В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

Остальные же лица, как духовные, так и светские, с неменьшим интересом относились к захвату какой-то части богатств, накопленных Великим Ханом, но с присущей тому времени двойственностью соединяли это с интересами религии, мечтая обратить в христианство племена, которые, по представлениям европейцев, в течение многих веков жаждали приобщиться к учению Христа, но не могли вступить в непосредственные отношения со святым отцом из-за разделявших их огромных пространств и опасностей, которыми грозило сухопутное путешествие.

Колон беседовал со всеми, повторяя им то, что вычитал в книгах Марко Поло и Мандевиля, или то, что узнал из более скупых устных рассказов других путешественников. Он описывал им остров Сипанго, дворцы его правителя, крытые слоем золота толщиной с монету в два реала. Жемчуг у его берегов собирают в таком количестве, что его таскают целыми корзинами. Жители этой страны отделывают свою одежду огромными драгоценными камнями, наподобие того как испанские дамы украшают свое платье мелким бисером. На материке находится царство Катай, которым правит Великий Хан, что на добром испанском языке значит «Царь царей». Есть там город Камбалу, построенный в виде правильного квадрата, каждая сторона которого составляет лигу и в котором находятся миллионы людей и замки, полные невиданных богатств. Сотни караванов ежедневно прибывают в этот город и привозят самые ценные товары, какие только есть на Востоке. Но еще больше город Кинсай, своего рода китайская Венеция, где имеется двенадцать тысяч мраморных мостов такой высоты, что под их пролетами могут проходить самые большие суда; есть в этом городе четыре тысячи общественных бань и многочисленные базары, огромные, как целые поселки, где полным-полно всего, что создано для удобства и тщеславия человека.

Уже в течение многих веков Великий Хан, на которого, несомненно, снизошло милосердие божие, хочет принять христианство. В свое время Марко Поло и его родичи прибыли к «Царю царей» как посланцы папы, чтобы установить отношения между обоими дворами. Остальные папские послы, смиренные монахи, не обладавшие напористостью венецианского купца, задержались в пути, не выполнив своей задачи.

В конце концов Великий Хан, устав от ожидания, отправил посольство в Рим. Гуманист Поджо,[62] секретарь папы Евгения IV, беседовал с этими азиатскими послами, правда с большим трудом, из-за плохих переводчиков. Флорентийский физик Паоло Тосканелли кое-что писал об этом посольстве с далекого Востока. Какая честь для королей-католиков, если они через западный путь установят связь между верховными представителями христианской церкви и «Царем царей», живущим в Катае, и тем самым обратят в христианство почти что половину населения всей земли! Это было бы решительным ударом по подлой магометанской секте, которая в это время представляла самую страшную опасность для европейцев. Мусульманство не проживет и дня, если у него в тылу окажется могущественный Великий Хан Татарии, властитель Катая, а впереди — христианские народы, возглавляемые испанскими монархами. Последние, обогатившиеся благодаря открытию нового азиатского пути, смогут создать величайшее в мире войско, захватить все мусульманские города и отвоевать наконец святые места в Иерусалиме».

Все это изложил неизвестный мореплаватель в тот день, когда кардинал Мендоса устроил ему аудиенцию у королевской четы в кордовском дворце. Дон Фернандо и донья Исабела молча выслушали его, и предложение Явно заинтересовало их своей новизной. Королеву увлекла религиозная сторона этого плана. Какой огромный урожай душ для бога! К тому же, эту изысканную женщину пленили рассказы искателя приключений с голосом и внешностью пророка, говорившего ей о богатствах Востока, описанных Марко Поло и Мандевилем, так, как будто он сам все это видел: жемчуга, алмазы, стены из золота, бесчисленные гавани, мраморные пристани, вереницы судов с разноцветными парусами и изображением сказочных зверей на корме.

Ее супруг король Арагонский, подперев правой рукой подбородок, молча слушал этот поток слов, лившийся безостановочно, как ручей. Он думал о Португалии, о продвижении ее моряков по африканскому берегу, продвижении весьма дорогом и бесплодном при инфанте доне Энрике, а теперь чрезвычайно выгодном благодаря золоту Сан Хорхе де ла Мина в Гвинее, а также «малагете», не менее ценной, чем арабский перец.

К тому же, лиссабонские космографы после открытия мыса Бурь заявляют, что открытие Индий — дело ближайшего будущего. Ведь самое трудное уже сделано, остальное — вопрос времени. Что, если бы испанцам удалось добраться до этой страны с ее бесчисленными богатствами, следуя другим путем, предложенным этим морским бродягой, красноречивым, как вдохновенный проповедник?

Однако положительный ум этого монарха, которым восхищался Макьявелли,[63] не любил отвлекаться надолго от действительности и немедленно с полной ясностью отдавал себе вновь отчет во всем окружающем. Страна разорена мятежами в прошлом и войной в настоящем, все силы мусульман сосредоточены в Гранадском королевстве; предстоят сражения с такими многочисленными войсками, каких никогда еще не бывало у магометанских жителей полуострова; королевская казна пуста; приходится прибегать к непрерывным займам, чтобы раздобыть денег. Как можно пуститься на такое опасное и неверное предприятие, когда самая насущная задача — медленное поглощение «граната по зернышку» — еще не решена? Вот когда королевские знамена взовьются над башнями Альгамбры и мавры будут навеки побеждены, наступит время заняться предложениями этого человека.

И все же благоразумный король, который не собирался отказываться от дел, привлекавших его внимание, хотя бы они в данный момент и были несвоевременными, решил, совместно со своей супругой, передать план мореплавателя на рассмотрение собрания ученых особ, во главе с братом Эрнандо Талаверой, настоятелем монастыря Санта Мария дель Прадо.

Этот священнослужитель, которому суждено было вскоре стать первым архиепископом Гранады, думал, казалось, только о завоевании этого города и об окончательном поражении мавров. К плану путешествия в Индию по новому пути он остался совершенно равнодушным, считая, что это не заслуживает ни восторга, ни осуждения. Он полагал, что сейчас, когда королевская чета должна заниматься великими национальными делами, не время отвлекать ее затеей, выгодной только для торговцев и капитанов каравелл. Самая ближайшая задача — занять Гранаду, положить конец владычеству магометан, врагов истинного бога, которое длилось более семи веков, а для этого священного дела все время не хватает денег, не хватает людей, не хватает кораблей, дабы сражаться у входа в Средиземное море с транспортными судами, которые мавританские правители Африки посылают своим гранадским единоверцам. Ученые, которым предстояло обсудить под его руководством предложение чужеземца, оказались, однако, не столь равнодушными. Здесь были начитанные люди, сведущие в общих вопросах науки, и профессиональные знатоки космографии, которым были известны все важнейшие путешествия, совершенные до сего времени. Большинство из них было знакомо с «Альмагестом» Птолемея, с мнением Эвклида об объеме земного шара и с трудами арабских авторов. Но были среди членов совета и такие лица, которые попали туда только благодаря своему положению, а отнюдь не знаниям, как это бывает во всяком собрании, организованном правительством.