Братья - Крис МакКормик

все же он твердо решил выманить ее из палатки ради свидания на пустом берегу.

Он подошел к воде, стащил с себя рубашку и окунул в воду. Потом вернулся к палатке Мины, привстал и осторожно начал выжимать рубашку, стараясь, чтобы капли попали ей на лицо. Он представил ее ангелоподобное пробуждение: сначала она не может понять, что происходит, где она и кто ее будит, а потом… Аво ждал реакции.

И она последовала. Мина дико заорала, причем совсем не по-ангельски. Вопль девушки разбудил не только внучек Тиграна, но и все остальное семейство. Большие и малые в ужасе повыскакивали из своих палаток. Один из сыновей Тиграна подобрал выброшенный на берег сук и ринулся на выручку.

Когда Мина пришла в себя настолько, чтобы связно объяснить, что произошло (кто-то капал ей на лицо водой, а потом она увидела чью-то фигуру, что заслоняла собой полнеба), Аво успел ретироваться, а потом вернулся, старательно выражая недоумение.

Снова запалили костер, и жена Тиграна, чтобы успокоить Мину, положила ее голову себе на колени и стала гладить по волосам. Аво заметил, что девушка плачет. Не Мадонна, а самая простая семнадцатилетняя девчонка. Всхлипывая, она пересказывала услышанные истории своей бабушки – о том, как турки выгоняли людей ночью из домов, о том, как бабушку изнасиловали курдские наемники, о штыках, которыми кололи беженцев, и о других ужасах, вынырнувших из подсознания, как только она увидела тень в ночи.

«О боже, – подумал Аво, стараясь не отводить от нее взгляд. – А ведь я хотел всего лишь потереть ей ноги!» Но все вышло хуже некуда. Мина рыдала, закрывая ладонями лицо, – и все из-за его глупой затеи.

Дети тоже расплакались, и родители затолкали всех в одну из палаток. Аво вернулся к себе. Рубен лежал, обнажив тощую спину, на которой, как показалось Аво, отражалось ночное небо. Он оттащил свои пожитки на освободившееся после детей место и сказал:

– Ну вот видишь, теперь палатка стала побольше.

– Это был ты, – отозвался Рубен сквозь шерстяное одеяло, служившее ему подушкой. – И зачем только я взял тебя с собой? Тем более в компании с женщиной…

– Ты о Мине?

– А о ком еще?

– Она еще не женщина. Она же нам ровесница. Девчонка.

– Нет, женщина. И ты просто не можешь этого понять, потому что она завладела твоим умом. Нет, она давно не девчонка – она самая настоящая женщина. Ну, если хочешь, она женственная…

Аво понимал, что брат не шутит – он вообще не умел шутить, – но сдержаться не мог.

– Женственная! – хмыкнул он. – Так ее можно и вообще кем угодно назвать!

Рубен повернулся на бок. Его тело сотрясалось, но вовсе не от смеха. Он издал какой-то фыркающий звук носом и шумно втянул воздух.

– Вот бы мне хоть чуточку ее везения…

«Каким же нужно быть неудачником, чтобы так говорить?» – подумал Аво, одновременно и осуждая и жалея брата. Ни один мальчик, даже вдвое младше Рубена, не имел права говорить столь презрительно, не рискуя при этом заработать в лоб. Аво уже было собрался донести до брата эту мысль, как тот еще сильнее изумил его.

– Ты, в общем-то, не виноват, – сказал он. – А что до меня, я просто хотел бы ей показать, что плевал я на Париж. Ведь у меня есть то, чего нет у нее, – у меня есть ты. Я никогда не предавал тебя. Никогда, но теперь вот чувствую себя довольно глупо. И одиноко…

Аво повернул голову.

– Нет. Нет, брат, это не так.

С близкого расстояния он разглядел на спине брата огромное пятно в месте комариного укуса. Ему захотелось почесать собственные зудящие лодыжки и запястья, что он и сделал. Извне доносилось потрескивание догорающих веток, слышались тихие разговоры взрослых. В палатке было темно, но спать не хотелось – какое там спать.

– В Париже довольно много армян, – прошептал Рубен, расчесывая очередной укус. – А ты, наверное, и не знал…

– Ага. И ты хочешь стать одним из них. Нужно только придумать способ, как тебя туда отправить, да?

– Есть два билета. Один – Тиграна. Второй – для ученика, которого он возьмет с собой.

– Уверен, если ты попросишь, Мина уступит тебе свой билет.

– На самом деле это мой билет. Ей просто страшно везет, и не более того. Скорее всего, она жульничает. Так что просить ее я не собираюсь.

– Ну, тогда можно подсунуть ей в карман крапленый кубик, и тогда все увидят, что она жульничает, – шутя предложил Аво.

– Точно. Вот вернемся домой и найдем такой. Точнее, ты найдешь. А то все сразу подумают на меня, потому что я напрямую заинтересован.

– Остынь, – сказал Аво. – Я пошутил.

Он объяснил брату, что никогда не позволит, чтобы на Мину пала хотя бы тень подозрения, от которого ей потом не избавиться до конца жизни, и напомнил, в какое ничтожество превратился товарищ В., который спустя двадцать лет все не может забыть о той игре с отцом Рубена.

– Представь только, что ей придется всю жизнь оправдываться и защищаться. Она будет говорить правду, но ей никто не будет верить, потому что всем наплевать. Я устрою тебе поездку, но не таким способом. Я придумаю что-то получше.

– Есть другой способ, – отозвался Рубен. – Например, если она не сможет выехать из страны.

Аво думал, что с момента захода солнца комары уже не будут проблемой, но кровососы тучей роились над его головой, и он замахал руками перед лицом, чтобы не быть съеденным заживо.

– Ты желаешь ей зла, – сказал он.

– Не то чтобы зла, – ответил Рубен. – Просто хочу уехать вместо нее.

– Ну, валяй. Должно быть, комары высосали всю кровь из твоих мозгов.

– Аво-джан, послушай меня. Если в Париж поедет Мина, то она просто неплохо проведет там время – не более того. А если поеду я, то наша судьба может круто измениться. Конечно, ничего нет хорошего в том, чтобы обидеть девушку, но, с другой стороны, нет ничего хорошего и в том, чтобы доживать наши жизни среди деревенских пьяниц в захолустье умирающей империи.

Признательность может быть одновременно и эгоистичной и искренней, подумал Аво. Разве кто-нибудь уступит ему свое место в предполагаемом будущем? Да никто. И уж точно не Мина, которая, как она сама не раз утверждала, не думает о прошлом, но продолжает бояться его. Причем настолько, что спросонья не узнала Аво, когда тот склонился над ее палаткой.

– Я бы не смог так поступить, – сказал он.

– Знаешь, на мокрых камнях очень легко поскользнуться и упасть. Держу