Возвышение ученицы мага - Конъюнктурщик

положил второй пластинчатый наплечник в сундук, тихо закрыл его крышку и выдохнул.

Вдох.

Всё оказалось кончено.

Один из купцов, владевший большой мануфактурой по производству тканей, был давним другом Дитриха и, конечно же, одним из тех, кто поддерживал старые имперские порядки. Рабов он заблаговременно отпустил, хотя большая их часть осталась у него, привыкнув к хорошим условиям. Достигнув этой мануфактуры, остатки полка, около двух сотен человек, сняли свои доспехи и спрятали их, выйдя, как простые граждане. Раненные остались внутри.

Эта часть трибы была населена людьми, которые были по большей части настроены консервативно. И только здесь легионеры смогли раствориться среди кварталов, разбежавшись по воздушным улицам.

В мануфактуре Йенс, как и все, спрятал свой пластинчатый доспех и короткий меч легионера с кристаллическим напылением. Подвал мануфактуры превратился в оружейный склад.

Распрощавшись с соратниками, Йенс отправился в трактир на границе с трибой торговцев, где располагался квартал островитян, и где на башнях громоздилось множество деревянных пристроек, а по вечерам зажигались бумажные фонари.

Договорившись с владельцем, он расположился в своих покоях на чердаке и упал на мягкую кровать. Теперь он впервые за день вдохнул воздух, в котором не ощущалась спешка и опасность.

Всё было кончено.

В отряде Йенса осталось девять человек. Отряд шел в авангарде и вновь потерял почти всех, кто остался после боев за башню легата.

Теперь, когда исчезли лучи голубого пламени перед глазами и не слышались крики умирающих соратников, Йенс прокручивал произошедшее в голове. Легат сказал ему, что борьба продолжится, он всем это тогда сказал. Все они будут прятаться в городе, в разных мануфактурах, хозяева которых помнят империю. Дитрих хотел сохранить верных себе и имперскому порядку людей, хотел сохранить их как небольшое, но настоящее войско.

И лично Йенса легат просил остаться в городе и не делать глупостей, пытаясь бежать из Мерхона, на что легионер ответил, что не собирался уходить из города даже теперь, что он предан Империи и Дитриху лично.

Никто не ждал охоты или казней от Леандра, но люди часто могли вести себя намного хуже, чем те, кто их возглавляет и своим лидерством высвобождает их энергию.

Йенс этого не боялся. Он считал себя достойным воином и защитником города, которого не смеет обидеть никто из вменяемых горожан. Конечно, в трибу легатов Йенс идти не собирался, но ему лишь хотелось найти своих друзей, и ради этого, он забыл настоятельные увещевания Дитриха.

Спустя несколько дней после революции в Мерхон начало возвращаться привычное ему деловое спокойствие. Воздушные улицы были пусты в этой части города. Островитяне на окраине все ещё сидели тихо и не высовывались из своего квартала. Но ближе к кофейне появилось некоторое оживление.

Синие штандарты на башнях лишали Йенса ощущения уюта и нахождения в своем городе, он стал чувствовать себя чужим в тех же местах, где раньше ходил свободно, и это ему не нравилось. Все эти дни он пребывал в легком, тлеющем смятении. Стал бледнее своей тени в позднее солнечное утро.

Мир разрушился. Его личный мир стал руинами, в которых ему придется выживать. В одной из башен он украл старинный свиток о строительстве войска, ещё имперского автора. В эти дни он читал его, много раз перечитывая одни и те же моменты, теряя мысль, затем спал, потом часами ничего не делал.

А теперь ему захотелось всего лишь увидеть своих друзей.

И вот он стоял перед кофейней, в которой любил распить чашку кофе с друзьями.

Зайдя внутрь он увидел более тихую обстановку, чем ожидал. Уютный и чистый зал был полон света, как всегда, но в нем почти никого не было. Но среди пустых столов за одним сидели четверо. И они все повернулись, как только один взгляд замер на нем. Это была Гликерия.

Трое все встали и бросились к нему. Здесь были Матиас, Диодор, Гликерия, Пахомий остался за столом, но только не было…

Они обняли его по очереди и все двинулись к столу.

— Где Тобиас?

— Мёртв, — мрачно ответил Пахомий.

Все замолчали. Шел пар от кружек, в кофе был добавлен мёд и сливки. Никто ничего не говорил, словно все созерцали печальную новость.

Потом Пахомий приглушенно сказал проходящему мимо слуге:

— Ещё один кофе.

Слуга кивнул и ускорился, затем вновь наступила пауза.

Наконец, Гликерия заговорила:

— Меня повысили.

— Какая теперь у тебя должность? — спросил оживившись Матиас.

— Я легат.

— Легат? — спросил Йенс.

Принесли ещё один кофе, и Йенс взял в руки кружку, чтобы ощутить тепло. Взгляд не отрывался от Гликерии.

— Да, я легат. Теперь я буду заниматься разведкой в легионе.

Ушат воды, выплеснулся на сознание. Йенс перебирал воспоминания в голове, думал о том, что Гликерия была ученицей у Леандра, но он не думал, что она была причислена к заговору на столь высоком уровне.

— Мы сидим с важным городским чиновником за одним столом, — сказал Пахомий, мелькнула ироничная ухмылка, которую редко можно было увидеть на его лице.

— Мы делили сегодня с тобой поле боя, Гликерия?

Тогда Пахомий достал синюю повязку, сильно потемневшую от грязи и пыли, также сделали Диодор и Матиас. Йенс как-то уныло улыбнулся, взгляд его забегал по столу. Он сидел за одним столом со своими врагами, которые были для него кругом общения, и которых он знал с юношества, а кого-то и с детства. Но он уже ничего от этого не ощущал.

— Что ж. Мы ушли от сражений насмерть, — произносил Йенс, пытаясь подбирать слова, — я благодарен богам, что мы теперь враги всего лишь в мире идей.

— Довольно проницательно для легионера, — искренне похвалила его Гликерия.

Вновь пауза, короткая. Вновь можно в тишине насладиться ароматом экзотического напитка, который служил одним из столпов дружбы в этой компании.

— Гликерия искала тебя, — сказал Матиас и отпил ещё немного кофе.

— Для чего? — немного растеряно спросил Йенс.

— Я хотела предупредить тебя.

— Несмотря на то, что я легионер?

Тогда Гликерия коснулась плеча Йенса и ответил:

— Да. Но для меня это не важно. Есть те, кто мне дорог. Вот и все.

И тогда стало легко. Йенс вновь ощутил свет, проницающий зал маленькой кофейни, сделал глоток сладкого и бодрящего напитка, вкус которого был неповторим. Он ощутил, как приятная легкость переполняет его, и подумал, что другие должны ощущать тоже самое в этот момент. Он подумал, что разные вещи меняются в городе, его амбиции, быть может, разрушились за считанный день, но дружба осталась, как реальный столп его собственной жизни. Дружба принадлежала ему, и даже революция не смогла у него