Черный пепел на снегу - Яна Анатольевна Спасибко

направился в крайний дом. С собой он взял двух воинов, остальных хотел отправить на боковую, но Энок неожиданно напросился с ним.

Немного подумав, Ингве согласился: увидев такую тварь однажды, с живым человеком её уже не спутаешь, пусть идёт. Пригодится.

Люди в домах встречали их настороженно, а доверенный с каждой минутой всё сильнее чувствовал горечь: все дети до тринадцати лет оказались больны в той или иной степени.

В следующий дом они прорывались почти боем. Миниатюрная и хрупкая женщина (и откуда только силы взялись), как волчица, стояла на страже своего жилища. Её супруг – ещё молодой, но уже окрепший норд пытался сдержать жену, хватать её за руки, но безуспешно. Она скалой стояла в дверном проёме, не давая пройти.

Воины же, дабы не навредить женщине, старались не применять силы: такую на улице встретишь – чихом перебить можно было бы.

– Нэл, прошу тебя… – муж, обхватив её сзади за талию, пытался оттащить, но та упиралась руками и ногами в косяк. Её пальцы впивались в древесину до побеления, осколки обломанных от напора ногтей и щепка впивались в кожу, но она не чувствовала боли.

– Нэл, иди в дом! Они ничего не сделают!

– Они заберут его! – женщина билась в историке. – Они убьют его, как убили Сигирд!

Скрутить её далось только вдвоём. Воины держали Нэл за тонкие запястья, мешая друг другу в узком дверном проёме, и стоило её пальцам соскользнуть с деревянной балки – буквально вдавили вовнутрь дома, в объятия мужа.

Ингве, только увидев бледно-синюшного ребёнка понял, что истерила женщина не зря. Полуторагодовалый малыш стоял на своих кривых ножках, раскачиваясь из стороны в сторону. В левой ручке он держал за шею задушенную курицу. Та безвольной тряпкой обвисла в пухлой детской ручке.

Он задумчиво осмотрел ввалившихся в помещение воинов побелевшими глазами и откусил своей жертве голову. Ингве мрачно кивнул двум воинам, чтобы те помогли хозяину дома вывести беснующуюся жену и сделал шаг вперёд, доставая из ножен меч.

Нет преступления хуже и отвратительнее, чем на глазах у матери убить её ребенка, даже если он уже и так мёртв. Ингве был отвратителен сам себе.

Маленькое чудовище следило одними глазами, не прекращая жевать, как его мать выволакивают из дому. Закрывшаяся за ней дверь словно послужила сигналом – обезглавленная куриная тушка метким броском была направлена прямо в лицо воину, а сам мальчишка пушечным ядром кинулся под ноги.

Вынужденный отмахнуться от курицы, Ингве пропустил удар, и крошечные белые зубы вцепились ему в икру чуть повыше голенища, силясь достать вену под коленом. Воин взревел, когда Энок, оставшийся с ним, обхватив ребёнка поперёк туловища, дёрнул на себя.

Зубы соскользнули по вытрепанной коже штанов, и уже через мгновение мальчик извивался и шипел, силясь вырваться из стальной хватки воина, он перехватил его покрепче за шею и остановился.

– Я не могу… – его голос предательски дрогнул.

– Иди на улицу, – Ингве перехватил мальчика за руки и за ноги, давая возможность Эноку выйти из дома.

Нэл уже не бесновалась, она сидела на коленях, спрятав лицо в ладонях. Муж сидел рядом, обнимая за плечи и прижимая её к груди. Вместе они слегка раскачивались, словно единое целое.

Через минуту из дома вышел и Ингве. Руки его дрожали. Ни слова не говоря и стараясь не смотреть на супружескую чету, это было выше его сил, он прошёл мимо и направился в Медовый зал.

Если ему удастся выловить лекаря незаметно для ярла – сегодня одной паршивой собакой на этой земле станет меньше.

Сын Нэл и Ульрика был единственным обратившимся ребёнком. Одного мальчика двенадцати лет они так и не нашли. Его не молодой уже отец только разводил руками, мол, когда ушёл на охоту, мальчик лежал. Вернулся – ребёнка и след простыл. Сначала мужчина подумал, что его сын ушёл по нужде, но тот так и не вернулся.

Ингве только качал головой. Люди начали прятать воскресших детей. Этого следовало ожидать. Он долго пытался добиться от отца мальчика правды, но безуспешно. Где можно было спрятать ребёнка?

Подпола в этом доме не было. Чердака – тоже. В лес выйти невозможно: у ворот стоит усиленный людьми Ингве караул. Значит, мальчик ещё в селении. Где?

В Медовый зал Ингве попал уже глухой ночью. Искать сейчас лекаря бесполезно. Скорее всего, он наглухо забаррикадировался в своей норе, и тихо его не удастся достать. Остаётся только лечь отдыхать. А завтра?

Снова идти по домам, искать умерших детей. Найдёт ли? Да, Балдер, заварил ты кашу в своих владениях.

Он улёгся на топчан и закинул руки за голову. Уснуть не удавалось. Кликнуть прислугу, чтоб пива крепкого принесла? Нет. Ему нужна ясная голова.

Как Къелл бросил селение в такой момент? Эта ведьма так опасна, что он не мог послать за ней кого другого? Жив ли вообще?

Ингве был хорошо знаком с Къеллом: доводилось сражаться плечом к плечу. Матёрый воин, он крепкой рукой мог бы навести порядок в селении. Почему не сделал этого?

Мысли доверенного снова вернулись к детям. Нельзя оставлять всё на самотёк, но и уехать он не сможет. Что делать? Отправить конунгу гонца, конечно. Пусть ищет по своим гонцам другую ведьму.

До утра Ингве отдохнуть не дали. Истошный женский крик разорвал тишину и, казалось, раздался над самым ухом у доверенного.

Рефлексы воина сработали быстрее, чем мозг, и он во мгновение ока оказался на ногах с мечом наготове. Женщина на улице продолжала захлёбываться криком. Ингве поспешил туда.

Несмотря на предрассветный час, на улице было светло: добрая часть селения полыхала ярким погребальным костром.

Люди вперемешку с животными в панике метались между домами, а под их ногами сновали подозрительно неловкие детские силуэты.

* * *

Къелл задержался в лесном доме на срок больший, чем собирался: предстояло много сделать, чтобы Агне и Богданка могли провести в лесу минимум две десятины. Он латал крышу, заколачивал окна, в то время как ведьма рисовала защитные руны в каждом углу и под каждым окном.

Дом не был предназначен для зимовки, и крохотные окна-бойницы не были защищены ничем от холода и снега. Агне по мере своих сил натолкала в проёмы прошлогодней травы и мха и завесила их одеялами и полусгнившими шкурами, найденными в доме. Благо, окна было всего два.

Къелл же смастерил из досок глухие ставни, щели между которыми заделал глиной, которую пришлось сначала долбить у замерзшего ручья, а затем несколько часов оттаивать у очага. В доме стало совсем