Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин

было много, и песня в вышине стала светлой и радостной. Он почувствовал когти на плече и повернул голову.

Чёрный ворон вцепился в камзол и внимательно смотрел ему в глаза.

– А вот это правильно, – подумал Фёдор и запрокинул голову. Небо над ним было низким и серым, собирался дождь, но это его не пугало. В небе было всё, что ему нужно: пустота и бесконечность.

Зеркало отражало его самого, только гораздо лучше. Внизу лежал старик в нелепой позе, а сверху на него смотрел красивый мальчик в подряснике. Небо разворачивалось, как свиток, и на нём появлялись стены и дома, город и мир. Над всем этим реяли птицы, и одна из них сияла, как солнце.

VIII

(французская революция и русская смута)

Возмущения внутри парового котла неизбежны, и есть два пути: увеличивать толщину стен или стравливать пар. Первый путь гибелен, второй сложен. Однако оставить котёл на попечение высших сил вовсе невозможно.

Джеймс Уатт

Подполковник Львов давно был на Востоке и говорил не только с одними англичанами.

Среди его собеседников был капитан Моруа. Несмотря на то что он откликался на это звание, чин и звание его были Львову непонятны.

Моруа был настоящий шпион – обаятельный и многословный. Прекрасный наездник, неутомимый любовник и одновременно человек без возраста и свойств.

Иногда Львову казалось, что Моруа был свидетелем революции, так ярки оказывались краски в его рассказах. Но то был бы новый Сен-Жермен, а что делать сен-жерменам в этой голой пустыне?

Моруа то жил в Египте, то перебирался в Стамбул, но, судя по всему, постоянным местом его обитания были дороги Палестины.

Да, о революции они говорили много.

Но разговоры на Востоке похожи на рассказы Шахерезады: они прерываются жарой, а за неимением жары прочими обстоятельствами.

Как-то в Алеппо они сидели под навесом и смотрели на закат.

– Я всё думаю, что наша жизнь похожа на лабиринт. Я как-то смотрел на звёздное небо и понял, что там тоже лабиринт: звёзды движутся по узким предначертанным коридорам, эти пути постоянно проворачиваются у нас над головой, и…

– О, я помню, вы привезли в Париж звёздное небо, – ввернул подполковник Львов.

Француз отчего-то скривился, но тут же продолжил:

– Так вот, лабиринт. Мы должны прожить жизнь, не уклоняясь от правильного пути. Но какой правильный, не знает никто. Если вас не удовлетворяет толкование одного муллы, то вы можете обратиться к другому мулле. Но потом вам, вероятно, придётся сменить город – такова цена перемены направления. Знаете историю человека, который жил здесь, в Алеппо, и был недоволен своей жизнью?

Вопрос был риторический, он сам по себе был зачином этой истории. Подполковник Львов переложил затёкшие ноги на ковре. Это означало, что он весь внимание.

– Итак, тут жил один правоверный мусульманин. Он жил обычной жизнью: приобрёл некоторый достаток, отдал сына в учение, потом поругался с ним, затем помирился. Сын его, впрочем, стал купцом, а не учёным, как того хотел отец. И вот отец, находясь в ссоре с сыном, не мог отказать себе в том, чтобы наблюдать, как разгружается его караван и как потом сын снова отправляется в странствие, взяв, как говорят тут, вещи весом лёгкие, а ценой – дорогие. Он подглядывал за этим, отодвинув занавеску, но когда сына не было, он всё равно ходил к караван-сараю и слушал рассказы других купцов о дальних странах, в которых воду льют на землю, и тех странах, где твёрдая вода лежит под ногами несколько месяцев в году. Там, вдали, отделённые пустыней, стояли прекрасные города, в которых он никогда не был.

И вот какие-то шайтаны прилетели к нему ночью, и он покинул дом пешком, неся с собой только то, что успел взять, – вещи весом тяжёлые, а ценой недорогие: сыр и воду. Но как известно, вода в городе имеет одну цену, а в пустыне – совсем другую.

Этот человек быстро покинул городские ворота и всё шёл и шёл, ночуя днём в тени и совершая странствие ночью. Правда, его отец был беден и не отдавал своего сына в учение, поэтому странник не умел находить правильное направление в незнакомом месте. Оттого он сам придумал себе правило: найдя тень, он ложился головой в направлении ночного пути. Языка звёзд он не знал и просто наслаждался их видом.

Но в пустыне мало тени, и ночевать приходилось кое-как. Дневной сон хуже ночного, потому что злые духи шарят по карманам спящего и человек ворочается. Но так или иначе, он передвигался по пустыне несколько дней, соблюдая своё правило. Пустыня – всё тот же лабиринт, только стены в нём не видны.

Наконец он увидел на горизонте прекрасный город. Он был в точности такой, как о нём рассказывали купцы. Но, более того, он подтверждал мысль одного из торговцев о том, что предметов и сущностей в мире очень мало, а большинство того, что мы видим, лишь отражение нескольких главных. Город был похож на тот, который этот человек только что покинул. У него давно кончились еда и вода, и на шатающихся ногах он вошёл в ворота.

Ему казалось, что перед ним мираж, ведь так бывает в пустыне. Но когда он потрогал глиняные стены, то убедился, что они такие же, как во всяком городе, – пыльные и нагретые солнцем.

Ноги сами принесли его на улицу, так похожую на его собственную.

Навстречу человеку выбежала испуганная женщина и кинулась ему в ноги. Его приняли в этом доме, и он остался.

Жизнь его была счастлива, потому что он быстро приноровился к своей судьбе на новом месте.

Всё было хорошо, но иногда он плакал по ночам от тоски по покинутой навсегда родине.

– Это хорошая история, – сказал подполковник Львов, выждав приличествующую паузу. Длительность паузы показывала, что история не просто выслушана, но обдумана и высоко оценена. Но её не стоило делать слишком долгой, потому что рассказчик мог решить, что его собеседник отвлёкся или просто заснул.

– Это хорошая история, – повторил подполковник Львов, хотя уже слышал её, правда не про Алеппо, и добавил: – А вам не кажется, cherie, что она очень обидна для нас? Даже у этого человека в конце концов оказался дом, а вот у нас… Люди вроде нас вообще не должны надеяться на пенсию – не потому, что наши правительства скупы, а потому, что не доживают до неё. Да и когда мы вернёмся, то будет поздно думать о наследниках. И