Гвади Бигва - Лео Киачели

Арчил презрительно улыбнулся: небрежным движением пальца вздернул ус, вынул из бокового кармана какую-то бумажку и швырнул Гвади.

Гвади сразу угадал, что это трехрублевка.

Бумажка упала у его ног. Гвади даже не взглянул на нее. Он пристально следил за рукой Арчила, протянется ли она еще раз к карману. Арчил понял.

— Домой должен был принести, негодяй… Подбери!..

— Мало, чириме.

— Не хочешь — не надо… плевать!

— А подарки ребятам? Ты же обещал!

— О-го! Ты что-то разохотился, мужик!

— Шишечки там… одна вещица, с шишечками, лежит на самом верху, дай, Арчил, прошу тебя… Как обрадуется малыш.

— Ты шарил в хурджине? Откуда знаешь, что там? Погоди, я проверю. Убью, если что пропало… Еще раз советую — подыми деньги.

— Не возьму, чириме.

— Возьмешь…

Арчил пропустил Андрея с хурджином вперед, вышел вслед за ним и притворил за собою дверь.

Долго стоял Гвади, не трогаясь с места… Казалось, он все еще не отрываясь смотрит на карман Арчила.

Покосившись на лежавшую у его ног бумажку, отшвырнул ее ногою.

— А-а! Жертвую за упокой души отца твоего! Сам в аду горит, проклятый, и сына такого же оставил…

Успокоился, отвел душу.

Гвади подошел к постели. Когда снимал чоху, в голове засверлила мысль: «Уж не ошибся ли я? Может быть, там больше?» Он оживился, в глазах появился блеск, шагнул к бумажке, поднял. Нет, трехрублевка — ни больше, ни меньше.

Хотел кинуть, но не стало сил.

— Что ж: поднял, значит — кончено! — произнес он. На губах появилось выражение гадливости, слова замерли…

И вдруг со стоном вырвалось:

— Хурджин!

Да, хурджин, его собственный хурджин!

Гвади впал в ярость — пользоваться чужим хурджином и то дороже стоит! Он закричал, потрясая кулаком, в котором была зажата трехрублевка:

— Горе тебе, Арчил Пория! Ты взял мой хурджин, отдай хурджин! — И еще неистовее: — Хурджин, говорю, верни!

Он схватил стоявшую у кровати кизиловую почтенных размеров палку, напоминавшую скорее кол из плетня, и выбежал во двор.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Уйдя из дому, Найя кинулась по тропинкам к лесосеке. Она непременно хотела повидать Геру…

Однако было уже поздно. Солнце закатилось, работавшие в лесу бригады разошлись по домам. Не было народу и на плантациях. Найя расспрашивала встречных о Гере, но получала один и тот же ответ:

— Был, но давно ушел…

Между тем ей необходимо было во что бы то ни стало разыскать Геру и поговорить с ним с глазу на глаз. Как найти его в такую позднюю пору здесь, среди холмов и оврагов? Ждать, пока он пойдет домой? Нет, слишком долго.

Она решила возвратиться в село и зайти в правление: авось Гера окажется там.

Найя никак не могла примириться с тем, что ей наговорил отец.

«Выходит, он меня уже просватал, — думала она с возмущением. — Как же так? Просватал, даже не спросясь? Непостижимо!» Поведение Арчила Пория не удивляло ее. Виноваты во всем родители — они, очевидно, его поощряли. Что с него спрашивать, — во всем селе не сыскать такого бездельника и бабника, как Арчил. Но в глубине души ее все же обижало, что он посмел задеть именно ее.

В новом двухэтажном доме кроме правления колхоза помещалась библиотека, под которую была отведена одна из комнат нижнего этажа. Библиотекой заведовала Элико, приятельница Наш. Элико была сирота. В семье брата, и без того обремененного детьми, для нее не нашлось угла. Поэтому правление позволило ей поселиться в колхозном доме. Она занимала комнатку при библиотеке. Элико очень ценили в колхозе, особенно за то, что она была художница, одаренная редким по силе и самобытности талантом.

Ее картины и плакаты пользовались известностью во всем районе.

Увидев еще издали, что в комнате Элико горит свет, Найя прибавила шагу.

Элико стояла перед висевшей на стене незаконченной картиной. Картину эту заказал ей Гера для митинга, который должен был состояться в день заключения договора о социалистическом соревновании между колхозами Санария и Оркети.

Услыхав голос Найи, Элико вышла ей навстречу.

— Мне сказали, будто отец насильно увел тебя домой и запер. Как же ты очутилась тут, Най? — спросила Элико. — Ну и злы же наши ребята на твоего отца! Я собиралась к тебе… Гера заходил, просил передать, что на вечер назначено партийное собрание, нужно, чтобы ты пришла.

Это известие показалось Найе очень важным. Она стала расспрашивать Элико о подробностях.

