Учителю — с любовью - Эдвард Брейтуэйт

Вскоре мы стали встречаться регулярно, ходили в театры, в кино, на концерты. В такие вечера Джиллиан много рассказывала о себе. Ее родители жили в Ричмонде. Отец часто ездил за границу — он занимался международными банковскими операциями, мать была модельершей. Сама Джиллиан жила в Челси, а в Ричмонд ездила повидаться с отцом и с матерью. Два года назад она закончила колледж и отделилась от родителей, решила жить самостоятельно. Полтора года Джиллиан проработала редактором в женском журнале, потом ей это надоело, и она пошла преподавать. Дело не в деньгах — в редакции она зарабатывала неплохо, да и родители помогали, — просто ей хотелось более живой работы.

Однажды после уроков я сидел в классе и проверял тетради, как вдруг раздался стук в дверь, и на пороге появилась миссис Пегг. Я поднялся и пригласил ее войти.

 — Добрый день, миссис Пегг.

 — Добрый день, учитель. Вижу, вы меня запомнили.

Я ничего на это не ответил и ждал, что она скажет дальше.

 — Я пришла сказать вам насчет комнаты, учитель. Я ведь не знала, что моя Барбара учится у вас, понимаете?

Я прекрасно понимал ее и тогда и сейчас.

 — Думаю, нам лучше об этой истории забыть, миссис Пегг.

 — Но как же я могу забыть, учитель? Барбара целыми днями меня пилит: иди, мол, и скажи о комнате. Так что, если желаете, комната — ваша.

 — Спасибо, миссис Пегг. Но я уже передумал.

 — Вы сняли в нашем квартале другую комнату?

 — Нет, миссис Пегг. Просто решил пока не переезжать.

 — Что же мне сказать Барбаре, учитель? Она ведь подумает, что вы сердитесь на меня, потому и отказываетесь.

В голосе ее слышалась неподдельная тревога. Да, Барбара — девчонка с характером, раз сумела нагнать такого страху на эту большую, грозную женщину — свою мать.

 — Я все улажу, миссис Пегг. Я сам поговорю с Барбарой и все ей объясню.

 — Ох, учитель, я буду вам так благодарна. Обижать-то вас я не хотела, а мне от нее теперь житья нет.

Мне наконец удалось выпроводить ее. Разумеется, ей не было никакого дела, найду я комнату или нет, но, как часто бывает с такими женщинами, чтобы ублажить дочь, она была готова поступиться всеми принципами и убеждениями. В общем, я уже понял: не нужно сердиться на миссис Пегг из-за того, что она мне отказала. Стоит ли удивляться, что мать не захотела сдать комнату мужчине, когда в доме у нее подрастает несовершеннолетняя дочь? Да не просто мужчине, а негру… хотя вызывающему поведению миссис Пегг все равно нет оправдания. Но Барбара не разделяла предрассудков матери — вот что главное. И если молодые учились отстаивать свое мнение в таких вопросах, значит, этот урок, пусть болезненный, стоил многого.

В тот же день я поговорил с Барбарой. Я сказал, что ее мама предложила мне снять комнату, но я решил пока отказаться от переезда.

 — Но ведь раньше, учитель, если бы мама не отказала, вы бы согласились?

 — Наверно, да, мисс Пегг, но нам всем свойственно менять свои решения.

 — И вы больше не сердитесь на нее, учитель? — Ей отчаянно хотелось, чтобы я утешил ее, успокоил.

 — Сначала я и правда был немного огорчен, но сейчас это прошло. С вашей стороны очень великодушно предложить мне комнату, и я благодарен вам обеим. Знаете что? Если надумаю переезжать и ваша комната еще будет свободна, я сниму ее. Договорились?

 — Хорошо, учитель.

 — Вот и прекрасно, а теперь давайте забудем об этой истории, ладно?

 — Ладно.

Она улыбнулась, у нее явно гора свалилась с плеч. Хорошая девчонка, может, она преподаст своей матери еще не один урок гуманности и нравственности.

Глава 14

Августовский отпуск я провел неторопливо и спокойно. Много читал, ходил на выставки, в театры, на концерты. Джиллиан с матерью уехала отдыхать в Женеву и прислала мне оттуда два письма — задорных, полных сведений о том, где была, что видела, что больше всего запомнилось. Как чудесно, что скоро мы снова встретимся!

К началу семестра класс заполнился только наполовину, многие мои подопечные вместе с семьями работали в графстве Кент на уборке хмеля. Эти осенние работы в сельской местности были обычным явлением — люди совмещали приятное с полезным. Из лидеров и заводил класса вовремя не вернулся почти никто, и остальные ходили какие-то потерянные — скучали без друзей и подруг и с нетерпением, как и я сам, ждали их приезда.

