Быть Босхом - Анатолий Королев

Шофер на обратном пути насвистывал молодым свистом легкой души "облад-ии обла-даа", галдели саврасовские грачи, дороги расползались, как гоголевские раки, к вечеру на закате в небе из пепелища сгоревшего дня прорезался, сверкая гранями, крупный алмаз чистой воды, божественный Веспер.

(Я долго ничего не мог узнать о судьбе Драницкого, в дисбат он так и не вернулся, и только уже на исходе лета, ближе к осени разузнал в прокуратуре, что поляк несколько раз вскрывал вены и в конце концов был признан шизофреником, после чего его признали негодным к несению воинской службы.

Так вот почему у него были перевязаны кисти рук... он уже тогда примерялся к смерти. Вот в каком грехе он каялся на коленях в запущенном храме, в кипевших слезах.)

Вскоре судьба столкнула меня с делом еще одного симулянта.

Как всегда вначале стук в дверь, крик из коридора или звонок.

Товарищ лейтенант! В санчасти солдат повесился!

Набираю телефон военврача Иванкина.

У нас труп! Визжит записной трус.

Капитан, ничего не трогайте до моего прихода!

Бегу в медсанчасть.

Ну и ну...

Солдат повесился на вентиляционной решетке в карантинном боксе, куда поступил пять дней назад. Петлей зеку послужил узкий брючной ремешок, который он предварительно отполировал мылом. От сквозняка тело покачивается из стороны в сторону. Мертвец таращит на гостей страшные глаза, выдавленные смертью из орбит. Иванкина начинает подташнивать, и он прячет лицо под струю воды в кране.

Солдаты под моим присмотром снимают труп. Кладут несчастного на пол. Поколебавшись, закрываю висельнику глаза (его фамилия Жильцов, но жить не пришлось). Снимаю ремешок, под которым чернеет триангуляционная полоса вокруг шеи. Составляю протокол осмотра места происшествия, описываю жалкое содержимое карманов, узнаю, что Жильцов обратился с жалобой на постоянную рвоту, которая началась практически месяц назад... каждый прием пищи в столовой сопровождался тошнотой и освобождением желудка, чему были десятки свидетелей. За это время он похудел на семнадцать килограммов и потерял столько сил, что получил освобождение от работы.

Иванкин не смог ничего обнаружить и вчера распорядился отправить Жильцова в городской госпиталь на обследование желудка.

Утром при раздаче еды дневальные обнаружили самоубийцу.

Закончив осмотр тела, я звоню в прокуратуру и получаю команду полностью провести следствие самостоятельно и доложить о результатах расследования через неделю. Прокурор все плотнее приобщает дилетанта-филолога к задачам прокуратуры. Делать нечего - выпрашиваю в штабе машину и с санитаром отправляю труп зека в анатомичку при военном госпитале, куда приезжаю следом через три дня взять заключение патологоанатома.

Хертогенбос.

Его первый биограф монах иезуит Доминик Лампсоний записал множество рассказов о Босхе в Хертогенбосе сразу после его смерти.

Лампсоний:

Рассказывают, что в юности мастер был влюблен в дочь каноника Урсулу, которая вышла замуж за синдика Яна Громпеса. Несколько лет Иероним ничего не слышал о ней и вдруг увидел ее труп на анатомическом уроке доктора Тюльпа, в Амстердаме, куда приехал изучать основы анатомии, необходимой художнику. Никто не знал, кто эта размалеванная проститутка, убитая в пьяном гневе двумя клиентами. Он один узнал ее, но промолчал. Доктор проводил, тем не менее, вскрытие и - удивительное дело - чем больше Иероним разглядывал голое тело шлюхи, которая лежала на выскобленном деревянном столе анатомички, как белая большая свинья с разрезанным брюхом, откуда мясник достает деликатесы: свиную печенку, сердце, кишки для чесночной колбасы, тем сильнее Босха увлекали подробности цветовой гаммы - брошенная на рыжеватые сосновые доски печень Урсулы светилась цветом разломанного граната, а выщербленные зубы старой собаки отливали бархатистой зеленью ряски в час заката.

Держа в руке ухо, отрезанное у потаскухи, доктор Тюльп говорил, что уши - это печать дьявола, сюда в эти воронки стекает соблазн лести и лжи, а в пупки глаз просачивается похоть и вожделение.

Спросим себя, где же хранилище души? Говорит врач и сам себе отвечает в человеческом теле для этой миссии нет ни одного подходящего органа.

Заметив горящий взгляд молодого художника среди робких рыл, доктор Тюльп предложил смельчаку самому взять в руки нож, и Иероним замечательно закончил вскрытие, достав из рассеченной груди холодное скользкое сердце похабницы, которое вырезал словно сердцевину гнилого яблока.

