Полуночное танго - Наталья Калинина

— Но она поймет все по моему виду.

— Ничего она не поймет. Ей сейчас не до того.

— А если она спросит, где я была?

— Мы втроем ходили в кино, поняла? Ты, я и Маргарита. Ты скажешь маме, что Маргарита скоро придет. Я спрячусь в саду.

Мама сидела на веранде возле открытого окна. Она даже не повернула голову на звук моих шагов. На ней было все то же нарядное поплиновое платье с оборками, только теперь они все поникли и платье выглядело будничным. Я подошла и обняла ее за плечи.

— Доченька, прости меня, — прошептала она и потерлась щекой о мою руку. — Ты, такая чистая и невинная, оказалась замешанной в жуткую грязь.

— Она к нам не пристанет, мама.

— Рита была права. Он ужасный человек. Но я не видела этого. Меня к нему так тянуло. — Мама всхлипнула. — Что я только не напридумывала про него! И это было замечательно. Теперь у меня снова начнется серая будничная жизнь.

— Ты еще влюбишься.

— Не хочу. Нет. — Мама решительно замотала головой. — Лучше жить без любви, тогда и разочаровываться не будешь.

— Он больше не приходил? — осторожно поинтересовалась я.

— Два раза был. Но я приказала ему уйти. Стоял передо мной на коленях. Он сказал, что будет просить у тебя прощения. — Она горько вздохнула. — Говорит, не спал всю ночь и нервы не выдержали. Он очень раскаивается, что сделал тебе больно. — Мама посмотрела на меня снизу вверх. У нее были заплаканные глаза. — Доченька, может, он на самом деле стал другим, когда встретил меня? Как ты думаешь?

Я неопределенно пожала плечами, хотя мне так хотелось сказать маме все, что я узнала за последние несколько часов. Но я не имела права.

— Ты не возненавидишь меня, если я прощу Эдуарда?

— Нет, мама.

— Рита на этом не успокоится. Она по-своему права, но ей не понять, что подчас любовь может сотворить с человеком чудо.

Я поспешила отвернуться, чтобы мама не заметила моей ехидной ухмылки.

— Ты в это не веришь?

— Верю, мама.

— Вон опять идет. Доченька, прошу тебя, оставь нас.

Я столкнулась с Камышевским на тропинке возле крыльца. Он схватил меня за руку и поднес к губам. Я вырвала руку и нырнула в кусты.

— Я сделаю из него отбивную. — Арсен решительно шагнул в сторону дома, но я повисла на нем.

— Погоди. Он никуда не денется. Пожалей маму.

— Он может сделать с ней то же, что сделал с Маргаритой.

Я умоляюще смотрела на него. Он вернулся в кусты.

Между тем на веранде разыгрывалась настоящая мелодрама. Камышевский ползал у матери в ногах и рыдал самым натуральным образом. Она пыталась поднять его, она даже гладила его по голове, но он все твердил:

— Мое место здесь, у этих ног.

Наконец он все-таки встал с пола и сел на краешек стула.

— Я тебя прощаю, Эдуард, — услышала я слабый мамин голос. — Но замуж за тебя выйти не смогу. Понимаешь, мне будет стыдно перед семьей, перед Сашей в первую очередь. Она видела эти фотографии. К тому же ты с ней ужасно поступил.

— Я постараюсь все ей объяснить. Я был невменяем в ту минуту. Такое не повторится. Неужели ты совсем потеряла веру в меня, Женя?

— Я верю, но… — Мама встала и положила руку ему на плечо. — Оставь нас в покое, Эдуард. Прошу тебя.

— Не могу! — Камышевский вскочил и заметался по веранде. У него это получалось красиво, как на сцене. — Я привязался к тебе всем своим существом. Я полюбил Сашеньку, я считаю ее своей родной дочкой. Даже к Маргарите я испытываю родственные чувства, хотя она меня и ненавидит. Надеюсь, со временем это пройдет.

— Я никогда не выйду за тебя замуж, — слабым, но решительным голосом заявила мама. — Никогда.

— Тогда я погиб. Я скачусь на дно, вываляюсь по уши в грязи, превращусь в обыкновенное одноклеточное, каких на этом свете много. Мужчина, брошенный любимой женщиной, в ста случаях из ста превращается в полное ничтожество. Ты будешь жить со своей виной до гроба.

— Давай расстанемся друзьями, без этих громких театральных фраз. Пожмем друг другу руки, скажем «спасибо» за то, что у нас было. И не будем поминать друг друга лихом.

Голос мамы дрожал. Казалось, она вот-вот расплачется.

— Нет! Женя, ты не можешь дать мне погибнуть! Спаси меня! Спаси!

По лицу мамы текли слезы, но она не двинулась с места. Камышевский подошел к ней сзади, обнял и зарылся лицом в ее волосы.

— Подонок, — прошептал Арсен. — Он каждую ночь пробирался к вам в сад и просил твою маму впустить его к ней в комнату. Она его ни разу не впустила.

— Откуда ты знаешь?

— Я еще много чего знаю. — Он глянул на меня как-то странно. — Последнее время я мучился бессонницей.

— Значит, ты видел, как я ходила в крольчатник в надежде встретить…

Он тронул мою руку.

— Забудем это недоразумение. Тем более что мы с тобой скоро станем родственниками. Смотри, кажется, этому проходимцу удалось охмурить твою маму.

На веранде целовались. Это был страстный и очень красивый поцелуй, и я испытала головокружение. Как вдруг мама уперлась обеими руками Камышевскому в грудь и с силой оттолкнула его.

— Прощай, — сказала она и добавила очень тихо: — Навсегда.

Она бросилась в свою комнату и закрылась на щеколду.

Камышевский, оглядываясь все время на дверь, вышел на крыльцо, спустился на тропинку. Он постоял там с полминуты и направился в сад. Он прошел совсем рядом от кустов, где скрывались мы с Арсеном. Меня обдало волной какого-то незнакомого, до тошноты резкого запаха мужской туалетной воды.

— Теперь он никуда от меня не денется, — сказал Арсен и поднялся во весь рост. — Какой негодяй. Твоя мама очень сильная женщина. Я ею восхищаюсь.

— Погоди. Он что-то задумал.

Камышевский остановился под инжиром, где они вчера сидели с мамой на лавочке, достал из кармана моток бельевой веревки. Он держал его в вытянутой руке и смотрел на него точно зачарованный. Потом перекинул конец веревки через ветку инжира, уцепился за нее обеими руками и повис.

— Представление продолжается, — сказала я. — Он знает, что окно маминой комнаты выходит в эту сторону.

Камышевский тем временем сделал петлю, в которую просунул голову. Он стоял с петлей на шее и смотрел умоляющим взглядом на мамино окно.

— Даже повеситься по-настоящему не умеет, — прошептала я.

— А он и не собирается. У меня руки чешутся помочь этому придурку отправиться на тот свет.

— Смотри! — Я вцепилась в локоть Арсена. — Похоже, он не шутит.

Камышевский уже придвинул лавку. Он влез на нее и с трудом выпрямился. Лавка была колченогая и шаталась из стороны в сторону, грозя в любую минуту опрокинуться. Он подтянул петлю повыше и закрепил веревку на ветке. Он делал это, не спуская глаз с маминого окна.