Дело принципа - Денис Викторович Драгунский

не восемь, зачем Иван брал тебя с собой? Неужели у него грыжа? — засмеялась я. — И он не может сам поставить корзину на телегу? — Грета вспыхнула и отвела глаза. — Ну, так зачем же? — спросила я.

— Да просто так, — вдруг дерзко ответила Грета. — Просто так, проветриться, развлечься.

Она размотала свою косынку, тряхнула головой, вытащила откуда-то из-за пояса гребешок, расчесала свои прекрасные золотые волосы, быстро-быстро убрала их в косу и снова закрутила голову белым платком.

— Отлично, — сказала я и снова замолчала.

— Я могу идти на кухню, барышня? — снова спросила Грета.

— Да, да, конечно, — сказала я. — Прости, что отвлекла от работы, но после обеда, вот ровно через полчаса после последнего блюда, жду тебя вот там, — сказала я и показала пальцем на самый конец двора, где росло дерево, а под ним стояла скамья со спинкой. На этой скамье обычно отдыхали работники. — Ровно через полчаса после последнего блюда, ты поняла? Но не после подачи последнего блюда, а вот именно после того, как унесут посуду после последнего блюда. У тебя есть часы?

— Я поняла вас, барышня, — сказала Грета. — У меня нет часов.

— Одолжить? — спросила я, отстегивая часовую цепочку от блузы.

— Не надо, барышня, — сказала Грета и повернула свою руку ладонью ко мне. — Не надо.

— До встречи, — сказала я.

Ну что ж, пусть немножечко помучается. Пусть подумает-погадает, зачем барышня пригласила ее на разговор. Я повернулась и побежала в дом, не оглядываясь, не глядя на нее. Но закрыв дверь, потом чуть-чуть ее приоткрыла и посмотрела в щелочку. Во дворе уже никого не было. Из кухни доносился стук ножей. Ну и правильно. Обед был через целых два часа.

А после того, как унесли последнее блюдо, им, кстати говоря, оказались маленькие сметанные ватрушки с вишневым вареньем (еда простецкая, но вкуснейшая, как сказал папа), после того, как папа пошел к себе в кабинет отдохнуть, а его камердинер пошел за ним следом, чтобы помочь ему снять обеденный сюртук и облачиться в халат, после того, как госпожа Антонеску быстренько проверила у меня французский язык, а я, отвечая ей выученное наизусть стихотворение, все косилась на часы (но я справилась за двадцать минут — прочитать стихотворение и разобрать грамматические формы, а также подобрать синонимы к разным существительным, прилагательным и глаголам), — через двадцать минут я была уже свободна, сбегала к себе в комнату, сполоснула рот над умывальником, провела мокрой ладонью по лицу, а также, расстегнув блузку, мокрым полотенцем протерла у себя под мышками, подергала расстегнутую блузку так, чтобы получился маленький ветер, застегнулась, побрызгалась духами — и на всякий случай, даже сама не знаю, на какой случай, взяла из угла стек.

Напевая и приплясывая, спустилась по лестнице вниз и вышла через заднюю дверь. Поглядела на часы — полчаса еще не прошло, но Грета, я увидела, уже сидела на этой работницкой скамейке. Там сидело человек шесть или семь, я издалека не могла сосчитать, сколько в точности их там было, но Грету по золотым волосам я узнала сразу. Она пристроилась с краешку. Когда я подошла ближе, то увидела, что на скамейке сидят, наверное, печники и трубочисты. У них были свернутые в кольцо веревки и цепочки, гирьки, узкие лопатки, а также мастерки и зубильца. Наверное, они ждали, когда после обеда остынет печь, чтобы заняться своим делом — почистить дымоходы и, может быть, заменить один-другой расколовшийся кирпич.

Ближе к Грете сидел молодой совсем парень. Он довольно нахально на нее косился, и еще минута — он заговорил бы с ней.

Но тут подошла я, встала напротив.

— Нам надо поговорить, — громко сказала я, обращаясь неизвестно к кому.

Трубочисты-печники сразу зашевелились и загудели: «Ну, мы сейчас! Ну, мы пошли! Ну, мы мешать не станем».

— Ни в коем случае, — сказала я. — Сидите, друзья. Простите, что обеспокоила. Нам с девушкой надо поговорить. Пойдемте, — сказала я Грете.

Мы вышли со двора.

Пошли по дороге, которая постепенно переставала быть мощеной, становясь сначала гравийной, потом и просто утоптанной, земляной, с двумя колеями, между которыми росла трава и иногда виднелись ромашки. Я сорвала одну ромашку, понюхала ее — она, как положено ромашке, ничем не пахла. Я расстегнула вторую пуговицу на блузке и засунула цветок в петельку.

— Грета, — сказала я. — Ты прекрасно помнишь, что ты натворила прошлой зимой.

— Да, барышня.

— Ты прекрасно знаешь, что тебе за то может сильно влететь.

— Ведь это было зимой, — сказала Грета. — Ведь вы говорили со мной месяц назад или даже полтора месяца назад.

Я засмеялась:

— Ах, Грета, если б ты была не Грета, а Генрих, и не крестьянка, а благородная, я бы посоветовала тебе поступать на юридический факультет.

Грета, конечно, ничего не поняла и только повторила:

— Ведь это же было так давно!

— Срок давности по твоему проступку еще не наступил, — засмеялась я. — Ну да все это глупые шутки, впрочем. Помнишь, ты сказала мне: «Барышня, я не хочу, чтобы меня уволили. Барышня, место на кухне мне очень нужно. Барышня, не говорите папаше» и, наконец, «Барышня, что я должна сделать, чтобы вы не сказали папаше, чтобы меня не выгнали?» Было такое, нет?

— Было, — кивнула Грета. — Я так говорила.

— Значит, — сказала я, — значит, так. Ты должна кое-что сделать.

Мне вдруг показалось, что Грета очень испугалась. Она слегка покраснела и закусила губу. Интересно, о чем она подумала? Я молчала.

— Что я должна сделать, барышня? — спросила она.

— Присядем, — сказала я и указала на поваленное дерево в десяти шагах от дороги.

Был уже вечер, хотя совсем светло. Солнце клонилось к закату, но закат был совсем не скоро. Было недели две до Иванова дня.

— Тебе не жарко в таких толстых носках? — спросила я Грету. — Ну, впрочем, ерунда. Не в том дело. Ты, как я знаю, не замужем.

— Нет, то есть да, — сказала она. — В смысле, да, я не замужем.

— Я так и думала, — сказала я. — А скажи, повар Иван, тот, кому ты помогала таскать корзину с кардамоном и прочими пряностями, ну, с которым вы просто так проветриться поехали. Он что, твой, как это у вас выражаются, «парень»? Вы с ним, как это у вас выражаются, «ходите»?

— Я не обязана отвечать на такие вопросы, барышня, — сказала Грета.

— Конечно, не обязана, — рассмеялась я. — Но ты же попросила меня не ябедничать папе, вот и выбирай.

— Что я должна сделать, барышня? — повторила Грета.

— А впрочем, мне это неважно, — рассмеялась я. — Парень — не парень, ходите — не ходите,