После чего он перестал бояться смерти, отныне сдирание кожи с видимости становится главной страстью Иеронима: видеть истину - значит свежевать человека.

Челяба.

Майор-патологоанатом военного морга принимает меня в тесном кабинетике, где с аппетитом поедает глазунью из маленькой сковородки, которую принесла врач-ассистент. Близость трупов и ощутимый могильный холод подвала нисколько не мешают его здоровому аппетиту.

Чайку, лейтенант? Предлагает майор.

Я отказываюсь и, пока он пьет пару горячих стаканов, от нечего делать изучаю доску оперативной информации, куда в спешке наколоты на вбитые гвоздики фотокарточки для опознания: трупы, трупы, трупы... стоп!

На одной из них молодое женское тело в характерных уголовных наколках проститутки: гитара на животе, аббревиатура ЛКМС (люблю курить мужские сигары)... лицо трупа показалось знакомым. Может быть, это бишкильская мамка?

Спрашиваю: кто такая?

Майор колеблется с ответом, затем мямлит сквозь чаепитие: эту дамочку убили солдаты в притоне, в общежитии табачной фабрики в Миассе. Самая заурядная бытовая ссора. Ее вчера привезли к нам из-за некоторых анатомических аномалий для кафедры патологий.

Тут он спохватился, словно сказал что-то лишнее.

Но, пройдемте в приемный зал, лейтенант.

Майор не желает вдаваться в подробности и даже на ходу сдергивает фотографию с гвоздика, чтобы убрать в ящик стола подальше от посторонних глаз. Его страшок понятен - любое вмешательство в тело возможно только с согласия родственников, тем более изъятие части трупа для нужд современной кунсткамеры.

Гулкие шаги в преисподнюю.

Опустим тяжкие подробности анатомического театра, хотя мое отношение к трупам уже далеко от тайной истерики перед телом несчастного дембеля Ноготкова, убитого молнией.

Пожалуй, я даже любуюсь совершенством готического пространства анатомического театра и цветом мертвых тел на столах.

Задача превратить дух в слоновую кость почти решена.

Остановившись у голого тела Жильцова, лежащего на железном столе, майор снял с живота покойника эмалированную плевательницу, в которой бренчал кусочек металла, обмотанный капроновой нитью.

Вот, лейтенант, видите? Это свинцовая пуля. На ней специально пропилена бороздка, чтобы плотно завязать нейлоновую леску. Я обнаружил ее в желудке этого дурака. А этот кончик...

Майор демонстрирует мне свободный кончик лески с маленькой петелькой.

Эту петельку я снял с коренного зуба. Если бы вы сразу внимательно осмотрели полость рта, причина самоубийства была бы ясна. Этот несчастный симулянт проглотил свинцовую пулю на леске, кончик которой привязал вокруг зуба. Зуб был тоже подпилен. Пуля находилась внутри желудка под желудочным сфинктером. Дурня кто-то неплохо проинструктировал.

Во время приема пищи в столовой ваш Жильцов дергал языком кончик лески, которая начинала раздражать стенки желудка и вызывать приступ рвоты. Десятки свидетелей видели, что организм Жильцова не принимает общей пищи и, следовательно, пора его демобилизовать и отправить из дисциплинарного батальона домой.

Тут нас прервал санитар, чтобы вкатить носилки с очередным мертвецом.

Закончим, окликнул меня майор с раздражением, демонстративно бренча плевательницей вместо колокольчика.

Так вот, лейтенант, под действием желудочного сока леска стала растягиваться и ушла из желудка в тонкий кишечник, где запуталась в складках. Наш симулянт пытался вытащить пулю через рот, но не тут то было! Попался. Теперь он действительно не мог принимать пищу, а когда узнал, что его направляют в госпиталь, где обман будет раскрыт, повесился... Вопросы есть?

Нет. (Каково глазунье в твоем животе?)

Будете приобщать вещдок к делу?

Нет. Достаточно вашего заключения.

Тогда до свидания.

Бросаю последний взгляд на труп бедолаги, точнее, гляжу наколку на груди Жильцова. Ей-ей этот голый юноша с черепом в правой руке чуть ли не датский принц Гамлет.

Череп, оскалившись, говорит юноше готическими колами по коже:

Ты раб судьбы, но не лакей закона.

У меня холодное сердце, печная заслонка ада остыла.

Что ж, ты этого хотел, Жорж Данден!

Большие рыбы поедают малых рыб

Одно и то же - мысль, и то, на что мысль устремляется, ибо нельзя отыскать мысли без бытия, в котором осуществлена эта мысль.