Битва за безмолвие. В поисках «византийства» - Дмитрий Борисович Тараторин

арабами на поле боя, но душой, как и многие восточные люди, тяготел к близким исламу ересям.

«Я император и священник» – писал Лев III папе Григорию II. И это тоже было, конечно, абсолютно еретическим посягательством на власть над душами подданных. Иконоборческий эдикт был издан на десятом году его правления. И первым репрессивным актом стало уничтожение иконы Христа над одним из входов в императорский дворец.

Это вызвало немедленное возмущение гражданского общества, приведшее к умерщвлению исполнителя преступного приказа народной массой. Зачинщиков бунта казнили, но это сопротивления не погасило.

Против императора выступили и Константинопольский патриарх Герман, и папа Григорий II. До Папы дотянуться не было возможностей, а вот Герман был смещен и заменен на послушного Анастасия, который подписал эдикт. Но Лев столкнулся и с вооруженным сопротивлением – восстание вспыхнуло в Греции и на островах Эгейского моря.

А святой Иоанн Дамаскин в своих «Трех защитительных словах в поддержку иконопочитания» обличил Льва как тирана:

«Божественный Апостол Павел говорит: “Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим” (2 Фес. 2:15). Так как многое без записи передано Церкви и сохранено до настоящего времени, то поэтому, зачем говорите клевету относительно изображений? Манихеи написали Евангелие от Фомы; напишите и вы Евангелие от Льва. Я не одобряю царя, который, по обычаю тиранов, похищает священство. Не цари получили власть связывать и разрешать. Я знаю царя Валента, называвшегося христианином и [однако] преследовавшего православную веру; знаю и Зенона, и Ираклия, и Константина, бывшего в Сицилии, и Варданиска, который [был назван также] Филиппиком. Меня нельзя убедить в том, что Церковь была устраиваема царскими предписаниями; напротив, [она должна управляться] по преданиям Отцов, как записанным, так и незаписанным. Ибо как без писаний было возвещено во всем мире Евангелие, так без писаний передано во всем мире и то, чтобы были изображаемы Христос – воплотившийся Бог и святые, как и то, чтобы мы все поклонялись кресту и молились – стоя [лицами] к востоку».

Покарать святого тоже, наверное, очень хотелось, но тот жил на территории, оккупированной халифатом, и добраться до него было проблематично.

Причем здесь Ницше?

В самом деле, причем? И кроме того, зачем атеистам и агностикам, например, знать о стремлении православных к обо́жению? Дело в том, что, как и в случае с вопросом об исхождении Святого Духа, эта тема напрямую затрагивает и людей религиозно абсолютно индифферентных. Потому что, когда отвергнут Богочеловек, возникает запрос на Сверхчеловека. А это, известно чем оборачивается…

На самом деле православие, католичество и протестантизм больше всего разделяют не догматы, а антропология. То, как они видят наличное состояние и перспективы человека.

Для православного святость есть задание для каждого человека. И он потенциально с помощью Божьей, через аскезу, может его достичь. То есть стать богом по благодати. И таким образом, разумеется, сверх-человеком, тем, кто «распял свою плоть со страстьми и похотями ее». То есть кто не свят, тот не исполнил задания, но, тем не менее, может и должен уповать на милость Божью и заступничество святых.

Для католика святость – это уже не задание, а сверх-задание. Отсюда возникает учение о «заслугах святых», которыми распоряжается Церковь, и которые могут быть использованы (индульгенции) для сокращения времени страданий в чистилище для грешников, тех, разумеется, которые не совсем пропащие. А задание, в католической версии, просто, сколь это возможно, праведная церковная жизнь. И именно продажа индульгенций (то есть распоряжение «фондом» святости) вызвала протест Мартина Лютера. И, как следствие, мощное реформационное движение.

Для протестантов святость, вообще, недоступна для человека, в силу его радикальной пораженности грехом. И в этом и состоит миссия Христа – принять на себя грехи этих абсолютно никчемных созданий, которые способны только на одно – веру.

В связи с этим приведем очень показательное и, пожалуй, скандальное для других конфессий изречение Лютера:

«Кто же тогда может полностью оценить значение этого царственного брака? Кто может осмыслить все богатства славы этой благодати? Богатый и божественный Жених Иисус вступает в брак с бедной, испорченной проституткой, избавляет ее от всех ее пороков и украшает ее всеми Своими добродетелями. Ее грехи не могут теперь уничтожить ее, поскольку они возложены на Христа и поглощены Им. И она имеет эту праведность во Христе, своем муже, которым она может гордиться, как своим собственным, и которого перед лицом смерти и ада она может с уверенностью «предъявить» вместе со своими грехами, и сказать: “Если я согрешила, то мой Христос, в которого я верую, не согрешил. И все, что принадлежит Ему, – [также и] мое, все же, что мое, – принадлежит [также и] Ему”, как говорит невеста в Книге Песни Песней Соломона (2, 16): “Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему”. Это как раз то, что имеет в виду Павел, когда говорит в 1-м Послании к Коринфянам 15 [57]: “Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!”, то есть победу над грехом и смертью, и как он говорит также: “Жало же смерти – грех; а сила греха – закон” (1 Кор. 15, 56)».

И вот тут мы видим резкое отличие от православия. С точки зрения Святых Отцов, душа, находящаяся в «проститутском» состоянии, никак с Христом соединиться не может. Да и из Евангелия мы знаем, что приговоренной к побиванию камнями блуднице Христос говорит: «Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши».

То есть Он освобождает от рабства греху тех, кто сам желает освободиться. «Царство Божие силой берется», – говорит Он. И Он принимает только свободных, а не рабов плоти и дьявола.

Протестанты же, отвергнув Священное предание, отвергли и святых. Саму такую возможность – из бездны греха еще при жизни подняться до общения с Богом. Протестантизм повышает общее качество среднего человека за счет акцентирования личного несовершенства каждого и развития рефлексии по этому поводу, но отсекает от сверх-человеческого измерения.

Фридриху Вильгельму Ницше, сыну протестантского пастора, не знавшему о реальном пути преодоления «человеческого слишком человеческого», пришлось выдумывать свой – оригинальный, но бесплодный, а также Сверхчеловека, как цель и смысл, впечатляющую, но целиком искусственную, да к тому же «убить Бога» и закономерно сойти с ума в им же выдуманной пустоте, и вполне буквально умерев в сумасшедшем доме.

В своем, пожалуй, главном произведении «Так говорил Заратустра» Ницше писал:

«Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?

Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти