Хозяин Туманного замка - Наталия М. Наталия

— Нет, не нужно. Скоро вернется Артур, так что можешь быть свободна. Завтра займешься историей и древним наречием, а теперь иди.

— Да, Мастер.

Я вернулась в его кабинет, закрыла дверь, а потом вернулась к себе в комнату. Сегодня я поняла, что происходит с Мастером, но осознание этого стало для меня удивлением. Да, Мастер обычный человек, и вряд ли, может избежать смерти, да он — старик, но все это как-то не укладывалось с образом Великого, Страшного и Загадочного Мастера, к которому я успела привыкнуть. Ну не мог он быть обычным человеком, который старился также как и все остальные. Не мог и все.

— Ириана! — Голос Артура вернул меня к жизни. — Ты свечу не зажгла.

— Я думала.

— О Мастере?

— Да. Артур, у него не двигается правая рука?

— Да.

— Боги!

— Не верится? Кажется, это не может произойти с Мастером?

— Да. Его всегда описывали как нечто страшное и ужасное, великое и способное на все, но то, что он калека…

— Ты перестала его уважать?

— А я его уважала? Нет, мое отношение к нему не изменилось. Он же маг, а маг может творить заклинания и вовсе без рук, и не быть от этого менее сильным. Просто я еще немного во власти стереотипов.

— Как и все. Послушай, Мастер тебя никогда об этом не попросит, но я порошу. Не говори никому. В замке об этом знают считанные люди.

— Можешь не объяснять. Если Наместник и его люди, решат, что Мастер слаб и его можно не бояться, они, скорее всего, попытаются свергнуть. Я не собираюсь никому говорить.

— Спасибо.

— Артур, а давно это с ним?

— Не знаю. Учитель Орион как-то обмолвился, что лет шестнадцать. Из-за чего я не знаю. Но именно благодаря этому я и стал его помощником.

— Это как?

— Мастеру был нужен человек, который бы заменил ему правую руку. А я вовремя попался ему на глаза.

— Я думала, ты его приемник!

— Шутишь? Конечно, нет. Его приемник, по обычаю, учится на острове. И эонил нынешнего Мастера не исключение. Кстати, я с ним знаком.

— Да?

— Да. Мастер вытащил его с эшафота, как и меня. Мы были вместе в Императорской тюрьме, а потом в Таурмане, какое-то время. Он не плохой парень. Ладно, я пойду к Мастеру. И еще — у нас не было пожара и

— И ты мне ничего не говорил.

— Спасибо.

— Не говори Мастеру, что я догадалась.

— Я не скажу, но он знает. Он все про нас знает.

После того случая Мастер еще какое-то время не позволял мне заниматься магией и не радовал меня своим присутствием. Последнее, как оказалось меня немного порадовало. Я устала, а он дал мне время отдохнуть. Но это не могло продолжаться вечно, и мы оба об этом знали. Через декаду Мастер все же начал со мной заниматься, с видимой неохотой, почти не давая ничего нового, но все же. Впервые несколько занятий я чувствовала себя немного сковано, но это прошло. Быстро. По большому счету Мастер умел накладывать заклинания как никто другой, даже одной левой рукой и именно поэтому он был Мастером, а то, что он постарел, у него отнялась рука, и он болел — кто из смертных может избежать подобного? Ведь он по-прежнему Мастер, и своим магическим даром не уступит ни одному из живущих. Стала ли я относиться к нему как-то иначе? Нет. Не могу сказать, что моя персона и до этого уважала его, но и презирать не стала. К слову, отношения Мастера ко мне тоже не изменилось. Вот только он стал более явно относиться ко мне, ну, как к назойливой мухе, что ли. Просто острее стал показывать то, насколько он не хочет со мной заниматься. Но разве он был так уж не прав? Зато другие мои занятия шли своим чередом. Даже Учитель Април был мной доволен. А что казалось древнего наречия, то Учитель Диар пообещал скоро перейти со мной к изучению словесных заклинаний, а это был большой прорыв. Однако все это меня отнюдь не радовало. Я буквально кожей чувствовала, что что-то должно произойти, причем в самое ближайшее будущее. И мои предчувствия меня не обманули.

Я видела сон, который так был похож на явь или был явью, когда-то давно. Красивая рыжеволосая женщина склонилась над детской кроваткой, гладя черноволосую голову ребенка.

— Неужели ты не можешь его защитить? Ведь он должен защищать его!

— Возможно. Но сейчас не тот случай. Они не успокоятся, пока не уничтожат всех. И если не сейчас, то потом. Мы не сможем им помешать, даже если очень захотим.

— Но наш сын еще совсем крошка. Говорят, они не казнят детей младше восьми лет.

— Это не тот случай. Нашу семью хотят выжечь каленым железом, но почему я не убежал с отцом? Почему не усадил вас на корабль?

— Не вини себя. Никто не знал, чем все это обернется.

— Ненавижу этот народ.

— Не стоит, он не причем, ты это знаешь. — Женщина поднялась и, накрыв спящего ребенка, заторопилась из комнаты. Уже в двери она остановилась, обвела глазами детскую, посмотрела на черную головку с тоской и любовью, а потом глянула на другую кровать, где заворочалась рыжеволосая девочка, женщина грустно улыбнулась и тихо затворила дверь.

Картинка сменилась. Уже я наблюдала за казнью лимина, который привел на эшафот моих родителей и брата. Я затерялась в толпе, накинула на голову капюшон, но сегодня было не до таких как я, здесь нищих было больше положенного. Я видела, как его взвели на эшафот, поставили на колени, и надрывный детский крик прервал уже повисшую тишину. Я открыла рот, чтобы наслать проклятье, успокоив тем самым души моих родных, но так и замерла, ощутив всю боль того ребенка, терявшего отца. Красная кровь хлынула из туловища, и кто-то протяжно завыл.

Я проснулась в холодном поту. Меня никогда не мучили кошмары прошлого, но теперь я так остро вспомнила все, что будто пережила все с самого начала.

Тот лимин, он объявил моего отца огнепоклонником, приносящим детей лиминов в жертву. А по сему должна была погибнуть вся его семья, за исключением одного ребенка, который сможет, по нашим обычаям, открыть отлетающим душам путь на небо. Обычно родители решали кого именно, но отца лишили и этого выбора и оставили меня, хотя с большей радостью и он, и мама сохранили бы жизнь моему брату. Когда меня отделили от них, отец окончательно умер, морально, потеряв надежду на спасение жизни единственного сына, а спустя пять минут и его, и маму лишили головы, а брата заставили выпить чашу с ядом. А мне пришлось стоять у подножия эшафота, твердя древние молитвы и стремясь отомстить.

Уже через два года того лимина тоже приговорили к смерти, за клевету, против моей семьи. Я пришла на казнь проклясть его, но не смогла. Там, у эшафота, стояло два его сына, и я не смогла причинить им большую боль. Не знаю почему, но не смогла. Сколько раз я пожалела об этом? Не знаю. Много. Может и не одного. Я не стала меньше ненавидеть лиминов, я все также стремилась отомстить за родителей, но в тоже время понимала, что не только этот народец погубил элиту, а, возможно, и не столько он. Со временем эта острая боль притупилась, а жизнь диктовала новые условия, по которым мне и приходилось жить. Сейчас же я вспомнила все, до мельчайших подробностей, и мне снова стало больно, а еще меня насторожил этот сон. Что-то будет?