать это было мучительно. — Кент Грэхем был твоего поля ягодой, разве не так? Вы оба алабамские аристократы, с простирающейся до Адама родословной. Может, ты считаешь, что Уилл достоин обладать всем этим — принадлежать к семейству Грэхемов.

Лейн устремилась к нему, глаза ее стали дикими от гнева и боли. Остановясь в футе от Джонни Мака, ткнула его пальцем в грудь:

— Я считаю, Уилл достоин возможности жить, а не погибнуть в чреве женщины, беременной от тебя. Если б я знала, где ты, если б могла подумать, что ты захочешь принять Уилла и меня, то расплатилась бы с Шарон и помчалась бы к тебе с твоим ребенком. Я тебя любила. — Она тыкала пальцем в его грудь. — Я хотела тебя. Не Кента. Но ты был слишком слеп, слишком глуп и не мог понять, что я от всего отказалась бы ради тебя.

— Лейн…

Когда он потянулся к ней, она отступила и бросила на него вызывающий взгляд.

Господи, она права. Он был так слеп, что не видел правды. Думал, что ее чувства — это просто детская влюбленность в скверного парня. Как он ошибался! Девочка с глупой влюбленностью не махнула бы рукой на свою жизнь, чтобы спасти ребенка какого-то мужчины. Но женщина, которая всей душой любила этого мужчину, могла бы на такое пойти. Если эта женщина Лейн Нобл.

Но было ясно, что прежняя любовь давно умерла. Он не видел никаких признаков любви, Если Лейн и питала к нему какое-то чувство, этим чувством было презрение.

— Я совладала со своей девичьей любовью много лет назад, так что не думай… — Лейн повернулась к нему спиной и глубоко вздохнула. — Твое присутствие здесь не помогает мне, Уиллу тем более. Почему бы тебе не вернуться в Хьюстон и не оставить нас?

— Не могу.

Джонни Мак подошел к Лейн сзади и встал, едва не касаясь грудью ее спины. Ему мучительно хотелось обнять ее, прижать к себе. Он чувствовал напряженность ее тела, неподвижного, как статуя. Подозревал, что она задерживает дыхание, ожидая, прикоснется ли он к ней. Он хотел прикоснуться. Господи, как хотел.

— Ты сама говорила, что тебе, возможно, понадобится хороший адвокат, — сказал он. — Если улики против тебя дают возможность созыва большого жюри, возможно, тебя арестуют по обвинению в убийстве Кента.

— Я могу нанять себе адвоката. — Я уже нанял тебе…

Лейн повернулась и сверкнула на него глазами:

— Ты уже разговаривал с Куинном Кортесом?

— Вчера ночью. По моему звонку он немедленно вылетает в Ноблз-Кроссинг.

— Стало быть, вы действительно близкие друзья, раз он готов быть начеку, пока мы не узнаем, что намерен делать окружной прокурор.

— Куинн уже больше четырнадцати лет мой лучший друг. Перевоспитываясь у судьи Брауна, мы были парой юных бандитов. Никто бы тогда не подумал, что со временем он станет знаменитым адвокатом.

— Репутация у него высокая. И гонорары наверняка астрономические. Насколько я понимаю, платишь ему ты.

— Лейн, я знаю твое финансовое положение, по крайней мере в достаточной степени, чтобы понять — все твои деньги вложены в «Геральд», газета на пятьдесят один процент принадлежит Эдит. — Джонни Мак оглядел комнату. — А содержание такого дома, должно быть, требует немалых расходов.

— Если думаешь, что, наняв мне в адвокаты Кортеса, отплатил мне за спасение жизни, то считай, что мы в расчете. Можешь возвращаться в Техас со спокойной совестью. Если меня арестуют…

— Куинн не проигрывает дел. Даже если Кента убила ты, он добьется твоего оправдания.

— И значит, мне совершенно не о чем беспокоиться?

Джеки сняла со стола обеденный поднос Мэри Марты и поставила за дверью спальни. Домработница заберет его, а вечером принесет ужин. Вскоре Джеки предстояло вывести Мэри Марту в сад, провести часок на солнышке. Мисс Эдит была убеждена, что ежедневные прогулки очень важны для улучшения состояния дочери.

Взглянув на инфантильную женщину, спящую в зародышевой позе, Джеки покачала головой. Какая жалость, что та, у кого есть все — деньги, положение в обществе, красота, — оказывается ненормальной. И все это ей ни к чему.

«И почему я не родилась в —рубашке?» — подумала Джеки.

Она росла на другом берегу реки Чикасо, в квартале от дома родителей Арлин, в трех кварталах от трейлерного парка Майера. Всю жизнь ей хотелось того, что было у людей с Земли Богача. Сколько помнила себя, она завидовала таким девушкам, как Мэри Марта Грэхем и Лейн Нобл.

Единственным, что разделяло их — помимо реки, — были деньги. Большие деньги.

Улыбаясь, как пресловутый Чеширский кот, Джеки вошла в туалет, села на крышку унитаза, достала из кармана халата сигареты и зажигалку. Закурив, глубоко затянулась дымом и закрыла глаза, смакуя табачный дым. И мечтая о большом состоянии. Она знала, что работа медсестрой при Мэри Марте так или иначе окупится. Что вкрасться в доверие мисс Эдит — ловкий ход.