Увлечь за 100 слов. С чего начинается бестселлер? - Луиза Уиллдер

– а) вскорости; б) годы спустя – вы к великой досаде обнаружили, что она действительно потрясающая и «классической» ее назвали не зря. Как сказала Нора Эфрон о «Женщине в белом» Уилки Коллинза: «Как же так получилось, что я так долго не читала эту книгу?» Помню, что впервые прочитала «Джейн Эйр» еще подростком, и тогда же подумала: «Ну вот, теперь понятно, из-за чего весь этот кипиш». Было в голосе Джейн что-то такое необычное, что-то эмоционально обнаженное, что захватило меня тогда и больше не отпускало. Ее манера изложения – словно навязчивый мотив, застрявший в голове.

И хотя классическая литература – нечто всеми воспетое, это не значит, что читать ее всегда легко и просто. В «Годе опасного чтения» Энди Миллер[130] пишет, что классические книги не всегда «доходчивы и однозначны или занимательны… Великая книга вовсе не обязательно должна быть захватывающим чтением, но от этого она не становится менее великой». Такие книги требуют от читателя дополнительных усилий – приходится приспосабливаться либо к необычным идиомам и речевым оборотам, либо к ритму повествования, либо к тому, что книга очень длинная. Но усилия того стоят.

Однако для меня наиболее важен другой принцип: некоторые из этих книг определенно лучше других, и вы совершенно не обязаны любить все классические книги только потому, что они классические. Ну, например, мне не нравится магический реализм, литература битников и большинство «Великих американских романов», и я с этим как-то смирилась.

Классика до краев нагружена историей – только представьте, что миллионы людей до нас прочли и поняли эти книги, эти произведения вошли в их существование, и, в свою очередь, книги повлияли на времена, в которые жили эти люди. И подобно тому, как чтение классики – это постоянный процесс усвоения и переоценки, так и преподнесение, способ продажи классики читателю также меняется с каждым новым поколением. Так каким же образом менялась с годами подача классической литературы, а соответственно, менялись и блербы? Как привлечь читателя к книгам, сюжет которых им либо уже в какой-то степени известен, либо – и это самое ужасное – ассоциируется со школой?

Долгие годы издатели руководствовались принципом «не нравится – не ешь» и вообще обходились без блербов, полагая, что известные всем книги в представлении не нуждаются. Классическая серия Penguin, начатая в 1946 году переводом «Одиссеи» бывшего редактора Э. В. Рью[131], была оформлена с классической простотой художником Джоном Овертоном. На первой обложке нет ничего, кроме «ронделя» – круглого щита с черно-белым рисунком[132].

На задней обложке тоже нет никаких блербов, только список книг, которые будут выходить в этой серии, хотя миссия серии все-таки горделиво (и ура-патриотично) провозглашалась в некоторых из ранних выпусков: «Цель этой Библиотеки – представить англоязычные версии лучших и выдержавших испытание временем произведений зарубежной классики, как древней, так и средневековой, а также современной. Мы считаем, что те, кто не знаком с языками оригиналов, лишены удовольствия от чтения этих произведений, поскольку прежние переводы были напыщенными, старомодными, а переводчики пользовались не английской стилистикой».

Во избежание ужасного «не английского» стиля Рью, который был назначен ведущим новой серии Penguin Classics, намеренно подключил к переводам не ученых, а профессиональных писателей. Среди них были Роберт Грейвс, чей яркий перевод полных секса и насилия «Жизни двенадцати цезарей» Светония сам по себе стал классическим, и Дороти Сэйерс. В «Божественной комедии» Данте в переводе Сэйерс издатели отступили от своего правила «никаких блербов» и написали на обложке:

По счастливой случайности, которая порой происходит в мире словесности, любовь мисс Сэйерс к Данте достигла своего максимума как раз к тому моменту, как мы начали серию Penguin Classics. Сделать Данте своим для людей, говорящих по-английски – во всех ипостасях, от бытового и забавного до ужасного и возвышенного, – это, пожалуй, грандиозная задача. Для этого требовался настоящий поэт, и мы такого нашли.

В те времена это казалось радикальным решением – издавать «классику для всех» в том же формате, как, например, издавались детективы. Путаницу, которую могло вызвать подобное решение, смешно описал Джеймс Тербер в рассказе «Тайна убийства Макбета»: герой рассказа, запоем читающий детективы, пытается разгадать, кто на самом деле убил Дункана: «Это была нелепая ошибка… Просто книжка лежала на прилавке рядом с другими книжками Penguin, ну, вы знаете, такими карманными, по шесть пенсов, в бумажных обложках, и я решил, что это тоже детектив».

С приходом 1960-х, с сексом, «Битлз» и всяким таким прочим, в мире Penguin Classics тоже начали происходить перемены. Главным редактором Penguin стал чудо-мальчик (или, как называл его Э. В. Рью, «юный недоучка») Тони Голдуин, который поручил итальянскому дизайнеру Джермано Фацетти, воплощавшему в своих работах все, что считалось в шестидесятых шикарным, сделать новый дизайн обложек. Обложки Фацетти – настоящие шедевры, на мой взгляд, лучшее, что может быть придумано для классической серии: лаконичное, белым по черному фону набранное шрифтом без засечек название, здесь же – фото произведения искусства, относящегося к тому же периоду, что и текст. Обложки словно выпадают из своего времени и одновременно – вне времени. На задней обложке – блербы, причем некоторые из них, откровенно говоря, весьма странные.

Например, блерб к древнему валлийскому циклу историй «Мабиногион» начинается словами: «Ничто так точно не иллюстрирует странную природу этих валлийских повествований, как дерево, распиленное пополам в длину». И что? К чему это? Вообще-то, чем больше я погружалась в блербы к классическим древним произведениями, тем больше убеждалась в том, что огромное количество написанных до начала 1990-х текстов, мягко говоря – хотя порой восхитительно, – с закидонами.

Издание «Одиссеи» Гомера 1980-х сообщает нам: «Путь Одиссея трудно назвать ведущим прямо к цели: ему пришлось испытать гнев бога морей Посейдона, сразиться с чудовищами, преодолеть сексуальные отвлекающие факторы и потерю команды – лишь для того, чтобы, когда он в конце концов достиг родной Итаки, снова встретиться с испытаниями». На мой взгляд, сексуальные отвлекающие факторы вообще редко совместимы с прямым путем к цели.

«Илиаду» Гомера, эпический отчет о Троянской войне, переводили намного чаще, чем другие классические произведения. На суперобложке к изданию Cassell 1960-х годов содержится поистине эпический блерб: «На протяжении двадцати шести веков “Илиаду” Гомера последовательно уничтожали поколения школьных учителей, которые относились к ней либо с преувеличенным почтением, либо вообще без почтения – как к трупу, который препарируют в анатомическом театре. Но поскольку оригинальный греческий текст по-прежнему доступен, Гомера можно вернуть к жизни». Отлично: начали с анатомической метафоры, ею и продолжили.

Эти старые блербы, пусть порою и эксцентричные, не льстили читателю, но и не разговаривали с ним свысока. Обложка «Происхождения видов»