Готовность номер один - Лев Экономов

— Вас понял, — прозвучал в динамике голос Жеребова.

Больше всего Стахов любил эти напряженные минуты поединка в воздухе, когда все земные дрязги, невзгоды и волнения кажутся никчемной суетой, а твои слабости, от которых ты не хочешь освободиться и которые не хочешь признать за собой, сами по себе отходят на второй план, уступая место чему-то большому и настоящему. Как бы ему хотелось сейчас оказаться на месте майора!

Стахов подсел к затемненному пологом экрану с нанесенной на него цветным мелком схемой наведения и стал следить за полетом Жеребова.

Перехватчик сообщал о погоде:

— Десять баллов. Нижняя кромка шестьсот метров. Местами осадки. Видимость пять-шесть километров.

Когда речь идет о десяти баллах — значит, небо сплошь затянуто облаками. Судя по показаниям на экране, перехватчик шел в облаках. Юрий знал, что самолет теперь содрогался всем корпусом, словно летчик сидел не в кабине истребителя, а на телеге и мчался на большой скорости по булыжной мостовой. Находившемуся в воздухе летчику ничего не было видно, кроме приборов и белого месива за фонарем кабины. В такие минуты чувствуешь себя неуютно и стараешься скорее пройти зону болтанки.

Стахов не спускал глаз с перехватчика, а вернее, с голубенькой искорки, передвигавшейся по экрану локатора.

— Цель справа, — сообщил офицер наведения перехватчику и назвал удаление ее. — Высота цели двадцать тысяч метров.

Воображение Стахова нарисовало перед глазами необозримый холодный простор огромных высот и два маленьких самолета, мчавшихся с невероятной, если не сказать, чудовищной скоростью к точке встречи, заранее рассчитанной штурманом наведения и уже отмеченной на карте. Через несколько минут перехватчик по указанию с КП начнет выполнять маневр, чтобы выйти в выгодное положение для атаки.

Но в следующую же секунду Стахов увидел на экране, как цель изменила курс. Штурман наведения стал уточнять выход перехватчика в точку.

Оператор доложил, что высота цели тоже все время меняется. Этого нужно было ожидать. Ведь скрытность — одно из условий, необходимых для выполнения всякой боевой задачи. И там, на большой высоте, в холодном околокосмическом пространстве летчики скоростного бомбардировщика это отлично знали.

Между тем, попав в зону, просматриваемую локаторами, противник, маневрировавший по скорости, курсу и высоте, применил помехи, и тотчас же на земле, в темном помещении командного пункта по оранжевому экрану локатора торопливо побежали светлые блики. Постороннему трудно узнать, куда, с какой скоростью и на какой высоте пошла цель. Ничего решительно не разобрать на экране.

А узнать это нужно во что бы то ни стало. Без этих данных штурман наведения не сможет уточнить расчет на перехват, а летчик, который сидит в кабине скоростного ракетоносца, не знает, куда ему лететь.

Стахов по укоренившейся привычке представил, что контрольная цель — вражеский самолет. Ведь подобную ситуацию никогда нельзя сбрасывать со счетов. Этот самолет мог оказаться и носителем термоядерного оружия. Если бомбовозу удастся прорваться к объекту, это повлечет за собой страшные разрушения и гибель многих, многих тысяч людей.

Стахов не спускал глаз с экрана, по которому веером разбегались желтые искорки. Ну где тут отметка от самолета противника? Пальцы летчика впились в плечо штурмана наведения.

— Не нужно волноваться, — спокойно заметил штурман наведения. Он привык к подобным ситуациям в воздухе. — Повысится давление, Айболит не допустит к полетам. К тому же, милейший, это мое личное плечо… — Он быстро отстраивается от помех.

— Вам высота десять тысяч шестьсот, — подчеркнуто спокойно передал он летчику-перехватчику.

— Понял! — ответил Жеребов.

— Приготовиться к развороту влево с креном сорок, — последовала через минуту новая команда.

Стахов знал: теперь летчик — весь внимание. Зевать ему нельзя. А то ведь и отстать недолго от быстро летящей цели. И тогда перехват намного усложнится. А главное — атака состоит не на заданном рубеже.

Штурман наведения приказал летчику развернуться до курса 330.

— Понял! — передал Жеребов.

Когда он выполнял разворот, цель резко сманеврировала в сторону перехватчика — Стахову это было видно на экране, — сманеврировала и тем самым затруднила истребителю заход для атаки.

Жеребов, конечно, ничего этого не знал. Но как только штурман наведения передал ему, что необходимо увеличить крен до пятидесяти градусов, майор обо всем догадался.

