Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста - Полосухин Порфирий Порфирьевич

Попрощавшись с гостеприимными колхозниками, мы отправились на лошадях в Шенкурск, а оттуда автомашиной добрались до Няндомы.

На пути к мастерству опять прыгаю

Долгое время врачи колебались: можно ли разрешить мне прыгать. Но вот настал день, когда я, впервые после полуторагодичного перерыва, уселся в самолет, чтобы возвратиться на землю под куполом парашюта.

Жадно вдыхаю запах бензина, поудобнее устраиваюсь в кресле… Хорошо! Посмотреть на мой прыжок пришли товарищи из воздухоплавательного отряда. Похоже, что некоторые из них думают: страшновато, мол, Полосухину. Мне совсем не страшно. Мне радостно!… Вот только - нога. Не подвела бы она при приземлении.

Перед тем, как занять свое место, летчик заботливо поправляет на моей груди перемычку, хотя подвесная система и так подогнана образцово.

Меня и забавляет, и трогает столь повышенное внимание. «Чего они! Ну, чуть не разбился и снова начинаю прыгать. Подумаешь - событие!» - несколько кривя душой, думаю я и ворчу:

- Ладно, ладно… Маленький я что ли?

Машина сбавляет газ над центром летного поля эскадры дирижаблей. Вылезаю на крыло, отделяюсь и без задержки выдергиваю вытяжное кольцо. Момент раскрытия купола воспринимаю как-то по-новому остро. Вот это рывок - даже дух захватило!

Приближается земля. Ну-ка поосторожней: здесь сугробов нет! Стараюсь не напрягать правую ногу и, как только левая встречает твердую почву, валюсь на траву. По полю на всех парусах мчится «санитарка». С подножки шоферской кабины на ходу соскакивают Фомин и Крикун. Да не тискайте вы меня, черти полосатые!

Подъезжаем к старту. Выслушиваю поздравления и на вопрос командира эскадры дирижаблей: «Как прыгнули?», - шутливо отвечаю:

- Что-то не распробовал. Разрешите еще раз?

Он смеется и говорит:

- Ну что же, если человек так рвется прыгать, придется разрешить.

Тогда я надеваю парашют и прыгаю вторично. А на следующий день выполняю еще три прыжка. Так я опять стал парашютистом.

Новые приключения не заставили себя долго ждать. В памятные дни подготовки к первым выборам в Верховный Совет СССР мы активно участвовали в работе среди населения и часто выполняли агитационные полеты, прыжки на многолюдных митингах. Один из этих прыжков едва не завершился очень печально. Покинув самолет, я пролетел свободным падением 1000 метров, выдернул кольцо и, подняв голову, увидел, что парашют сильно порвался. Немедленно открыл ранец запасного парашюта, но выпавший купол запутался в ногах, и я продолжал очень быстро опускаться. Участники митинга испуганно наблюдали за мной. Торопливо расправлял я беспомощно висящий спереди купол запасного парашюта. Когда он, взметнувшись вверх, начал наполняться, до земли оставалось не более 30 метров.

Главным виновником случившегося был я сам. Я недостаточно тщательно проверил парашют перед прыжком. А он, как оказалось, небрежно хранился, отсырел и потерял прочность. Парашют не выдержал динамического удара и порвался. Запасной купол запутался потому, что был неправильно мною открыт. Я должен был отбросить его в сторону и вначале придерживать стропы, а затем постепенно вытягивать их из сот.

Когда полезные уроки забываются, то жизнь порой весьма сурово напоминает о них. Запасной парашют, которым я из-за своего большого веса почти всегда пользовался, чтобы уменьшить скорость снижения, приносил мне неприятности и в дальнейшем. Однажды он так запутался, что запеленал меня с ног до головы. Я даже не мог видеть землю и еле успел освободиться. Произошло это по двум причинам. Первая причина - мои неправильные действия: я опять пренебрег необходимостью отбросить купол и регулировать выход строп; вторая - вытяжной парашют, которым был снабжен запасной купол. Взметнувшись, этот крошечный парашют попал в стропы основного купола, застрял в них и не позволил запасному нормально наполниться воздухом.

Подобные случаи бывали и с другими спортсменами. Поэтому появилась инструкция: вытяжные парашюты с запасных куполов снять.

Вскоре мне поручили испытать несколько парашютов. Перед прыжками я спросил укладчика:

- Вытяжные сняты?

- Сняты.

- Со всех запасных?

- Да!

