Великий Могол - Алекс Ратерфорд

Все мысли Хумаюна сосредоточились на предстоящем сражении. Он низко склонился над холкой коня, направив его в самую середину мчащихся врагов, в рядах которых на белом коне виднелся чернобородый мужчина в блестящих железных латах, выкрикивающий команды своему окружению. Это был не кто иной, как Шер-шах. Хумаюн устремился прямо навстречу ему. В следующую секунду ряды столкнулись. Падишах ударил противника Аламгиром, но меч беспомощьно скользнул по стальным латам, и через мгновение напор войск разъединил их.

Вдруг Хумаюну показалось, что он увидел предателя Тариг-хана на гнедом коне, в знакомом зеленом халате под латами. Хумаюн поскакал прямо на него. Сквозь кишащую массу скачущих, хрипящих, падающих коней со сражающимися на них всадниками он быстро добрался до человека в зеленом. Это действительно был Тариг-хан.

– Тариг-хан, твоя жизнь проклята! Сопротивляйся и умри как мужчина, а не как скользкая змея, которой ты являешься…

С этими словами падишах рубанул мечом Тариг-хана. Но тот быстро поднял щит, отразил удар и сразу замахнулся на Хумаюна своим обоюдоострым боевым топором. Тот отклонился, и топор просвистел мимо. Но падишах успел вонзить свой Аламгир Тариг-хану под мышку, открывшуюся после удара топором. Вскрикнув от боли, предатель выронил топор, и его гнедой конь унес истекающего кровью всадника в гущу сражения. Спустя минуту Хумаюн увидел, как он выпал из седла на землю, где был втоптан в грязь копытами лошадей. «Так кончают свою жизнь предатели», – подумал падишах.

Оглядевшись, он понял, что большинство его гвардейцев потеряли своего повелителя из виду. Криком призвав тех, кто остался, он направил своего вороного коня, покрытого белым пенистым потом, туда, где мог находиться Шер-шах. По пути какая-то лошадь без всадника и с глубокой кровоточащей раной от меча налетела на его коня справа, сбив его с пути и на минуту больно прижав бедро Хумаюна к седлу. Потом, резко заржав, убежала прямо наперерез одному из гвардейцев падишаха. Конь споткнулся и упал, сбросив молодого всадника через голову на землю. Тот потерял свой шлем, перевернулся раза два или три и замер.

Успокоив своего коня, Хумаюн направил его в самую гущу схватки. Вдруг раздался гром и хлынул дождь, тяжелыми каплями колотя по лужам и заливая глаза падишаха. Он снял кожаную рукавицу и поднял правую руку, чтобы стряхнуть воду с глаз. При этом не заметил двух всадников в темных одеждах, мчавшихся к нему. Наконец завидев их, он увернулся от одного, но не ушел от удара острого меча второго, ранившего его в руку и располосовавшего запястье и предплечье, попав глубоко под кольчугу. Черный конь унес его прочь от нападавших, которые увязли в грязи и не смогли преследовать его.

Из раны Хумаюна хлестала яркая алая кровь, заливая кисть руки и кольцо Тимура. Он попытался развязать левой рукой светлый шарф, чтобы перетянуть рану, но не смог. Онемевшие пальцы раненой руки едва удерживали поводья. Голова стала легкой, в глазах вспыхнули белые звезды, сквозь которые он мог лишь понять, что вокруг нет никого из его людей. Ситуация была незавидная, но он не мог умереть просто так. Поражения избежать можно; надо лишь вернуться к своим, чтобы сплотить их. Хумаюн изо всех сил потянул поводья, чтобы развернуть усталого, храпящего коня туда, где, как ему казалось, находились его войска. Он пришпорил коня, свалился на его черную шею, схватился левой рукой за гриву и, теряя сознание, упал с него.

– Повелитель…

Открыв глаза, Хумаюн почувствовал пульсирующую боль от яркого света и опять закрыл их. Когда он попытался снова размежить веки, свет опять был невыносим. До него медленно дошло, что лежит он на спине, глядя на полуденное солнце.

– Повелитель… – снова послышался голос, и чья-то рука осторожно потрясла его за плечо.

Кольчуги на нем не было. Куда она делась? Он в плену? Приходя в сознание, Хумаюн повернул голову на голос и медленно различил мелкие черты загорелого лица с озабоченным выражением.

– Кто ты?

– Меня зовут Низам. Я один из водоносов твоей армии.

– Где я?

– На берегу Ганга, повелитель. Я набирал воду в бурдюки, чтобы отнести ее твоим воинам, и увидел черного коня, бредущего ко мне с поля боя в миле отсюда, а ты висел у него на шее. Подойдя ближе, конь упал на колени, и ты соскользнул на землю.

– Где теперь конь? Где мои люди?

– Конь остался там, где упал; он мертв, повелитель. Думаю, подох от усталости, хотя он был весь в мелких ранах, и одна большая зияла на крупе.

