По поводу одной машины - Джованни Пирелли

Снова выпрямившись: — Ваши отношения с Рибакки?

Бонци (с готовностью): — Предельно ясные. Мы на пути к тому, чтобы научиться друг друга презирать — неистово и в то же время незаметно для других.

Д'Оливо (невозмутимо, с подчеркнутым хладнокровием): — Сколько вам лет?

— А почему вы об этом спрашиваете?

С тонкого чертежного перышка упала на миллиметровку большая красная капля. Инженер перевернул перо другим концом, окунул этот конец в кляксу, затем, макая его уже в бутылочку, стал набрасывать поверх эскиза блока контуры всей машины.

Бонци: — Работнице у такой машины придется все время стоять.

— Знаю. Но я знаю также и то, что на площадке, где сейчас с трудом помещается восемь машин, я смогу разместить от двенадцати до четырнадцати.

— Это верно.

— Но, по-вашему, если выбирать между более рациональным решением и удобствами рабочего, следует предпочесть последнее.

— Нет. По-моему, надо найти такое решение, которое отвечало бы обоим требованиям.

— А если такое решение невозможно?

— Оно должно быть найдено.

— Послушайте, мистер Дэви Крокетт! — Инженер повернул свой табурет на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к лицу с Бонци. — Ответьте мне на следующие два вопроса: во-первых, вы что, намерены всю жизнь бродить с одного ранчо миланского промышленного пояса на другое? Во-вторых, если вы решили начать оседлую жизнь — слезть с коня и соорудить себе хижину…

Инженер помрачнел, впился своими карими глазами в кошачьи глаза Бонци и упер конец пера в подбородок. Сообразив, что на подбородке остался красный след, он раздраженно фыркнул, будто виноват был его собеседник. После некоторого колебания вынул из кармана шелковый платок с меткой и вытер, вернее, попытался стереть пятно. Затем, повернув табурет в обратном направлении, закончил фразу:

— …Тогда скажите, что вы предпочитаете: популярность среди туземных племен или… — эти слова он произносит, уже уткнувшись в чертеж, — прогресс цивилизации?

Бонци: — Я не понял вопроса. Будьте любезны, повторите.

— Я не люблю попусту терять время. Вас никто об этом не предупреждал?

Любопытное п-ризнание! Может быть, он только делает вид, будто с головой ушел в чертеж и разговор ведет попутно, между прочим…

Но Бонци хитер, он молчит.

Д'Оливо (не меняя тона): — И это дает вам основание вбивать в голову недавно поступившей на завод работнице, что машина, на которой она работает, опасна.

Бонци (обнажив два ряда острых зубов): — Вы сами пожелали узнать мое мнение в ее присутствии… И я его сформулировал, не сказав ничего лишнего. Если вас интересует причина, которая, по-моему…

— По-вашему?

— …привела к тому, что они прозвали «Авангард» зверюгой, хотя и не могут объяснить почему…

— Ну, ну?

— То это просто, как колумбово яйцо. Вы, конечно, тоже…

— Меня оставьте в покое! Договорите насчет «колумбова яйца».

— Так вот, по мере увеличения скорости вращения клеть, то есть вращающаяся масса, становится все менее различимой. Вы сами сказали: при нормальном режиме работы клеть различить нельзя.

— Совершенно верно.

— Но следует иметь в виду еще другое: невидимая клеть вращается с бешеной скоростью не вместе с катушками, а вокруг них, кажется, будто катушки чуть колышутся в своих люльках, словно машина уже остановилась. Отсюда полное впечатление, что в случае необходимости к ним можно прикоснуться рукой.

Инженер д'Оливо снимает лист, рассматривает незаконченный набросок, кладет его в ту же папку, что и предыдущий, и снова вместе с табуретом поворачивается к Бонци.

— Скольким людям вы уже изложили свою теорию?

— Это не теория. Если, конечно, вы не подразумеваете под теорией…

— Скольким и кому именно?

— Пока никому.

Д'Оливо (после небольшой паузы): — Сколько, вы сказали, вам лет? — Ему удалось сохранить прежний тон. После второй, более продолжительной паузы, так и не дождавшись ответа, точно таким же тоном — В отношении «Авангарда», пока мы не создадим другую крутильную машину, еще более революционную, можно было бы кое-что предпринять. Скажем, заключить клеть в закрытый цилиндр. Без всякой прорези. Снабдить его устройством, не позволяющим открывать клеть на ходу. Казалось бы, куда проще. Но это неосуществимо. Ясно почему?

— Конечно. Без прорези работница не сможет заметить обрыв проволоки.

