Чужие браки - Рози Томас

Все закончилось довольно быстро. Гордону казалось, что солоноватая жидкость, которой наполнился рот Нины, выплеснулась прямо из сердца.

Нина опять легла рядом и, целуя ее, Гордон с удовольствием чувствовал на ее губах вкус своего семени.

— Спасибо тебе, — начал было он, но Нина не позволила продолжать. Она обняла Гордона, теперь уже с почти материнской нежностью, и натянула на себя и на Гордона смявшееся покрывало.

Нина лежала молча, глядя в потолок и на закрытые ставнями окна. Казалось, что размеры комнаты изменились, она как бы расширилась, была теперь светлой и полной звенящего воздуха, благодаря тому ощущению счастья, которым наполнилась вдруг жизнь Нины. Ей захотелось еще крепче прижать Гордона к себе, чтобы время остановилось для них, но Нина подавила это желание. Не надо думать о том, что будет дальше, лучше — о том, что произошло только что.

— Все так просто, не правда ли? — задумчиво произнесла Нина.

Гордон успел почти что задремать. Прошлой ночью он спал урывками, его мучили кошмары. Вздрогнув от слов Нины, Гордон несколько секунд беспомощно моргал, не понимая, где он. Он с усилием приподнялся.

— Секс? Примерно также просто, как… молекулярная биология. Или астрофизика.

— Но начинается все очень просто, — она имела в виду, между ними. Ей хотелось как-то оправдать их обоих хотя бы ненадолго, прежде чем жизнь заставит их сделать множество неприятных открытий.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Гордон. — Но я не согласен с тобой. Каждый раз, когда оказываешься с кем-то в постели, не считая первой попытки, ты как бы пытаешься снова и снова возродить себя самого с помощью взгляда и ощущений нового в твоей жизни человека. И при каждой такой попытке рядом с тобой остаются все промахи и удачи предыдущих связей.

Гордон поднял руку, лежавшую на Нинином бедре, чуть выше, и Нина почувствовала одновременно тепло и холод его кожи.

— И с каждой такой попыткой обновления это становится все труднее и труднее, потому что все больше и больше помнят с каждым разом твои глаза, руки, кожа.

Гордон подумал о Вики, о доме, о том, что эта женщина, лежащая сейчас рядом, и эта комната вдруг стали значить для него гораздо больше. Образы двух женщин не пересекались ни в чем, хотя трудно было определенно сказать, чем же они так отличаются одна от другой.

— Твоя теория отдает нарциссизмом, — сказала Нина.

— Ты права, — рассмеялся Гордон. — Но все это не так-то просто.

Гордон говорил это лишь потому, что он больше всего на свете не хотел бы, чтобы Нина считала его похотливым мужиком, забравшимся к ней в кровать при первом же удобном случае. И в то же время он боялся задуматься над тем, к каким выводам могла прийти Нина, какие надежды могли у нее зародиться. Вне всякой связи с этими мыслями он вспомнил вдруг о том, что до встречи в Графтоне они принадлежали как бы к разным мирам и спросил довольно резко:

— А как у тебя было с мужем?

— В постели?

— Я имею в виду не только постель.

— Он был очень мягким.

Нина переменила позу. Она по-прежнему была полна безмятежного счастья, холодок страха перед будущим не коснулся еще ни ее сердца, ни ее мыслей.

— Ты можешь остаться? Я имею в виду — на ночь.

Гордон задумался. Идея казалась соблазнительной. Ехать домой не было ни малейшего желания. Если встать утром рано, можно успеть заехать домой покормить кошек и сменить рубашку. Он успеет в офис к половине девятого.

— Если ты позволишь, я бы остался, — решился наконец Гордон.

Он увидел, что Нине приятно его желание провести с ней ночь. Она повернулась и пристроилась поближе к Гордону — так же делала и Вики. Гордон окончательно проснулся. Теперь спальня Нины и его собственная спальня, которую он делил с женой, уже не сливалась в одно целое.

— Мы жили очень хорошо, — продолжила Нина рассказ о своем прошлом. — У нас было много друзей. И мы все-все делали вместе, были как бы единым целым. — Ей очень хотелось, чтобы Гордон понял, как она жила до него, и в то же время она намеренно выбирала самые нейтральные, почти лишенные эмоций фразы, чтобы не сделать больно ни себе, ни Гордону.

— Продолжай, — попросил Гордон, гладя Нинины волосы, разметавшиеся по его плечу.

— У нас был дом в Лондоне и дом в Норфолке около моря. Ричард любил рисовать во время уик-эндов. Особенно ему нравилось рисовать небо. Мы гуляли по пляжу, собирали обломки деревьев, выброшенные на берег. Там был камин, и мы вечно ссорились из-за того, какие ветки следует сжечь, а какие поставить на полку, чтобы любоваться ими.

Гордон расслабился. Одновременно ему показалось, что все тело его наливается тяжестью. Все-таки он очень устал сегодня.

— Говори, — опять попросил он.

— Когда он умер, я, как ни странно, разозлилась, и долгое время это было моим главным чувством — я как бы сердилась на Ричарда за то, что он так предательски оборвал наш мир, наше единение, наше сотрудничество.

— А что случилось с твоим мужем? — спросил Гордон.

— Он был один в нашем доме в Норфолке. Это было в будний день, я не поехала тогда с ним, потому что вместе со своим агентом должна была встретиться с одним американским издателем. Иногда Ричард уезжал в Норфолк один и работал там, получая необходимую информацию по факсу и по телефону. Он вообще любил покой и уединение. В то утро Ричард работал в саду. На дорожке стояла тачка, рядом с ней лежали грабли и лопата. У Ричарда случился приступ астмы. Сосед нашел его на тропинке между тачкой и кухонной дверью.

Гордон молча обнял Нину, прижал ее к себе.

— Я должна была быть там, — продолжала Нина. — Ему нельзя было делать ни малейшего усилия, не имея под рукой ингалятора. Он не должен был умереть.

Когда Нина с Патриком приехали в Норфолк, тело Ричарда уже унесли, но Нина живо представила себе, как ее муж лежит на тропинке под яблоней и задыхается. Не проронив ни единой слезинки, с непроницаемым лицом, Нина заставила соседа описать все, что он видел.

— Ты все еще злишься на него? — вывел Нину из оцепенения вопрос Гордона.

— Нет. Ведь прошло уже полгода, — ответила Нина.

Гордон почувствовал, как она одинока. Та жажда страсти, которую рождало в Нине это одиночество, показалась вдруг Гордону магнетически притягательной и вместе с тем отталкивающей. Одновременно с сочувствием Гордон почувствовал тревогу. Ощущение было настолько неприятным, что у него даже засосало под ложечкой.

— Пожалуйста, рассказывай дальше, — попросил он.

Слушая Нину, Гордон продолжал разглядывать спальню, как разглядывают незнакомую комнату, в которой рассчитывают очутиться еще не раз. Сейчас обстановка комнаты казалась Гордону уже знакомой, и он знал, что будет помнить все детали, даже если никогда больше не придет сюда.