Франция и французы. О чем молчат путеводители - Стефан Кларк

Успокаивающее средство для народа

В июле 2004 года глава самого крупного коммерческого телевизионного канала TF1 Патрик Ле Лэ заявил, что его программы существуют для того, чтобы продавать кока-колу. Он так и сказал в интервью, что передачи TF1 «призваны развлекать зрителей и успокаивать их между двумя рекламными блоками». Удивительно то, что, несмотря на подобный цинизм, его канал остался наиболее популярным в стране. Пожалуй, это свидетельствует о проницательности среднего французского téléspectateur [221].

Столь громадное желание продавать эфирное время для рекламных объявлений указывает на то, что в вечерние часы французское телевидение предоставляет такой же интересный и разнообразный выбор, как обувной магазин для монахинь.

В восемь часов вечера два главных канала, TF1 и TF2, передают вечерние выпуски новостей. Примерно в двадцать сорок новости заканчиваются, и начинается бесконечный показ рекламы, изредка прерываемый сообщениями о погоде, результатах лотереи и прочей ерунде. К тому времени завершают свои новостные выпуски и другие основные каналы, приступая к демонстрации большой вечерней программы. В промежутке от восьми пятидесяти или около того до половины одиннадцатого зрители, если повезет, увидят художественный, телевизионный или документальный фильм. Однако чаще их заставляют смотреть либо реалити-шоу, либо некое подобие состязания в юморе, где стареющим звездам и безмозглым ведущим вручают огромные микрофоны и велят смеяться над анекдотами, которые они рассказывают друг другу, или отрывками из старых телефильмов.

Во Франции большой ручной микрофон – это не просто фаллический символ, это знак отличия, позволяющий сказать телезрителю: «Я-то вот на TV, а ты, лапотник, нет». У французов конечно же имеются петельные микрофоны, но они, как полагают, не производят во время вечерней беседы со знаменитостью должного эффекта.

Только если вы будете размахивать серебристой штукой, по виду похожей на огурец, до зрителя дойдет, что вы телезвезда и, следовательно, априори умны, остроумны и красивы.

Французы снимают превосходные документальные фильмы (которые, разумеется, служат средством доказательства – в чем бы то ни было – собственной правоты), а также неплохие телефильмы, особенно детективы, позволяющие сохранять миф о блестящей работе полиции. С другой стороны, французские продюсеры не имеют ни малейшего понятия о том, что такое комедия положений. Да, они ставят их, но это больше положение, нежели комедия. И в основном потому, что телевидение для них не благородное средство выражения, а бледное подобие киноэкрана, нечто вроде почтовой карточки с изображением Моны Лизы. Зачем «зря расходовать» хороших авторов и актеров на такие пустяки, которым жизни ровно на один понюх табака?

Впрочем, такое отношение напоминает отношение во Франции к гамбургеру: это не благородная кухня, но французы втайне при всяком удобном случае уплетают их за обе щеки. Вот сейчас, когда я пишу эти строки, сразу по трем каналам показывают «Друзей», иногда по две-три серии кряду, желая таким образом заполнить зияющие пустоты, образовавшиеся из-за отсутствия приличных французских передач.

О livre [222]можно судить по ее couverture [223]

У французских литературных произведений самое скучное внешнее оформление, с тех пор как Моисей начертал скрижали на камне. Да и то Моисей, вероятно, выбрал для своих заповедей местечко в прохладной тени под серой скалой.

Чтобы заслужить серьезного к себе отношения, у хорошего романа должна быть простая белая обложка без всяких затей, разве что напечатанные мелким шрифтом название книги и имя автора. Допускается только бледно-желтый цвет, поскольку это совершенно безрадостный оттенок, цвет поблекших обоев в захудалом жилище стариков. Все более яркое обесценивало бы таящиеся внутри миры, которые столь важны, что печатание книги на столь низменном, непрозрачном материале, как бумага, граничит со святотатством. Бессмертные истины следовало бы вырезать на стекле, чтобы читатель мог лицезреть их во всей их ослепительной чистоте.