Памела была на месте, но за лето она заметно изменилась. Стала какой-то тихой, угрюмой, замкнутой, в танцевальных переменах, которые раньше так любила, не участвовала. Я решил, что ей просто не хватает Барбары Пегг — та с матерью убирала хмель — и скоро все придет в норму.

К концу сентября класс был снова полон, и вскоре, как я и надеялся, на уроках установилась прежняя атмосфера. Ребята рассказывали мне, как весело им работалось, сколько заплатили и что они купят на заработанные деньги. Я ожидал, что с возвращением Барбары Пегг гнетущую меланхолию Памелы как рукой снимет, но, хотя на ее лице изредка появлялась улыбка, Памела все еще пребывала в заторможенном состоянии, словно ее что-то необъяснимо тяготило. От живительной бодрости, которая всегда била из нее ключом и так меня восхищала, не осталось и следа.

Она теперь не выходила из класса после звонка, и я заметил: безо всяких просьб с моей стороны она делает для меня уйму всяких мелочей, словно стараясь предвосхитить мои желания. Например, она стала следить за порядком на моем столе и приносить мне из учительской чай. Клинта со смехом пожаловалась, что мои девочки отбивают меня у учительниц. Я пытался возражать, но действительно, как только раздавался звонок на перемену, я вдруг оказывался в окружении своих мальчишек и девчонок, они забрасывали меня вопросами, просили рассказать о себе, делились домашними новостями, своими интересами, планами на будущее. Мысль о том, что школьная жизнь через три месяца закончится, как бы подгоняла их, за оставшееся время они стремились узнать как можно больше.

Я был заочно представлен всем членам их семей и знал о том, что «наша Джоанни» перешла на новую работу: что у «нашего Альфа» появилась новая девушка; что «дома сейчас трудно», потому что отец бастует в порту; что «у мамули скоро появится маленький». Я стал своим, и это приносило мне огромную радость.

Иногда утром я находил у себя на столе сверток с куском свадебного или именинного пирога, сверху было просто написано: «Учителю». А в перемену кто-то из них подходил и объяснял, что это от него, от нее или от кого-то из членов их семей. Меня угощали, и я не отказывался, съедал такой кусок пирога за чашкой чая.

Памела всегда была где-то рядом, молча, с какой-то настороженностью она следила за всем, что происходило в классе. Словно по волшебству она вдруг превратилась из девочки в девушку. Волосы ее теперь не болтались конским хвостом, его сменили две аккуратно заплетенные большие косы, которые в свою очередь были уложены на затылке аккуратным, изящным венчиком. Движения ее были полны достоинства — постоянная серьезность на лице подкрепляла это впечатление. С ней что-то происходило, но вмешиваться в ее личную жизнь я не собирался и решил просто подождать — вдруг у нее все пройдет само или представится удобный случай для разговора. Они стали мне далеко не безразличны, эти мои ученики, и заботы любого из них были моими заботами.

Как-то утром на перемене ко мне с новым футбольным мячом подошел Денэм, а вместе с ним — Поттер, Фернман, Джексон и Силс.

 — Учитель, помогите, пожалуйста, зашнуровать мяч. Нам обещал помочь мистер Уэстон, но сейчас он говорит, что очень занят.

Меня всегда забавляло, как они обращались ко мне с просьбой. Будто об отказе не могло быть и речи. Они приходили ко мне с полной уверенностью, что любую их проблему я решу с большим желанием и охотой. И действительно, отказать им было невозможно.

 — Хорошо, Денэм, давайте.

Девочки разошлись, позволив мужчинам заняться мужской работой. Осталась лишь Памела, она наблюдала за нами со своего места. Мы как следует накачали мяч, потом двое ребят крепко прижали его к столу, и я взял шнур. Продевая его в последнее отверстие, я зацепил стальной шнурователь и немножко поранил палец, из него засочилась кровь.

 — Вот это номер! Кровь-то красная!

Поттер изобразил на своем широком добродушном лице удивление, изумленно выкатил глаза, и остальные, глядя на него, залились громким смехом. Но тут рядом с Поттером возникла Памела.

— А ты что думал, жирный боров? Что там чернила? — зашипела она на него. Потом, полная спокойного презрения, отошла к своему столу и села, надменная и недоступная.

 — Ни фига себе! — воскликнул Денэм, пораженный яростью, с какой Памела набросилась на Поттера. Силс и Фернман от удивления лишились дара речи и просто смотрели то на Поттера, то на Памелу. Бедняга Поттер покраснел как рак и залепетал: