Гарем ефрейтора - Евгений Чебалин

– Вы подтверждаете, что видели в банде самого Исраилова?

Ушахов пожал плечами: «Чего он на этом топчется? В рапорте все есть».

Серов помнил рапорт Ушахова. Он был сух, подробен и непонятен беспощадностью капитана к себе, к своим действиям. Никто не тянул за язык докладывать об увиденном в бинокль Исраилове, банда ведь отрицает его присутствие.

– Я видел его в бинокль. Он был в банде, – твердо сказал Ушахов.

– Вы не могли обознаться?

– Там был Исраилов, – упрямо, зло повторил Ушахов. Он успел поймать на себе взгляд Аврамова – участливый, теплый.

– Ладно, был так был. Ваши действия, когда из леса показалась банда?

– Пропустил ее в балку.

– Без единого выстрела?

– Я запретил бойцам стрелять.

– В кустах отлеживался, шкура! – вставил Гачиев.

– Объясните невыполнение приказа Жукова, – бесстрастно продолжал Серов.

– Хотел взять Исраилова живым.

– Гладко у тебя получается! – язвительно уронил Гачиев.

– Что у вас было с Жуковым? – переждав, поинтересовался Серов. Об инциденте с плеткой майор доложил устно, не стал вставлять в рапорт – не красил этот случай скорого на расправу кобуловца. Видно, нашла московская коса на кавказский камень, и захотел Серов услышать теперь, как оценивает случившееся сам начальник райотдела.

– Ничего особенного, – помедлив, отозвался Ушахов. – Плетку у него вырвал. Он меня со своим жеребцом, по-моему, спутал.

– Да тебя не плеткой за такое! Тебя…

– Товарищ Гачиев, я не закончил допрос! – жестко прервал наркома Серов, едва приметно поморщился: им здесь только базара не хватало. Покосился на стенографистку. Та, опустив ресницы, пережидала. В тонкой прозрачной руке нервно подрагивал карандаш.

– Что было дальше, Ушахов? – продолжил Серов.

– Мы разделились. Отряд Жукова ускакал поверху перекрывать выход из балки. Я со своей группой спустился за Исраиловым, чтобы задержать, пока Жуков доберется до места.

– Вы знали, что до темноты оставалось не больше часа?

– Знал.

– На что надеялись?

– Думал, что успеем взять в клещи. Балка – это каменный мешок, мышь не выскочит, если вход и выход перекрыть.

– Вы что, бывали там раньше?

– Так точно, поэтому и пустил туда Исраилова.

– Так как же получилось, что в бандгруппе, взятой в плен, не оказалось ни Исраилова, ни начальника его боевиков Алхастова, ни председателя Духовного совета Муртазалиева? – ударил наотмашь Серов. Проговорился на допросе один из бандитов: черная троица в полном составе была в капкане. И уже сегодня… Кой черт, уже вчера можно было отстучать в наркомат отчет о поимке Исраилова, вынырнуть из свинцовой усталости и напряжения, свалить с плеч груз неимоверной тяжести, избавиться от незримого сатанинского присутствия Кобулова… сойти с трапа в столице. Редкое шуршание шин по асфальту, прикипевший к сердцу абрис Кремля, текучий размах Москвы-реки – все это могло стать реальностью, если бы не ротозейство или трусость сидевшего перед ними капитана.

Серов покосился на Аврамова. Таилась в упорном молчании замнаркома какая-то корневая, прочная солидарность с Ушаховым. Всей кожей чуял ее генерал, оттого и накалялся растущим гневом. Война! Военный счет нужно предъявлять начальнику райотдела, очищенный от прошлых заслуг и приятельства.

– Так как же вы прошляпили вожаков? – загнал Серов вопрос в тишину каленым гвоздем.

– Я все записал в рапорте. Они бросили вверх якорь с веревкой, зацепились за кизиловое деревце и ушли через хребет, – глотал и не мог проглотить что-то Ушахов. Ходуном ходил острый кадык на горле. Значит, ушел не только Исраилов, всю головку бандитскую, весь главный чирей можно было давануть с хрустом, разом избавить Чечню от главной болячки… Своих парнишек пожалел подставить под пули… Что ж, пожалел – чего теперь перемалывать пустое, той ночи не вернешь.

– Я это помню из рапорта. Как вы не могли предусмотреть побег? Вы были в плотном контакте с бандой, вели с ней перестрелку и ту расщелину миновали еще засветло. Я правильно изложил ситуацию?

– Да.

– Отвечайте на вопрос.

– Ушахов, чем вы занимались до облавы? – неожиданно подал голос Аврамов.

– Сидел в засаде.

– Сколько времени?

– Двое суток, – глухо ответил Шамиль, отвел глаза. Судорожно передохнул. Пошла игра в поддавки. Тянет к нему руку помощи старый друг, подводя всех к тому, что не железный ведь начальник райотдела, нельзя требовать от человека больше тех возможностей, что отпустила ему природа.