Так, во всяком случае, гласит теория. На самом же деле многое из этой grande littérature [224]– просто merde. Либо ее создают grand auteurs [225], написавшие один-единственный приличный роман сорок лет назад и с тех пор пережевывающие одно и то же, либо она чересчур смела и экспериментальна, то есть совершенно не пригодна для чтения. Здесь вам непременно встретятся в огромном количестве « Оh mon

Dieu» [226], через край будет переплескивать беспокойство писателя, занимающегося микроскопическими исследованиями взаимоотношений между людьми, только для того, видимо, и предназначенных, чтобы до смерти запугать вас любовью, а попытки новаторского стиля сделают чтение произведения столь же приятным занятием, как извлечение грузовика из засыхающего цемента при помощи век. Напоминает худшие французские фильмы, только без картинок.

Возможно, я в своей критике перехожу границы, но если бы вам довелось внимать задирающему нос французскому романисту, который с иссушающим для интеллекта высокомерием говорит о том, что ему/ей все равно, купит ли кто-нибудь его/ее роман, поскольку важно лишь то, что он/она подарил(а) миру свое произведение, тогда бы вы поняли, откуда во мне что берется.

С другой стороны, во Франции попадаются хорошие книги с картинками на обложках. Например, прекрасные исторические романы и биографии. Да не обвинит меня никто лишь в предвзятости.

Mon fi lm préféré est Terminator-2– Мо филм прэфэрэ э Терми-Натт-ор ду – Мой самый любимый фильм – это «Терминатор-2»

Avez-vous déjà vu Le Retoir de la Panthère Rose? – Авэ ву дежа ву л’Ретур да ла Пон-тэр Роз – Вы уже видели «Возвращение Розовой Пантеры»?

Truff aut, c’est une sorte de champignon, non? – Тру-фо, сет ун сорт де шампиньон, но – Трюффо? Это что, разновидность гриба?

Le CD est coincé, non? – Л’сэ-дэ э куан-се, но – Застрял диск?

Qu’est-ce que vous faites dans la vie, à part la peinture? – Кес-ка ву фетт дола ви а пар ла пантур – Чем вы еще занимаетесь, помимо живописи?

Je croi que ce livre a perdu sa couverture– Же круа ке се ливрэ пэрду са кув-эр-тур – По- моему, у этой книги потерялась обложка

Avouez-le, en fait vous n’aimez pas ça, n’est-ce pas? – А-ву-э ла, о фетт ву нэ-мэ па са, несс па – Согласитесь – вам же это на самом деле не нравится, верно?

C’est pour rire, non? – Сэ пур рир, но – Это шутка, не так ли?

Седьмая заповедь

Не знай

Не стоит говорить о войне, атомных станциях, налогах и структурных обследованиях

Во Франции все делается по принципу «вам знать ни к чему». Если обстоятельства не вынуждают, вам ничего и не скажут.

Здесь, бывает, пассажиры часами сидят посреди Франции в остановившихся поездах, глазея на кукурузные поля за окном и гадая, почему же они не едут дальше. Что, сломался локомотив? Или на путях обнаружили бомбу? Путь преградила корова? Или машинист остановил состав, чтобы навестить друга и посмотреть вместе с ним «Тур де Франс»? Ответ они вряд ли получат.

Как-то раз, прилетев в аэропорт Шарля де Голля, я увидел, что сотрудников иммиграционной службы нет на своих местах. Пассажиры с двух самолетов, столпившись в зоне для прибывших, толкали друг друга, пытаясь пробраться поближе к двум пустующим кабинкам и проклиная себя за то, что не догадались сходить по малой нужде, перед тем как покинуть самолет.

Ожидание продлилось целых сорок пять минут, причем за все это время не прозвучало ни одного объявления и не появилось ни одного служащего аэропорта, кому можно было пожаловаться на творившееся безобразие. В конце концов одна женщина, позвонив своей приятельнице, работавшей в кафе при зале вылета, выяснила, что в аэропорту объявлена тревога (кто-то сообщил, что в здании заложена бомба) и всех людей оттуда вывели. Наконец появились сотрудники аэропорта, все бросились показывать им свои паспорта, и никто ни словом не заикнулся о том, сколько времени пришлось провести в ожидании.

Худшие моменты в своей жизни я пережил тогда, когда, поднявшись к себе на этаж, обнаружил на лестничной площадке полицейского в маске, бронежилете и с пулеметом. Во всяком случае, я надеялся, что это полицейский.