— Стало быть, это повлекло бы за собой значительный расход материала, чего мы допустить не можем. Вот если бы поставить электронное устройство…

Бонци (весь просветлев): — Электронное тормозное устройство!

— Опять колумбово яйцо, да? Но даже если не учитывать, во что это обойдется, — а обойдется это недешево, — и не задаваться вопросом, стоит ли игра свеч, по моим подсчетам для того, чтобы разработать такое устройство, испытать его и внедрить, понадобится не менее двух лет. Да, года два.

— А до тех пор?

— Если девчонка — дура, замените ее.

— Девчонка-то в порядке.

— Значит, не о чем говорить. Могу ли я рассчитывать и на ваше молчание? Никто, ни один человек не должен знать, что я вам сказал. Смотрите не проговоритесь. Вы молоды и не знаете, какой у них нюх. Чем человек невежественнее, тем больше, по закону самосохранения, в нем развиваются догадливость и нюх. Они сразу раскусят, в чем дело, и уцепятся за этот вариант, чтобы заставить нас остановить «Авангард», держать его на приколе до тех пор, пока не будет готово новое устройство. Этого допускать нельзя, ни в коем случае.

— Из соображений престижа?

— А если б даже так! Разве логика производства, говоря вашими же словами, не требует того, чтобы мы заботились об авторитете инженерно-технического персонала и руководства?

Ответа д'Оливо не ждет. Вернее, даже не хочет слышать. Он соскальзывает с табурета, быстрыми шажками перебегает в другую часть кабинета и садится за письменный стол. Это его всегдашний способ давать понять, что аудиенция окончена. Если разговор начался за столом, он перебегает к чертежным доскам и наоборот. Бонци уже шагнул за порог, когда д'Оливо сухо окликает его:

— Так сколько же вам лет?

Бонци колеблется, потом все-таки отвечает:

— Двадцать три.

— Затворите дверь.

— Да, господин инженер.

— Я, со своей стороны, могу создать вам условия, при которых вы не захотите кочевать с одного ранчо на другое ни через шесть месяцев, ни через шесть лет. Как вы насчет батареи из двенадцати «Авангардов» с электронно-счетным устройством? А весь этот хлам — старые крутильные машины — на слом?

— Было бы замечательно!

— В сложившихся обстоятельствах многое будет зависеть от вас, от вашей серьезности.

— Я полагаю, вы хотели сказать: от лояльности.

— Да.

XVIII

Комиссия против обыкновения собралась в полном составе. Нет только Гавацци, но она, конечно, придет. В объявлении, которое под расписку разносил вчера посыльный, было сказано: «В связи с предстоящим переизбранием Внутренней комиссии состоится внеочередное заседание, посвященное рассмотрению договоров, заключаемых между собой конфедерациями профсоюзов». А внизу от руки было дописано: «Явка обязательна», хотя, учитывая важность вопроса, можно было бы этого и не добавлять. В листке, который Дзанотти передает Гуцци, тот — Кастельнуово, а Кастельнуово — Ригуттини и так далее, «рассмотрение договоров» числится вторым пунктом повестки дня, а первым стоит почему-то снова всплывший вопрос «О новых крутильных машинах в цеху Г-3».

Ригуттини: — Опять «О новых крутильных машинах»? Нельзя ли их передвинуть на конец?

Он, как всегда, простужен: нос распух, глаза покраснели, слезятся. Говорит, прижимая ко рту платок.

Дзанотти пропускает замечание мимо ушей.

Мариани: — Первым пунктом или вторым, не все ли равно? Чего мы ждем? Я, например, ровно в семь должен уйти.

Гуцци (приходя на помощь Дзанотти, по-прежнему сидящему с отсутствующим видом): — Нет Гавацци. Если бы в тот проклятый вечер, когда шел разговор о крутильных машинах, ты не смылся, то ты бы знал, что без Гавацци…

Ригуттини (настаивая на своем, стучит по столу обручальным кольцом, чтобы привлечь внимание Дзанотти): — Тем больше оснований начинать с другого вопроса. А Гавацци подойдет. Эй, народный комиссар, ты меня слышишь?

— Сын мой, сын мой! — вздыхает Джани Каторжник (в фашистских застенках заработал себе туберкулез, теперь ходит с двусторонним пневмотораксом, неприятностей — вагон, мало кому так не везет, как ему, и тем не менее он — на первом месте, если не по оптимизму, то во всяком случае по готовности побалагурить). — Дай нам бог управиться до полуночи без скорой помощи и пожарной команды хотя бы со вторым вопросом!