Вавилонские хроники - Елена Хаецкая

– Постепенно снижайся с высоты. Постепенно. Постепенно. Медленно, очень медленно. Когда твои ноги коснутся земли, ты окажешься в одной из твоих прошлых жизней. Твоя жизнь будет прекрасна. Ты почувствуешь, что эта жизнь – твоя. Ты прожил ее в прошлом. Ты прожил ее до того, как родиться на этот раз. Ты паришь, ты опускаешься вниз. Ты опускаешься… Все ниже и ниже… Медленно, осторожно. Когда ты дотронешься до земли, ты вспомнишь свою прошлую жизнь. Медленнее, медленнее. Ты опускаешься. Ты дотрагиваешься ногами до земли. Свершилось!

Он замолчал. Стало тихо. Цира пошевелилась в своем кресле, как кошка, и опять затихла.

– Посмотри вниз. Ты видишь землю у себя под ногами.

Мурзик разлепил губы и проговорил:

– Ну…

Во взгляде учителя Бэлшуну мелькнуло торжество.

– Переведи взгляд выше. Только не спеши. Медленно. Медленно… Мир вокруг тебя постепенно проясняется… Проясняется… Проясняется…

Он хлопнул в ладоши.

– Рассказывай. Что ты видишь?

– Я вижу поля. Золотые поля. Это колосья пшеницы. Они скоро созреют.

– Рассказывай, – подбодрил Мурзика Бэлшуну.

– Конница мнет колосья. Я вижу множество коней. Мы едем прямо по полям. Полуголые крестьяне кричат нам вслед. У них грязные, заплаканные лица…

– Ты во главе этой армии, Мурзик? – спросил Бэлшуну. – Ты полководец?

– Я простой солдат. Не, не простой… – Он ухмыльнулся. – Наш сотник дал мне вчера десяток. Прежнего-то десятника-то того… Убили. А сотник у нас замечательный…

– Расскажи нам об этом человеке…

Мурзик с удовольствием принялся рассказывать. Вскоре мне уже казалось, будто я знаю об этом замечательном сотнике все.

И какая у него борода, расчесанная надвое и выкрашенная охрой.

И какие у него черные глаза и какая седина на висках.

И как он седлает коня. И какая у него попона есть, с дли-инными кистями.

И как он один из всей тысячи не побоялся сесть на слона. Во! Представляете? У слона был во такой хобот… Яблоко спер у одной девки, принцессы, что ли – мы не разглядели – слон-то, представляете? Хохоту!..

Еще этот сотник был ему, Мурзику, как отец. Собственноручно вынес из боя, пронзенного стрелой. Мол, сына ему напомнил. Сын у сотника погиб.

Девка между ними вертелась. Простая девка, крестьянка какая-то. Они дом у нее сожгли, а она потом по рукам пошла и к воинам прибилась. Сотник сперва сам с нею спал, а потом Мурзику подарил. Она мяконькая была и ласковая.

– Рассказывай, рассказывай, – время от времени понукал Мурзика Бэлшуну. – Мы слушаем. Мы с интересом слушаем твой рассказ, сидя в прекрасном месте.

– Ну вот, значит, – с охотой разливался Мурзик, – а я ему говорю: «Ежели мы в Ниппуре фуража не добудем, то все, хана нам, значит, с голой задницей останемся. За Ниппуром и полей-то толком нет… Пожгли». А он и говорит: «Так-то оно так, да только сам знаешь, что будет, если мы начнем в Ниппуре фураж брать». А я и говорю: «Попытка не пытка. Я берусь. Дашь десяток?» А он рассмеялся… – Тут по лицу Мурзика пробежала улыбка, какой я у моего раба никогда не видел. – Он бороду сквозь пальцы пропустил, аж дернул, и говорит: «Бери десяток. Живой вернешься – десятником сделаю». Я и поехал…

Все остальные истории Мурзика были столь же занимательны. Он увлеченно, со слюной, повествовал об оффензивах и диффензивах, предпринимаемых высшим армейским начальством и младшему командному составу непонятных. О фураже. О провианте. Провианту уделял изнуряюще много внимания. О деревнях, где брали молоко, мясо, женщин. О женщинах. Их было много, но все казались одинаковыми – податливыми и мяконькими.

Раз у Мурзика в десятке приболел один воин. Мурзик отправил другого воина искать лекаря. Лекаря нашли, заставили хворого воина целить, а воин тот возьми да и помри, невзирая ни на какое целение. Мурзик распорядился лекаря повесить. Но мудрый сотник рассудил иначе. Велел лекаря из петли вынуть. И прав оказался мудрый сотник. Тот лекарь еще не раз жизнь мурзиковым воинам спасал. Так что не жалели кормить его из общего котла.

В одном бою сотника ранило. Бились у стен какого-то города, воины даже не потрудились узнать название. Чужеземный какой-то город. Стены у него невысокие были, из дерьма сложенные. Из кирпичей глиняных с соломой, то есть.

Тут Мурзик пустился в подробное описание осадных орудий. Их было несколько. Одно напоминало таран, другое лестницу, но оба имели разные дополнительные приспособления. Мурзику об этих приспособлениях поведал сотник.

