В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

Но помимо этих басен, которые вовсе не были порождением легковерия средних веков, а были списаны у Солина и других древних авторов, в этом приключенческом романе, под грудой невероятных вымыслов, хранились чрезвычайно ценные географические сведения, подобно тому как в зарослях морских трав на дне океана скрываются раковины с жемчужинами. Этот медик родом из Льежа заставлял своего Мандевиля говорить о шарообразной форме земли как о бесспорной истине, хорошо известной всем за полтора века до беседы Колона и доктора Акосты в Кордове. Кроме того, этот неведомый Жан де ла Барб первым заговорил о возможности путешествия вокруг нашей планеты, благодаря чему его нелепая книга приобрела несомненное значение для истории открытий. Мандевиль в 1356 году рассказывал как об истинном происшествии о том, что некий европеец отправился в Индию, посетил более пяти тысяч островов и столько кружил по свету в течение многих лет, что наконец попал в страну, где услышал родную речь и где землепашцы понукали своих волов теми же возгласами, что у него на родине. Оказалось, что он, сам того не зная, вернулся туда, откуда начал свое странствие.

По географии того времени такое путешествие не представляло трудностей. Морей было немного, большую часть планеты составляла суша. Европа, Азия и Африка, то есть единственные известные тогда части света, являлись сплошным материком, массивом, окруженным архипелагами и омываемым одним океаном. Моря Индий были подобны Средиземному. Тот, кто переправится через этот единственный океан, величина которого незначительна по сравнению с огромными пространствами суши, может свободно добраться от запада Европы до крайнего востока Азии.

Колон с восторгом принимал на веру все поучения этой книги; что касается доктора Акосты, то он держал ее в своей библиотеке только за это предполагаемое кругосветное путешествие, хотя и сомневался, чтобы материковый массив был так велик, а единственный океан так мал, как это утверждал Мандевиль. К остальным же путешествиям такого рода он относился как к рыцарским романам, которые к этому времени стали распространяться благодаря книгопечатанию.

Однажды, зимой 1486 года, Колон, сидя в библиотеке знаменитого лекаря, решился спросить, что думает Акоста о его планах.

Королевская чета должна была вот-вот прибыть в Кордову, и он надеялся добиться аудиенции у их высочеств благодаря помощи Мединасели и других лиц, с которыми познакомился в Севилье. В то время король и королева Испании носили титул «высочеств». Только их внук, император Карл V, ввел титулование «его величество».

Автор фантастического проекта не сомневался, что когда он изложит королевской чете свои планы, потерпевшие такую неудачу при португальском дворе, она созовет своих придворных ученых, наиболее сведущих в вопросах географиии, и в том числе — доктора Акосту. Последний всегда внимательно слушал его., порою улыбаясь довольно доброжелательно, но никогда не высказывал собственного мнения. Маэстре Кристобаль и не старался узнать его. Свои идеи он считал неоспоримыми; выступать против них можно было только по невежеству или из зависти.

И когда он впервые обратился за одобрением к знаменитому лекарю, он был изумлен, почти потрясен, увидев, что тот отрицательно покачал головой.

Габриэль Акоста не представлял себе, чтобы человек, обладающий настоящими знаниями, мог согласиться с географическими домыслами этого таинственного бродяги.

Невозможно попасть из Испании в земли Великого Хана, проплыв семьсот лиг на запад по единственному океану. Он обладал достаточно точными сведениями об истинных размерах земли, о соотношении суши и моря, или «сфер», как говорили тогда.

Мир был гораздо больше, чем думал Колон в своем заблуждении, и моря были обширнее и многочисленнее, чем он воображал.

Глава IV

О том, как любовь прокладывала себе путь через бредовую географию.

Когда король и королева вернулись в Кордову, маэстре Кристобаль стал реже посещать доктора. Все свое время он посвящал тому, чтобы добиваться свиданий с вельможами странствующего двора, пользуясь рекомендациями, которые получал из других городов, а также своим умением вызывать интерес у одних людей, чтобы они представили его другим.

Королевские писцы, впервые упоминая его имя в своих бумагах, называли его Коломо, затем Колом и наконец Колон. В этой ошибке не было ничего удивительного. Коломо и Колом были испанские имена, часто встречавшиеся в Арагоне и Кастилии. Не менее распространенной была фамилия Колон, которую иногда носили обращенные евреи.

Этот упорный человек, неутомимый в стремлении к своей цели, успел за несколько недель перезнакомиться со всеми наиболее влиятельными придворными. Ему удалось добиться приема у кардинала Мендосы — «третьего правителя Испании», и этот прелат, искушенный в делах политики и церкви, слушал, как ученик, необычайные рассказы незнакомца, опиравшегося на космографию и другие науки, совершенно неизвестные знатному церковнику. Такой же успех он имел в доме Альфонсо де Кинтанильи, верховного казначея (иначе говоря, министра финансов).

Брат Диэго де Деса, добродушный монах, учитель принца дона Хуана, наследника престола, увлеченный необычайными планами этого мореплавателя, представил его маркизе де Мойя и другим дамам из свиты королевы Исабелы. Колон рассчитывал также на свою все более крепнущую дружбу с Луисом де Сантанхелем, обращенным евреем из Валенсии, родственником того Сантанхеля из Сарагоссы, которого преследовали за убийство инквизитора Педро де Арбуэса. Сантанхель из свиты короля был «переписчиком расходов» дона Фернандо, что соответствует должности министра иностранных дел. Его, как и другого королевского чиновника, по имени Рафаэль Санчес, также еврейского происхождения, интересовала коммерческая сторона этого предприятия. Азиатское золото далекого Востока, а главное — пряности, на которые был такой спрос на европейском рынке, вот что мерещилось им в конце этого опасного пути. Из двух обликов плана Колона они разглядели только один — возможность торговли и наживы, и их привлекало столь выгодное для королевской четы предприятие.

Остальные же лица, как духовные, так и светские, с неменьшим интересом относились к захвату какой-то части богатств, накопленных Великим Ханом, но с присущей тому времени двойственностью соединяли это с интересами религии, мечтая обратить в христианство племена, которые, по представлениям европейцев, в течение многих веков жаждали приобщиться к учению Христа, но не могли вступить в непосредственные отношения со святым отцом из-за разделявших их огромных пространств и опасностей, которыми грозило сухопутное путешествие.