Теперь команды с КП следовали одна за другой, потому что цель продолжала маневрировать по курсу и по высоте. На экране было видно, как она резко пошла на снижение.

— Высота цели… Высота цели… — передавал наведенец, не отрывая взгляда от светящихся точек на экране.

— Понял… Понял! Вошел в облака! — слышалось в динамике.

Стахов вдруг поставил себя на место майора Жеребова. Что бы он сделал без штурмана наведения? Пожалуй, немного. Сознание собственной беспомощности его всегда удручало. «Конечно, надо, чтобы тебя навели на цель, — подумал он, — но зато конец перехвата всецело зависит от летчика. И тут ему не помогут десять наведенцев. А конец, как говорится, делу венец».

На самолете-перехватчике была установлена радиолокационная станция обнаружения и прицеливания — верный помощник летчика при полете на перехват в сложных метеоусловиях. Когда до бомбардировщика дистанция сократилась, Жеребов приступил к самостоятельному поиску цели.

Стахов по опыту знал, как это нелегко. Бортовой экран зафиксировал метку на азимуте 15 градусов. Значит, цель шла не строго по носу самолета, а была где-то слева.

По мере сближения метка все ярче вырисовывалась на экране. Маневрированием своего самолета Жеребов стал выводить эту метку на так называемый нулевой азимут.

Наконец на экране вспыхнула линия захвата. Летчик тотчас же перенес взгляд на отражатель прицела.

— Атакую! — доложил он на КП и нажал на кнопку фотострельбы.

— Отвал влево, — передал ему штурман наведения, убедившись, что атака выполнена успешно. — Возвращайтесь на точку.

— Понял!

Легко ли покинуть самолет

Заправочная площадка, залитая светом прожекторов, была также и местом послеполетного осмотра самолетов. Здесь всегда многолюдно. А сейчас все сгрудились около дежурного по стоянке, на целую голову возвышавшегося над товарищами.

— В чем дело? — спросил Стахов, почувствовав неладное. Он только что вернулся с КП и был еще весь во власти тех событий, которые происходили там.

— У майора Жеребова РУД[1] заклинило, — сообщили ему.

Руководивший полетами полковник Турбай приказал летчикам, которые только что взлетели, вернуться на аэродром. Самолеты начали заходить на посадку. А Жеребов в это время летал по кругу. Несколько раз он пытался сдвинуть рычаг, но безуспешно.

Невеселые мысли одолевали всех, кто находился на аэродроме. Садиться с выключенным двигателем, да еще ночью, — дело необыкновенно трудное. Тут нужен очень точный расчет, а ветер, как нарочно, был сильный, порывистый и дул под углом девяносто градусов к полосе. Наконец Жеребову велели заходить на посадку.

— Третий разворот выполнять дальше обычного. На прямой после четвертого выключить двигатель, — предупредил его Турбай. Он, конечно, волновался за летчика, но не подавал виду. И басовитый голос его звучал, как всегда, спокойно.

И вот сделан «четвертый». Жеребов вышел на прямую к посадочной полосе. Теперь ему нужно закрыть стоп-кран и прекратить доступ горючего в камеры сгорания. На всякий случай командир напомнил ему об этом.

На аэродроме, несомненно, знали: как только тяга прекратится, многотонный самолет резко пойдет на снижение.

Истребитель приближался с каждой минутой. Авиаторы столпились около стартового командного пункта. Ждали молча. Иные вертели в руках незажженные папиросы.

«Пора! — подумал Стахов. — Пора закрывать стоп-кран». Он сказал об этом вслух. Но в ответ не услышал ни слова. Стахов уже представил, как Жеребов берется за рычаг стоп-крана… Но что это? Самолет неожиданно для всех стал набирать высоту. А через минуту по аэродрому разнеслась еще более неприятная весть: попытки закрыть стоп-кран оказались безрезультатными.

Самолет вышел из повиновения. Теперь у летчика оставался один выход: набрать высоту и катапультироваться. Жеребов получил приказ набрать высоту, улететь в безлюдную зону и катапультироваться.

— Давно бы нужно это сделать, — сказал сидевший на ящике с песком Бордюжа, — лишь только заклинило рычаг.

— А ты бы катапультировался, не испробовав всех возможностей? — спросил Артамонов.

— А что, это спасло бы меня от посадки ночью с выключенным двигателем! Тут легче всего сыграть в ящик. — Сан Саныч хихикнул: — Живем, дорогуша, как говорится, один раз.