Искушение прощением - Донна Леон

женщина, и наверное, молодая, но не похожая на человека. И только на следующий день, когда Бордони вернулись в Венецию, комиссар Брунетти (Патта поручил это дело ему со словами «ну вы же разбираетесь в живописи») узнал, что речь идет о женских портретах кисти Ренуара, Ван Дейка и Пикассо.

Больше воры ничего не тронули. Только эти три полотна покинули квартиру, в которой хранились много лет. Никто не пытался связаться с владельцем, эти картины ни разу не были упомянуты осведомителями, которые иногда, за деньги, сливают информацию Отделу по борьбе с хищениями произведений искусства.

И вот теперь Вианелло, призванный присутствовать на допросах в деле о домашнем насилии, вероятно, узнал нечто любопытное. По крайней мере, Брунетти на это надеялся.

Комиссар остановился перед дверью приемной виче-квесторе, но, войдя, вспомнил, что по вторникам синьорину Элеттру на полицейском катере возят на рынок Риальто за цветами. Гвидо написал на листочке имя и адрес Форнари и поставил вопросительный знак. Вложил листок в конверт, запечатал его и оставил на клавиатуре компьютера.

Уже из своего кабинета Брунетти набрал домашний номер профессорессы Кросеры и считал гудки, пока автоответчик не предложил ему оставить сообщение и не пообещал, что «вам обязательно перезвонят». Комиссар назвал свои имя-фамилию, номер телефона и только начал надиктовывать сообщение, как линия внезапно ожила. Он понадеялся, что ему ответит профессоресса, и уже приготовился услышать ее голос, но трубку положили.

Тогда Брунетти позвонил в справочную больницы и попросил переключить его на доктора Стампини, невропатолога. Его попросили назваться, и комиссар ответил, добавив, что звонит в целях расследования. Другой информации он давать не стал.

Доктор Стампини взял трубку довольно быстро.

– Доброе утро, комиссарио! – сказал он и без лишних слов перешел к делу: – Я бы рад был сообщить более приятные новости, чем те, что есть у меня сейчас. После томографии картина прояснилась. – Он немного помолчал и уже куда менее нейтральным тоном спросил: – Вы понимаете медицинский жаргон?

– Более-менее, – ответил Брунетти.

– Самое серьезное повреждение – в районе теменной кости: перелом в результате падения или, как вариант, при ударе о перила или мостовую. Вследствие этого образовалась субдуральная гематома, и пока мозг не абсорбирует кровь, состояние пациента не изменится.

Брунетти не знал, ждет ли доктор дополнительных вопросов, но решил их не задавать. Комиссара интересовало другое:

– Вы говорили с его женой?

– Да.

– И?..

– Она слышит слова и фразы, но не хочет понимать ни их смысла, ни возможных последствий того, о чем я ей говорю. – Не дождавшись ответа, врач продолжил: – Думаю, вы с таким уже сталкивались, комиссарио.

– Да, к несчастью.

Стампини заговорил чуть медленнее; его тон потеплел.

– А вы с ней беседовали?

– Нет, дотторе. Оставил ей сообщение. Надеюсь, она пошла домой.

Врач поспешил заметить:

– Нет, кажется, она до сих пор в больнице. Утром сказала, что договорилась с сестрой и дети пока поживут у нее.

Дав доктору закончить, Брунетти поинтересовался:

– Кто-нибудь приходил в больницу, чтобы повидаться с этой синьорой?

– Насколько мне известно, нет.

– Ваши предложения, дотторе?

– Думаю, было бы хорошо, если бы ее увели домой. Этой женщине надо отдохнуть, побыть с близкими людьми. Нет никакого смысла все время сидеть в палате. – И, не давая собеседнику его перебить, невропатолог добавил: – Единственное, что она мне сказала, – что вы были к ней очень добры.

Это удивило Брунетти, который, как ему казалось, был скорее тверд с синьорой Кросерой.

– Полагаю, вы не случайно упомянули об этом, дотторе?

Стампини то ли вздохнул, то ли рассмеялся – этого комиссар не разобрал.

– Пожалуй, нет. Думаю, вы сумели бы уговорить ее побыть дома хоть немного. Он не проснется. – Врач тут же уточнил: – То есть это произойдет еще не скоро. Лучше ей пойти домой или к сестре и детям. Отвлечься. Побыть немного за стенами больницы.

