Лихачев - Тамара Леонтьева

Лихачев и Игнатов переглянулись.

Это был старый и важный спор… Спор о «третьем источнике».

Сорокин и на этот раз ставил в качестве первоочередной задачи использование этого «третьего источника» — зарубежных фирм как поставщиков деталей и агрегатов он не раскрывал или просто не задумывался над политической стороной дела.

Лихачев не мог не обратить внимания на неизменность ошибочной, как он считал, точки зрения председателя Автотреста. Ему были и раньше известны не только высказывания Сорокина по этому поводу, но даже две его докладные записки о перспективах автостроительства.

В первой докладной Сорокин писал: «Мы считаем нужным привлечение иностранных специалистов, причем одной из форм компенсации за услуги… может стать закупка импортных частей для сборки автомобилей на наших заводах».

Во второй докладной, развивая свои взгляды на пути развития автопромышленности в СССР, Сорокин писал: «Поскольку отныне ставится задача создания автопарка более интенсивными темпами, необходимо… более широкое использование заграницы в качестве источника сырья, полуфабрикатов, деталей и агрегатов… Эти агрегаты надлежит ввозить в течение ближайших нескольких лет, до тех пор, пока минет в них необходимость…»

Эта точка зрения решительно расходилась с ленинской постановкой вопроса. Ленин везде и всюду подчеркивал необходимость изучения последних достижений науки и техники в странах капитализма для применения их на наших заводах и фабриках, с учетом наших возможностей. Главнейшим условием, с точки зрения Ленина, являлась такая форма связи с заграницей, которая полностью исключала бы возможность попасть снова в зависимость к иностранному капиталу.

Предложения Сорокина находились также в прямом противоречии с решениями XIV съезда партии, знаменовавшими новый этап в разработке теории и практики социалистической индустриализации нашей страны.

Если и прежде говорилось о необходимости высвобождения от импортной зависимости, то теперь эта задача была поставлена во главу угла. Надо вести экономическое строительство под таким углом зрения, чтобы СССР не мог превратиться в экономический придаток к капиталистическому мировому хозяйству, подчеркивалось в резолюциях съезда.

СССР должен был превратиться… из страны, ввозящей машины и оборудование, в страну, производящую машины и оборудование. Такова была волнующая перспектива, которая радовала каждого коммуниста, каждого советского человека, а Сорокин даже не упомянул о ней ни в одной из своих докладных. Не сказал он об этом и сейчас.

2

Сорокин говорил долго и, как это ему, очевидно, казалось, очень убедительно. Однако, едва секретарь парткома Игнатов открыл прения, все присутствующие решительно высказались против точки зрения председателя Автотреста.

Прения продолжались до глубокой ночи.

Говорили главным образом о неудачном выборе машины «Автокар», о том, что машина эта сама еще «реорганизуется», а заводу нужна машина уже «устоявшаяся» в производстве и в эксплуатации.

Говорили, по обыкновению не стесняясь в выражениях. Сказано было прямо и безжалостно, что от поездки Правительственной комиссии, которой были предоставлены самые широкие полномочия, ждали более хороших результатов. Возмущались тем, что комиссия заказывала оборудование для АМО-Ф-15, а потом выяснилось, что модель будет другая.

И хотя все признавали, что от старой машины АМО-Ф-15 нужно отойти и перехода на новую модель не надо бояться, все же в один голос заявляли, что машина «Автокар» выбрана неудачно.

Говорили, что размеры машины «Автокар» даны в дюймах, в то время как в СССР система мер метрическая. Пересчет не может способствовать точности и взаимозаменяемости деталей.

— Все заводские люди отлично знают, — сказал Лихачев, — что сначала устанавливается тип машины, затем выпускаются рабочие чертежи, включая допуски, разрабатываются технологические методы обработки, в соответствии с которыми изготавливаются приспособления, приобретают оборудование и разрабатывают план его размещения. Правление Автотреста повело работу в обратном порядке: начали капитальное строительство и подбор оборудования, но не установили твердо, на базе какой модели будет проводиться реорганизация.

Всем было ясно, что только такой «незаводской человек», как Сорокин, не представляя себе реальных трудностей во взаимоотношениях с поставщиками, мог считать целесообразным размещение производства ряда деталей автомобиля на других заводах и главным образом за границей.

Однако Лихачев закончил свою речь примирительно:

— Конечно, ничего не поделаешь, раз уж так вышло. Но надо учиться у Америки, а не попадать в зависимость к Америке,

В противовес мягкому и спокойному тону Лихачева секретарь парткома Игнатов взорвался:

— Реорганизация идет очень медленно в результате технической безграмотности. Новые корпуса строят, а что в них делать, что туда ставить, неизвестно. Оборудования нужного нет, и оно не закуплено. Мы не имеем никакой перспективы, хотя бы годовой.

«Постановили…»

Протоколы партбюро сохранились в архивах. И хотя сообщение Сорокина и прения по его докладу не стенографировались — велась обычная секретарская запись, которая была потом частично перепечатана на нестандартных листах бумаги, — все эти записи и теперь еще дышат жаром давно отгоревших страстей.

Были включены пункты, неприятные для Сорокина и для Ципулина, сформулированные с предельной прямотой:

«Потеряно более года времени, а, по существу, реорганизация не сдвинулась с места… Отсутствие твердой установки, какую машину будет делать завод, лихорадит коллектив завода».

Но были и приятные: «Считать в принципе правильным приглашение группы американских инженеров для помощи в реорганизации завода. Просить бюро МК обсудить вопрос о медленности темпов реорганизации завода, об отсутствии перспектив его развития и о существующих неувязках. Учитывая, что работа по реорганизации завода начнется не раньше второй половины мая, согласиться на поездку Лихачева за границу в Германию сроком на два месяца совместно с группой инженеров».

Протокол от 2 апреля 1929 года может считаться историческим для судеб завода и характерным для психологии его людей и их взаимоотношений.

Много лет спустя, как ни старался Лихачев вспомнить, что он в те годы ел, пил, какой костюм носил, какая у него была квартира, он не мог вспомнить об этом толком ничего. А вот какое постановление приняли на партийном бюро по докладу Сорокина 2 апреля 1929 года, он помнил дословно.