Ведьмин смех - Лили Мокашь

до конца жизни. А может, меня просто так воспитали – человеком, который несет ответственность за свой выбор и не ломает окружающим жизнь.

Меня позвали, когда жены уже не стало, а дети разъехались по собственным домам и отдельным жизням. И я принял приглашение таинственного незнакомца, не сомневаясь ни на секунду. Этот человек в черной куртке из экокожи, большой босс, поймал меня у моей же высокой белой калитки и сказал, что если я соглашусь присоединиться к тайному обществу Проводников, то смогу отныне побывать во всех уголках света. Буду общаться с очень разными людьми и смогу им помочь. Помогать! Меня осенило – это именно то, для чего я был создан! Мысль сверкнула в голове, пробуждая детское воспоминание.

Я играю на ковре, передо мной медведь, туго набитый ватой, у него улыбка из очаровательных черных ниточек. Но он болеет, а я, к счастью, могу легко поставить его на ноги. Я беру игрушечный стетоскоп и осматриваю своего пациента, уточняя, на что он жалуется. Жаловался он, конечно же, на переедание меда. Мой диалог прерывает отец – высокий мужчина, чьи ноги казались настоящими колоннами, особенно с моего ракурса, ведь я устроился на корточках. «Почему ты не играешь теми машинками, которые я тебе подарил? Ты же не какая-нибудь девчонка, чтобы возиться с куклами. Пусть с ними возится твоя сестра». Медведь на куклу был отчаянно не похож. Он был похож на куклу даже меньше, чем мой отец – на человека. «И что это у тебя в руках? Ты что, хочешь стать жалким докторишкой и всю жизнь существовать на копейки? Это просто смешно!» Папа не терпел, когда я плакал, и я спешно проглотил слезы. «Дорогая, какие игрушки ему подсунуть, чтобы он стал бухгалтером, как его отец?» Колонны важно зашагали прочь, оставляя меня разбитым и поломанным.

Незнакомец тем временем продолжил перечислять все плюсы моей новой работы: «И еще вы сможете расплачиваться любой мелочью или ерундой даже за самые большие и значительные покупки. Это будет ваш дар Сопровождающего, его уже никто не отнимет. Вам больше никогда не понадобятся деньги». Я чувствовал, что все это не розыгрыш. Не глупая шутка. Я согласился и получил свои первые указания.

Несмотря на то, что я верил своему новому начальнику, прийти в автосалон с металлической крышечкой от «Кока-колы» в качестве оплаты показалось мне просто нелепейшей затеей. Как ни странно, продавец решил, что у меня в руках чековая книжка, и уверенно принял мой платеж. Руки холодила стеклянная бутылка газировки, запотевшая от холода напитка и чуть-чуть – от моих переживаний и абсурда ситуации.

«Поздравляю, сэр, вы…», – начал продавец в ковбойской шляпе, и я не вслух закончил фразу за него: «Герой нашей передачи “Розыгрыш”», «Смотрите прямо в скрытую камеру», «Просто идиот какой-то».

«Владелец этой красотки», – возразил моим мыслям мужчина и ухмыльнулся одними пепельными усами, вручая мне брелок с ключами.

«Леви, как Проводнику вам также предоставляется способность убеждать в своей правоте. Люди будут вам верить. Не злоупотребляйте этим», – слова шефа всплыли у меня в голове.

Совсем скоро мне предстояло забрать девушку по имени Мириам, и я уже вовсю смотрел на мир ее глазами. Едва моя голова опускалась на подушку, как в сознании возникали самые значимые моменты ее жизни. Мой последний сон, то есть не мой сон, а ее – ее последний сон говорил, что сейчас путь лежит в занесенный метелью российский городок, давным-давно оставленный викингами. Под солнцем Калифорнии он казался искаженным миражом из снежного шара с книжной полки. Я не увидел ее лица, но образ девушки уже начал конструироваться в разуме, собираясь из деталей прошлого, словно гигантская модель лего. Не старше тридцати, идеалистка из той породы человечества, которая не ждет, когда кто-то все решит за нее, а сама отправляется распутывать клубок чужих проблем. Пока большинство рассуждало о необходимости помочь кому-то и толкало речи с трибун о том, что «Хорошо бы, она просто шла и делала. Создала свой фонд защиты бездомных животных, привлекла прессу, нашла спонсоров. Не боялась запачкать руки, смывая грязь теплой водой с мылом с братьев наших меньших. Лазила по подвалам с фонариком, вытаскивая на свет то, что остальные пытались упрятать подальше во тьму, в пограничье разума. Она по-настоящему понимала – не обязательно родиться миллиардером, чтобы кого-то спасти. А я, в свою очередь, понял, почему руководство остановило свой выбор на ней.