Брунетти подумал, что тут можно сделать, и наконец сказал:

– Вы еще долго будете на месте?

– Все утро, до полудня – точно, – сказал невропатолог уже привычным, деловым тоном, но потом добавил: – Это очень хорошая женщина, комиссарио.

– Скоро буду, – ответил Брунетти и повесил трубку.

Он позвонил Гриффони на мобильный и, даже не спросив, где она, сказал, что сейчас находится в квестуре, но едет в больницу. У него мелькнула мысль попросить Клаудиа тоже туда приехать – как женщине, ей будет легче убедить синьору Кросеру пойти домой. Впрочем, нет… Насколько он успел узнать профессорессу, вмешательство еще одного постороннего человека ей не понравится. Поэтому Гвидо лишь сообщил Гриффони, что у него уже есть имя дилера, работающего в Альбертини, и он передал его синьорине Элеттре. Комиссар добавил, что постарается побыстрее вернуться, нажал «отбой» и отправился в больницу.

***

Брунетти пошел прямиком в неврологию. Незнакомая медсестра встретила его заявлением, что посетителей пускают только с пятнадцати ноль-ноль. Узнав, что перед ней офицер полиции, который пришел побеседовать с женой синьора Гаспарини, женщина смягчилась – лишь чуть-чуть. И с явной неохотой разрешила Брунетти пройти в палату.

Он проследовал по коридору и легонько постучал в дверь палаты Гаспарини. Не дождавшись ответа, заглянул внутрь. Гаспарини лежал в том же положении, в каком комиссар его оставил. С порога были видны спина и затылок профессорессы: не вставая со стула, она положила голову на кровать мужа, да так и задремала.

Правой рукой женщина держалась за его левую руку, головой почти упираясь ему в бок. Брунетти вернулся в коридор, закрыл дверь и постучал громче. Подождал немного и постучал еще.

Минута – и ему открыли. Профессоресса Кросера выглядела испуганной и сердитой и даже не пыталась это скрыть. Она прошла мимо комиссара в коридор и прикрыла за собой дверь.

– Зачем стучать? – спросила она хриплым от усталости голосом. – Хотите разбудить его?

Брунетти отступил на шаг, но промолчал, давая ей время осознать, что она только что сказала. Долго ждать не пришлось. Поняв все по выражению ее лица, он ответил:

– Это было бы неплохо, синьора.

Брунетти говорил нормальным, спокойным тоном, не оставляя сомнений в своей искренности.

И этого хватило, чтобы ее лицо внезапно застыло, как маска. Женщина отшатнулась с таким видом, словно у нее за спиной пропасть, и… ударилась спиной о дверь, произведя куда больше шума, нежели Брунетти своим стуком.

– Я пришел забрать вас домой, синьора, – сказал комиссар и, не давая ей времени возразить, добавил: – От доктора Стампини мне известно, что за детьми присматривает ваша сестра. Позвольте проводить вас домой! Поедите, повидаетесь с детьми. А потом решите, что делать дальше.

– Я ничего не могу сделать! – выпалила женщина, стараясь говорить твердо, но на последнем слове ее голос сорвался. Лицо профессорессы выразило отчаяние, но тут же снова напряглось – уже от страха.

Брунетти, зная, что утешить ее нечем, проговорил:

– Можете приготовить что-нибудь детям, показать, что вы в порядке, все нормально. – И, прежде чем синьора Кросера успела возразить против слова «нормально», добавил: – Именно это им сейчас нужно, синьора. Отец в больнице, ему плохо, но для детей важно, чтобы жизнь шла как обычно, насколько вы можете им это обеспечить. – Он видел, что ей хочется возразить, но продолжал говорить: – Да, по факту они – подростки, но по сути – еще дети.

Тут Гвидо сделал паузу, давая синьоре Кросере время обдумать его совет. Профессоресса вскинула было руку, но потом уронила ее и уныло пожала плечами.

– Наверное…

Она развернулась и ушла в палату, оставив дверь открытой.

Брунетти посмотрел на пациента, лежавшего на кровати. Все как прежде, только круги под глазами стали еще темнее, особенно слева.

Профессоресса Кросера подошла к кровати, наклонилась и подтянула одеяло повыше, хотя в комнате, по