Ведущая на свет - Вера Волховец

И хочется влепить ему пощечину еще раз, а ладони вцепляются в его плечи, потому что я не хочу упасть, да и не успею материализовать свои крылья, падая на такой большой высоте. И не факт, что смогу — после отравления-то.

Нужно успокоиться. Еще не хватало ему способствовать…

За спиной у Генри — черные огромные крылья. Такие я бы рисовала человеку-дракону, не иначе. Но…

— Разве у демонов есть крылья? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то соскользнуть с предыдущей темы разговора. — Нам говорили… крылья — это дар небес, который дан, чтобы не попадаться демонам.

— Ну, так оно и есть, на самом деле, — Генри кивает, чуть скучнея в лице, — с появлением первой демонической метки — крылья ангела тебе отказывают. Мои — высшая демоническая метка, их получают только конченые отморозки.

Он произносит это и замолкает, будто подводя черту в этом разговоре. А парой секунд спустя приземляется на крыше ближайшего дома и наконец выпускает меня из своих спрутовых объятий.

— Извини, если я тебя напугал, птичка, — отрывисто произносит Генри, ныряя ладонями в карманы, — но этот разговор был не из тех, которые я готов вести посреди улицы.

— Почему? — мне вот разницы не было.

— Не важно, — Генри морщится, явно выказывая свое недовольство. — Давай теперь подробнее. Ты мой поручитель? Конкретика есть? Хоть какая-то? Чем поручительство за меня чревато для тебя?

— Конкретики мало, — нерешительно произношу я.

Конкретики на самом деле чудовищно мало. Я знаю точно только то, что если он получит восьмой класс опасности, — приговор нам с ним выпишут общий на двоих. И все. Но хотя бы это я сказать могу.

Генри выслушивает меня все так же безмолвно. Он будто сбросил с себя маску озабоченного придурка и сейчас действительно напоминает опытного, побитого жизнью демона. Который очень загружен — внезапно — моими проблемами.

Серьезно?

— В общем, так, — я неловко улыбаюсь, — если ты допрыгаешься до ада — мы туда отправимся вместе.

— Даже при том, что твой личный долг тебя даже до бесов не утянул? — Генри скептично кривится. — Знаешь, не могу сказать, что всегда понимаю логику Небес. В общем-то — никогда не понимаю. Почему они вообще меня освободили и зачем поставили под удар тебя?

Я не знаю. И все, что я могу сделать, — развести руками. Если бы я знала, зачем это все…

— Итак, мы знаем, что тебя ждет, если я перейду из Исчадий в Дьяволы, — неторопливо проговаривает Генри, — знаем и то, что мне не так долго переходить осталось, я получил приговор, уже когда стал больше, чем Исчадием. И знаешь ли, Агата, что я могу сказать тебе в этом случае?

— Что? — я предполагаю “худшее”, типа “мне плевать” и “это твои проблемы. А слышу невозмутимое:

— В Чистилище ты больше не вернешься, птичка.

7. Исчадие на всю голову

— Что?

Забавно смотрится непреклонное упрямство на бледной, почти серой от слабости мордашке Агаты Виндроуз, все еще не оправившейся после отравления. Забавно и немного выбивает из колеи. Что это шевелится где-то на самом дне души Генриха Хартмана? Совесть? Стыд? Давно ли он подцепил эту гадость?

Хотя ладно, Генрих на самом деле сочувствует Агате. Неожиданно обнаружившимся незачерствевшим краешком души. Ему была известна токсичность собственного яда. И ей бы сейчас лежать, отходить от отравления, а она рванула в смертный мир, который ей сделает только хуже. Слишком уж тут яркие эмоции, слишком много искушений.

— Исключено, — девушка отрицательно дергает подбородком, сдвигая разговор с мертвой точки, — я не протяну здесь долго. Во-первых, меня сожрут. Во-вторых, я лишусь поддержки Чистилища и работать не смогу.

— Это смешно, — Генрих не удерживает в себе смешок, хотя, откровенно говоря, сдержанность никогда не входила в число его достоинств, — птичка, какая работа, у тебя командировка в ад, считай, уже на столе у Пейтона лежит, и он ее через пару недель подпишет. А туда — в один конец отправляют. Из ада не возвращаются.

— Можно подумать, ты об этом много знаешь, — ехидно возражает девчонка, глядя на Генриха с вызовом. Черт ее побери, это на самом деле заводит. Он и так-то слегка на ней двинулся, уже сутки не мог избавиться от беспокойства на тему, как там себя чувствует эта глупышка, после того как он ее отравил. А когда почуял ее запах, чудом вообще смог сосредоточиться на Лане и сделать вид, что она его все еще интересует.

И вот. Что Агата Виндроуз на редкость упрямая коза — для Генриха открытием не было. Он помнил, как она сцепилась даже с Пейтоном, при всем его авторитете. Но это действительно привлекало. Особенно хищника внутри, который обожает укрощать строптивых девиц.

— Об аде я немного знаю, Небеса пронесли, — Генрих пожимает плечами, — но чтобы меня отправить в ад, Триумвирату надо меня поймать, а это затруднительно, пока я в Лондоне, пока я знаю, что делать, чтобы по минимуму попадать в сводки, и что делать, если все-таки сделал что-то не то. А тебя ловить не надо, если ты собираешься ходить на работу.

— Ты говоришь, что знаешь, как избегать того, чтобы тебя поймали. Но тем не менее тебе это не очень помогло, — придирчиво замечает Агата, — тебя ведь поймали и отправили на Поля.

— В тех условиях я сам пошел на открытую схватку, мне было от чего отвлекать Триумвират, — Генрих отвечает сухо, обозначая сразу, что тему он развивать не будет, — птичка, тебе не идет занудство.

— Мне много чего не идет, особенно делать необдуманные поступки, — парирует девушка, улыбаясь достаточно красноречиво, чтобы понять, на что она намекает.

— Ну тут уж ты ничего не сделаешь, — Генрих широко ухмыляется, — надо было приводить с собой Триумвират. А теперь уж поздно, и я тебя от себя никуда не пущу.

Еще чего не хватало, отпускать от себя ее, которая может найти его чуть ли не в любое время дня и ночи, лишь только он подумает о совершении чего-то неправильного.

А Генрих отдает себе отчет — “греховные помыслы” его одолевали очень часто. Ход он им старался не давать — сейчас, по крайней мере, но