Я доверился укладчику и не стал его проверять.

Выпрыгнув из самолета над аэродромом, я опускался прямо на старт, где, весьма кстати, стояла санитарная машина. Как всегда, открыл запасной парашют; открыл и не поверил своим глазам: в стропы основного купола влетел и, конечно, запутался в них вытяжной парашют. Запасной купол потихоньку выполз из ранца и зловеще полоскался рядом со мной, постепенно наполняясь воздухом. Стропы обвивались вокруг моих ног, и я почувствовал, что меня переворачивает вниз головой.

Земля приближалась. Тщетно старался я принять нормальное положение. К счастью, удар был не очень сильным, и я очнулся в тот момент, когда меня втаскивали в машину. Поднявшись, я отстранил от себя удивленных моим быстрым воскрешением санитаров и, щупая ушибленный затылок, отправился было к укладчику, чтобы сказать все, что о нем думаю. Но тут, вспомнив хорошее правило: «доверяй и проверяй», - изменил свое намерение.

Небывалый старт

Несмотря на поздний час, в коридоре и в комнатах Управления воздухоплавания, расположенного рядом с дирижабельным летным полем, было многолюдно. Здесь собрались пятьдесят три участника тренировочного полета, назначенного на следующий день. Никогда еще ни в одной стране не готовилось к одновременному вылету столько аэронавтов. Даже в самые «большие летные дни» с нашей площадки стартовало не более пяти воздушных шаров, поднимавших человек пятнадцать.

Массовый тренировочный полет был организован для подготовки к воздухоплавательным состязаниям. Такие состязания начинаются одновременным подъемом всех участвующих в них пилотов. А это требует трудоемкой работы по наполнению и снаряжению оболочек; четких и умелых действий стартовой команды. Чтобы проверить свои силы, мы и решили провести небывалый старт двадцати пяти воздушных шаров.

Нам не повезло. Солнечный мартовский день и прохладный звездный вечер сменились настолько облачной, ненастной ночью, что возможность вылета оказалась под сомнением. Наши пилоты сохраняли спокойствие. Они привыкли к подобным превратностям судьбы. Остальные же участники полета - курсанты и студенты ДУКа нервничали. Некоторым из них предстояло впервые полететь на аэростате. Они приехали из Тушино в приподнятом настроении, и вдруг - такое разочарование!

Но больше всех были раздосадованы корреспонденты газет и репортеры кинохроники. Впрочем, твердого решения командование еще не принимало. Ждали новых метеосводок. На разведку погоды улетел маленький дирижабль «СССР В1»…

Состоится старт или нет? Этот вопрос не давал покоя молодым аэронавтам. Почти никто не ложился спать. В одной из комнат то и дело раздавался хохот. Это Борис Невернов развлекал курсантов рассказами о своих воздушных приключениях:

- Прохожу я медленно над деревней. Низко-низко, над самыми домами… Ночь такая лунная, все видно как днем. Вдруг слышу разговор. Гляжу: около хаты сидит парень с девушкой. А рядом гармонь лежит. Парень обнял девушку, а она говорит: «Да что ты, Коленька! Никогда не побоюсь. С тобой мне ничего не страшно». А я сверху:

- Ой, страшно…

Притихли они, оглядываются по сторонам. Тогда я опять, только голос сделал такой замогильный:

- Ой, страшно вам!

Как схватятся оба и бежать! Парень даже гармонь забыл…

- Будете вы, в конце концов, спать? - спросил, заглянув в дверь Фомин.

Но Невернова было нелегко угомонить. Польщенный вниманием слушателей он продолжал:

- Летим мы один раз с Голышевым. Пора уже на посадку. Под нами деревня. Ветер очень сильный. Жмем, значит, на клапан, разгоняем аэростат вниз, беремся за разрывное, а оно не вскрывается. Гондола как стукнется о землю! У нас у обоих фуражки слетели, остались на лугу. А мы - опять под облака. Ну, вы сами знаете что значит получить новую форменную фуражку. Решаем садиться во что бы то ни стало. Опять разгоняемся вниз, вскрываем разрывное и попадаем прямо на дерево. Чуть его не сломали; но сами ничего - в порядке. Молодежь была, видно, на поле, и нас окружили одни старухи. Охают над нами, причитают. Одна спрашивает: «Это у вас, родимые, авария произошла, что шар разорвался, или так и должно быть?» А Голышев ей говорит: «Это, бабушка, называется нормальная посадка».