Там-то сотника и ранило. Стрелой. Пробило кожаный доспех с нашитыми медными пластинами. Мурзик сам стрелу вытащил. Лекаря кликнули, чтоб исцелил. Спас на этот раз…

Мурзик замолчал. Бэлшуну глянул на часы, мерцавшие в углу комнаты зелеными электронными глазами. Мурзик трепался уже полторы стражи.

Бэлшуну молвил:

– То была прошлая жизнь. Теперь у тебя другая жизнь. Ты постепенно возвращаешься назад, в свою нынешнюю жизнь. Твое сознание опускается вниз, в твое тело. Оно легко опускается вниз. Легко. Неспешно. Постепенно. Ты возвращаешься. Повевели пальцами…

Мурзик упрямо лежал, как колода.

– Осторожно вдохни. Глубоко, глубоко.

Мурзик вдохнул.

– Пошевели пальцами, – повторил Бэлшуну.

Мурзик двинул рукой под пледом.

– Пошевели головой. Тихо, тихо. Вправо, влево.

Мурзик мотнул головой и застонал, как будто ему было больно. Потом открыл глаза.

– Полежи немного, отдохни, – сказал Бэлшуну. И сам рухнул в кресло. – Очень тяжелый клиент, – прошептал он.

Мурзик сел, уронил плед на пол. Полез было поднимать, но схватился за лоб.

– А что это было? – спросил он.

Цира легко сошла с кресла и приблизилась к нему. Взяла за руку. За его грубую лапищу своей тонкой, теплой ручкой.

– Это была твоя прошлая жизнь, десятник, – сказала она.

– А почему… – спросил Мурзик. – А этот человек – сотник… Он кто?

– Твой близкий друг в прошлой жизни, – объяснила Цира.

Бэлшуну шумно пил воду, отдуваясь над стаканом.

– А в этой жизни он… есть?

– Нет, в этой жизни его нет, – покачала головой Цира. – Если бы был, ты сразу догадался бы об этом.

Мурзик, оглушенный, потряс головой.

Я спросил:

– Мурзик, ты хоть помнишь, где ты находишься и кто ты такой?

Он вытаращил на меня глаза.

– А то! Конечно, помню, господин.

Стало быть, в зомби его не превратили. По крайней мере, это я выяснил. Да и Цира не похожа на зомби. Не слишком понятно, почему Мурзик увидел себя воином. Неужели в прошлой жизни он был десятником? Почему же в этой народился рабом?

– Новое рождение с более низким социальным статусом не всегда является наказанием за грехи, совершенные в прошлой жизни, – сказал Бэлшуну. Я окончательно убедился в том, что он читает мои мысли. – Природа такого сложного, тонкого явления, как странствия души, нами еще не изучена. И вряд ли будет изучена в ближайшее время. Слишком много неразрешенных вопросов…

– Десятник… – сказал я. – Странно. Все записи, которые я читал, свидетельствуют о том, что большинство ваших клиентов командовали армиями или плели интриги в высших эшелонах власти.

– Это вполне объяснимо, – чуть снисходительно ответила Цира. – Ведь к учителю Бэлшуну приходят прежде всего незаурядные личности. Ничего удивительного в том, что и в прошлых жизнях они представляли собою нечто исключительное. Обыватель, серенькая мышка, к учителю Бэлшуну не пойдет. Незачем. Ведь эти двуногие животные вполне довольны своим состоянием и не ищут ничего свыше полученного от власти и пьяниц-родителей.

Я призадумался над ее словами.

Бэлшуну решительно сказал:

– Ваш раб останется у нас еще на один день. Он должен прийти в себя. Подобное тонкое переживание для него непривычно и может пагубно сказаться на его психике. Завтра он вернется к вам.

– Ну вот еще! – возмутился я. – Завтра у меня тяжелый день. Я работаю над прогнозом и возвращаюсь поздно вечером совершенно вымотанный. Я не желаю приходить в пустой дом.

Мурзик закопошился на кушетке.

– Да, – сказал он, – так не годится. Меня госпожа не для того покупала, чтобы я разлеживался, пока хозяин, себя не жалея… и обещал же я ей, что буду приглядывать за ним…

– К твоему возвращению из офиса он будет дома, – сказала Цира. – Ни о чем не беспокойся.

Я мрачно посмотрел ей в глаза. Вот ведь блядь.

А она легко поднялась мне навстречу и бесстыдно поцеловала в губы.

– Женское тело – колодезь бездонный, – шепнула она. – Сколько ни черпай, меньше не станет.

И я сразу ей поверил. Провел ладонями по ее горячим бедрам и страшно ее захотел.

– А сейчас нельзя?

– Можно, – сказала она. И взяла меня за руку. – Идем.

И мы с ней ушли в мою комнату с искусственной пальмой. А потом я взял рикшу и поехал домой. Мне было тревожно и радостно, словно я был на пороге какой-то новой, неизведанной жизни.

Настал холодный, сырой месяц бельтану. С неба сыпался то дождь, то снег. Густые серые облака не рассеивались почти две седмицы, и солнце не показывалось. Было скучно и уныло.