Каждый американец знает, что шоссе 66 начинается в Чикаго и заканчивается в Калифорнии, многие местные в курсе, что его прокладывали по бывшим тропам индейцам и крупным путям миграции диких животных. Но почти никто не догадывается, что самая знаменитая автострада продолжается и дальше, хотя ни в одном архиве невозможно обнаружить географические свидетельства этого факта. Об этом помнят лишь звери и, может быть, наследники племен коренных американцев. Дорога, известная под номером 66, опоясывает планету, переходя на другие континенты, и создает короткий, самый надежный путь. Именно шоссе и исполняло желания, а моя контора следила за тем, чтобы хорошие люди добрались до его конца целыми и невредимыми.

Не для каждого она безопасна. Даже Проводникам следует быть осторожными и осмотрительными: селиться только в проверенных мотелях, останавливаться возле знакомых закусочных. Это шоссе 66, и здесь каждый новый день путешественников может поджидать что угодно. Бесполезно планировать, бессмысленно пытаться предугадать свою судьбу. Если ты отдал предпочтение самому быстрому способу добраться до цели, то должен быть готов к любому повороту событий. Отныне твоя жизнь в чужих руках, но смелым удача всегда сопутствует. Смелым, а не бесстрашным, – нутром чувствовал я. Никто не любит глупой самоуверенности, особенно госпожа Фортуна. Поэтому в моем голубом чемоданчике лежали разные вещи и артефакты, которые я находил на дороге и которые являлись защитными оберегами. Я также помещал в него предметы, полученные в подарок, и безделушки, приобретенные в индейских лавках. Я называл их «моя рандомная надежда на спасение». Например, у меня были: череп с рогами, разноцветные музыкальные шарики, ловец снов, одна серебряная монета, одна золотая монета, одно кольцо из меди, павлиньи перья, любовное письмо из XIX века, кусочек коры тысячелетнего дерева, губочка для тела в упаковке и еще много чего. Я коллекционировал эти живые воплощения добрых предзнаменований, втайне надеясь, что до практического их использования очередь и время просто не подойдут.

Я заночевал прямо в своей машине, откинувшись вместе со спинкой сиденья назад, и занял странное, не в чистом виде сидячее, но и не совсем лежачее положение. Перед этим я осмотрел дорогу, вслушался в шорох кустов и посыпал салон обычной солью, которую забрал из придорожного кафе. По полу и сиденьям я разложил засушенные листья вербены и иголки розмарина… Соль и вербена были призваны отогнать все враждебное и неблагоприятно настроенное потустороннее. А у розмарина мне просто нравился запах.

Я видел улочку, на которой стоял ее дом, – узенькую, мощенную булыжником, бодро взбирающуюся по холму вверх. Девушка чувствовала теплоту и привязанность к этому месту, и я вместе с ней испытывал все эти радостные, захлестывающие океаном эмоции. Я смотрел ее глазами на витрину лавочки со сладостями, ощущая головокружительный уклон улицы. На город грациозно падал снег, а каждая маленькая ледяная снежинка словно решила, что получила партию в балете «Лебединое озеро». За стеклом, в золотистом свете гирлянд, были выложены красивые крендельки, пирожные и булочки в окружении инсталляции из белых домиков. В отражении я поймал лицо светловолосой леди, чьи щеки мороз окрасил в нежно-розовые оттенки полотен Моне. Из-под вязаной красной шапки выбивались вьющиеся пряди, едва касающиеся укутанной шарфом шеи. Позади нее и одновременно на ее месте стояла моя высокая фигура. Каштановые волосы, светло-серые глаза и пухлые губы обрекли меня на детство, полное ути-пути-пощипываний за щечки от всех тетушек и бабуль. Все эти восторженные жесты от моих родственниц сопровождались печальными вздохами дядюшек и комментариями примерно одного содержания: «Выглядит, как девчонка. Может, ему волосы покороче постричь? Вы же растите его в достаточной строгости?..»

Грезы подернулись рябью, словно поверхность озера, в которое шмякнулся незадачливый листок. Внутри меня что-то слабо бунтовало – так живот протестует против седьмой порции мороженого или после особенно крутого поворота карусели в парке аттракционов. Зеркальная поверхность шкафа в большой комнате дублировала маленький эпизод из прошлого. «Мира, Мира! Ты почему спрятала