Почувствовав себя немного лучше, Хумаюн поднялся на левом локте. Шагах в двадцати от него лежал его черный конь с вытянутой шеей и высунутым языком. Туча черно-зеленых мух уже облепила его морду и многочисленные раны.

– А мои люди?

– Большинство, отбиваясь, отошли к востоку вдоль по реке на скалу, преследуемые Шер-шахом. Другие переплыли реку по мелководью в четверти мили отсюда, где все еще стоят твои войска.

– Меня не преследовали?

– Нет. Это место плохо видно из-за высоких берегов и болот, поэтому сюда никто не приходил. Хочешь пить, повелитель?

– Пожалуй…

Машинально Хумаюн хотел протянуть правую руку за бурдюком. Она осталась неподвижна и нечувствительна. Он вспомнил сражение и ранение. Рука была перевязана. Разглядев ее, он увидел тот самый светлый шарф, который пытался развязать; казалось, что на рану наложен плоский камень.

– Помоги мне напиться.

Низам вынул пробку из одного бурдюка, по размеру похожего на шкуру целого козленка, и, поддерживая голову падишаха, вылил немного воды ему в рот. Хумаюн жадно отпил и попросил еще. С каждым глотком жизнь возвращалась к нему.

– Это ты перевязал рану?

– Да, повелитель. Я часто видел лекарей-хакимов за работой после боя, и один из них сказал, что остановить кровотечение лучше всего с помощью плоского камешка, прижатого к ране.

– Отлично сработало. Ты сделал хорошо. Как узнал, что я твой падишах?

– По твоему кольцу с тигром и драгоценному мечу. В лагере о нем часто говорили.

Теперь Хумаюн был в полном сознании и понял, что при нем по-прежнему кольцо и отцовский меч Аламгир, который либо он сам, либо Низам вложил в ножны.

Полуденное солнце палило нещадно, заставляя сырую землю париться, словно утренний туман. Разглядев своего спасителя, Хумаюн увидел, что Низам, одетый лишь в грубое черное хлопковое одеяние, был маленьким, тощим, испачканным грязью юношей лет тринадцати или четырнадцати. Он мог запросто ограбить раненого и убежать; но тем не менее он остался с ним. Падишах понял, что, несмотря на явное поражение, он заслужил свое имя «удачливый», данное ему отцом при рождении. Одно поражение не имеет значения. Бабур пережил немало неудач. «Главное, как ты с ними справляешься», – вспомнил Хумаюн слова отца.

Вдруг его голова снова затуманилась. Вернувшись в реальность, он знал, что прежде всего ему надо найти свою армию.

– Низам, где ближе всего до моих воинов?

– Как я уже сказал, те, кто на этой стороне реки, отступили далеко.

Низам указал через реку и ее болотистые берега в сторону главного притока Ганга. Там Хумаюн разглядел большой отряд всадников.

– Ты уверен, что это мои люди?

– Да, повелитель. К отряду, вон там, присоединились многие с этого берега.

Должно быть, Низам прав, подумал Хумаюн. Он поступил мудро, предусмотрительно, оставив на противоположном берегу своих воинов, чтобы Шер-шах не мог пересечь реку и напасть с тыла.

– Я должен попасть к ним. – Произнеся эти слова, Хумаюн с трудом поднялся на ноги, но они задрожали, и голова снова закружилась.

– Обопрись на меня, повелитель.

Падишах с благодарностью опустил левую руку на костлявое плечо Низама.

– Помоги мне дойти до реки, чтобы переплыть ее.

– Но ты слишком слаб. Ты утонешь…

– Я должен попытаться. Попасть в плен будет бо́льшим позором.

Низам огляделся, и его взор упал на два больших бурдюка. Он посмотрел в глаза Хумаюну.

– Можешь постоять минуту, повелитель? Кажется, я придумал.

Дождавшись кивка, он подбежал к бурдюкам и опустошил их. Потом, к удивлению Хумаюна, взял самый большой и начал его надувать, выпучив темные глаза и раздувая щеки. Вскоре властитель увидел, что бурдюк надулся так, что стал упругим и гладким. Низам хорошенько заткнул его пробкой и поднес Хумаюну. Потом быстро надул второй бурдюк и, весело его похлопав, улыбнулся.

– Это поможет. Надо спешить, повелитель. Скоро люди Шер-шаха начнут грабить трупы. Я спрятал твои доспехи так, что их не найдут, но они обыщут весь берег.

– Знаю… Но прежде помоги добраться до моего храброго коня; я должен убедиться, что он мертв, в противном случае избавить его от страданий. Он верно послужил мне.

Убедившись, что его скакун действительно мертв, падишах, опираясь на плечо Низама, медленно побрел по кочкам и рытвинам к реке. Раза два он падал, но водонос, нагруженный двумя надутыми бурдюками, помогал ему подняться. Через десять минут трудного пути они добрались до Ганга. Низам подал Хумаюну бурдюк.