— Гера носился как шальной по всей деревне, — рассказывала Элико. — Сам товарищей собирал. Все искал парторга Георгия, тот давно должен был возвратиться из района…

— Ты не знаешь, из-за чего такая спешка?

— Гера мне ничего не говорил. Но я была в комсомольской ячейке, и Бесо рассказал, что не сегодня-завтра придут санарийцы заключать договор и как необходимо подготовиться. Кроме того, придется, говорит, обсудить сегодняшнюю потасовку. Зосиме требует, чтобы отца твоего как-нибудь обуздали…

Найя, помолчав, сказала:

— Нет, не пойду на собрание. Пускай от комсомола идет Бесо…

— Почему?

— Неловко, Элико. Я тоже против отца… Села.

— Чего ему нужно? Из-за чего все поднялось?

— Ах, Элико, жаль, что тебя не было. Если бы ты видела, что там делалось! Я ведь подоспела только к концу. Отец, как увидел меня, сразу же накинулся… Ступай, говорит, домой, чтоб я тебя здесь больше не видел… Тебе, верно, уже рассказали? А я и понятия не имела о том, что до меня разыгралось. Ты знаешь отца. Его не уймешь. Вот Гера и пристал ко мне: уведи его как-нибудь отсюда. Вижу, отец бушует, сладу с ним нет — и сглупила…

Найя примолкла, затем, улыбаясь, неожиданно выпалила:

— А дома выяснилось, что он меня просватал!

Элико широко раскрыла глаза:

— Как просватал?

— Нет, Элико, угадай, за кого решил отдать меня отец?

Элико знала, что Найя и Гера любят друг друга, и поэтому не могла назвать ни одного сколько-нибудь подходящего имени.

— Не томи, Найя, назови сама, — попросила Элико.

И Найя рассказала обо всем, что случилось с нею дома.

Когда Найя упомянула о коробке, поднесенной Арчилом Пория, Элико вздрогнула. Улыбка сбежала с лица, она недоуменно взглянула на подругу. Но чтобы скрыть от Найи охватившее ее волнение, она резким движением схватила подругу за руку и нетерпеливо, глотая слова, сказала:

— Дальше, дальше, Най. Очень интересно!

Придвинулась ближе и стала внимательно слушать. Однако, когда Найя изобразила, как она швырнула коробку на землю, Элико снова не совладала с собой. Она вспыхнула и с силой, по-мужски стукнула кулаком по столу:

— Ай да Найя! Так ему и надо!

Элико была здоровая, румяная, крепко сбитая девушка, вечно в движении, деятельная, быстрая, как огонь. Веселые, подернутые влагой глаза сверкали так, что их нельзя было не сравнить со звездами. По жизнерадостному лицу скользила лукавая улыбка, и это делало Элико еще милей.

Найя хотела продолжать; восклицание подруги раззадорило ее, но вдруг ей бросилось в глаза необычное состояние Элико.

— Да что с тобою, девушка? Погоди, я еще не кончила.

Элико, не дослушав, откинулась на спинку стула и рассмеялась. Потоком хлынул смех; на обнаженной шее вздулись вены; грудь бурно вздымалась, — казалось, вот-вот, не выдержав напряжения, оторвутся пуговки ее блузы. Найя не могла понять поведения подруги.

«Что с нею?» — подумала она и замолчала.

А Элико все хохотала да хохотала. Она вскочила с места и схватилась руками за живот.

— Ой, не могу… Погоди, милая… — роняла она, захлебываясь.

Но вот наконец припадок шального смеха улегся, Элико выпрямилась, чтобы перевести дух, слезы крупным жемчугом сыпались у нее из глаз.

— Да чего ты? Что за история? — суховато спросила Найя, задетая смехом Элико.

— Да, история! Во-от какая! — ответила Элико и, взмахнув рукою, очертила в воздухе большой круг.

Затем она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы окончательно успокоиться.

— Сейчас поймешь!

Элико стремительно подошла к столу, стоявшему поодаль, схватила длинную коричневую коробку, лежавшую на стопке книг, и возвратилась к Найе.

На крышке красовалось изображение женщины с распущенными волосами. Элико открыла коробку. В одном углу лежало немного конфет — видимо, большая часть их была уже съедена, в другом — сложенный пополам листок бумаги.

Элико взяла его и развернула.

— А такой записочки в твоей коробке не было, Найя? — спросила она, размахивая бумажкой, и снова рассмеялась. — Наверно, была, да ты не заметила. Не думай, что это просто какая-то бумажонка… На, читай! — Элико сунула записку в руки Найе и добавила: — Ну и дела, милая моя!..

Она уже не смеялась. Не отрываясь, следила за лицом подруги, погруженной в чтение записки.

На листке была нарисована фиалка, раскрашенная от руки в самые яркие цвета. Пониже — крупно выведенные инициалы Элико. Затем следовало стихотворение.