– Мы все сутками не спим, не он один! – грузно, непримиримо заворочался в кресле Гачиев. – Однако с нас никто…

Звякнул, пустил заливистую трель телефон. Гачиев поднял трубку, послушал, отрубил:

– Он занят! – Подождал, медленно наливаясь краской. Положил трубку, обернулся к Аврамову: – Тебя. В приемную. Из разведки армии.

Глядя на дверь, закрывшуюся за заместителем, стал говорить, тыча словами в капитана, словно шилом:

– Что ж ты ту расщелину с деревцем не припомнил? Знал про нее наверняка, двадцать лет по ущельям лазаешь. Как вышло, что главари банды смылись? Главный бандит республики из-под твоего носа ушел, выходит, плевать тебе на приказ товарища Берии? А? Давай разложим по порядку: банду в балку без выстрела пустил, про расщелину не вспомнил, погоню за главарями не организовал. Кто-то все на твою усталость списать норовит. Не дадим. Не тянут твои дела на усталость. На предательство они тянут, на бандпособничество. А ты как думал? – закончил нарком, буравя капитана глазами.

Холодея, осознал Ушахов всей спиной, цепенеющим хребтом суть сказанного. Вот куда норовит списать его нарком – в бандпособники… «Они все белены, что ли, объелись? Да где же Гришка?» – изнемогал в муке своей Ушахов. Невозможно, никак нельзя, чтобы отсутствовал теперь замнаркома, ведь топят его дружка, как щенка.

– Что молчишь? Нечего сказать? – распалялся Гачиев по новой.

Вошел Аврамов. Не глядя ни на кого, заторопился в свой угол, сел. Глаза стылые, тускло-ртутные, по скулам красные пятна расползлись. Что-то из ряда вон произошло в приемной. Спросил Ушахова тихо, глядя ему куда-то за спину:

– Ты сколько раз в том ущелье бывал?

– Три раза, – блеснул глазами Ушахов. «Ну, выручай, Гришуха, друг, спрашивай, на все отвечу, ничего не припрячу».

– Пора заканчивать, – осадил всех Серов. – Ваше предложение, товарищ Гачиев?

– А я закончу так, – всколыхнулся Гачиев, окреп голосом, – за преступную халатность, трусость и бездействие начальника райотдела милиции Ушахова исключить из партии, снять с работы, отправить на фронт рядовым.

– Ваше мнение, полковник? – переждав, зацепил вопросом Серов замнаркома.

– Я не согласен, – странно как-то, с придыханием отозвался Аврамов. И встал.

Задышал, отмякая, Ушахов, спазмом стиснуло горло, защипало в глазах. Нет, не позволит Аврамов такого, нельзя так с человеком… Погоны снять – пожалуйста, на фронт – за милую душу, трижды сам просился. Только в дерьме топить тридцать лет беспорочной службы нельзя! Нет в этом никакой справедливости.

– Позволю себе напомнить, война идет, – сжал кулаки так, что побелели костяшки, Серов. – Мы обязаны судить по законам военного времени. Дружка прикрываете? Здесь не время и не место вспоминать о его заслугах, орденах и вашем приятельстве.

– А при чем тут приятельство? – как-то тоненько удивился Аврамов, выпятил обидчиво подбородок.

– Конкретней! – буркнул сбитый с толку Серов.

– Не то предлагает Гачиев. Снять погоны, отчислить на фронт… Да любой сейчас за честь почтет – на фронт. Что получается с капитаном? Банду в ущелье пустил, запретил бойцам стрелять – раз. Про расщелину с деревцем знал наверняка, был там три раза, сам сказал, – два. Погоню за теми, кому дал уйти, не организовал. Для меня картина ясная. Тут и моя вина. Как же я тебя, такого склизкого, раньше не разглядел? Предлагаю. Капитана Ушахова за покрывательство политбандита Исраилова, за нарушение прямого приказа товарища Берии, как предателя, отдать под суд военного трибунала, публично заклеймить и общественно потребовать применения к нему высшей меры, чтоб другим неповадно было, – режущим фальцетом неистово закончил Аврамов, так что у всех засвербило в ушах.

– Ты что, сдурел? – в великом изумлении привстал, затряс головой Ушахов, не веря услышанному.

– Сидеть! Тебе слова не давали! – трахнул по столу кулаком Гачиев, ошарашенно водил глазами от Ушахова к Аврамову.

– 3-за… кресло свое трясешься, соломку стелешь, шкура? – заикаясь, шепотом спросил Ушахов, белея на глазах.

– Занесите оскорбление в протокол, – бесстрастно велел Аврамов стенографистке. – Сдайте оружие, Ушахов.

– А т-ты мне его д-давал, чтобы отнимать? – мертвым голосом спросил Ушахов. Слепо шарил, скреб ногтями кобуру. – Глянь сюда… Мне его начальник ЧК Быков выдал з-за… боевые заслуги! Он со мной в могилу…