Пандемоний - Дэрил Грегори

Думаю, ни один из этих наукообразных ярлыков не приживется. Чем хуже слово «демон»? Слово «одержимость»? Ведь даже школьник, и тот способен сделать грамматический разбор предложения «Я одержим демоном» — подлежащее, сказуемое, дополнение.

Я обошел зал, стараясь держаться подальше от группок участников, у которых здесь, как я понял, было также что-то вроде встречи выпускников. Для представителей ученого мира конференция — удобное место для общения с друзьями, потому что где им еще встречаться, как не здесь? Читать заголовки стендов было выше моих сил. Больше всего на свете мне хотелось выскользнуть в единственную имевшуюся здесь дверь — ту, через которую я вошел. Лямка сумки больно врезалась в плечо. Лицо раскраснелось и горело.

В десяти футах от двери проход загораживала группа людей, пришедших на презентацию. Экрана не было — этой цели служила белая стена. Я плечом растолкал толпу и поднял взгляд на стену в тот самый момент, когда картинка сменилась. Это было изображение фермы, которую Художник нарисовал в аэропорту — тот самый белый домик самой фермы, красная силосная башня и бурый сарай, золотые поля в окружении деревьев. Правда, в отличие от картинки в аэропорту эта была нарисована на кирпичной стене какого-то дома и имела более внушительные размеры, если судить по гаражной двери на краю изображения — как минимум пятьдесят футов в длину и около двадцати в высоту. Затем картинка сменилась — теперь это был нарисованный мелом мальчик в плавках. Обхватив руками колени, он сидел на валуне посреди реки. Через плечо, словно плащ, переброшено полотенце.

Существо, обитавшее в моей голове, тотчас дернулось и вздрогнуло; к горлу подступила тошнота. Я пулей выскочил из кучи народа, и наплевать, что спину мне обожгли чьи-то недоуменные взгляды. Я выбрался в коридор и зашагал вниз по лестнице, которая вела к выходу — к озеру и свежему ветру.

И пусть ученые дамы и мужи пишут свои опусы о новой тематике творчества Художника. Полагаю, среди них наверняка есть фракции, которые с пеной у рта спорят о значении деталей на этих картинках, а какие-нибудь юные радикалы представляют смелую и необычную интерпретацию мальчика на валуне. Боже, смешно смотреть, как они тщатся увидеть в этом какой-то смысл!

Дело в том, что правда гораздо страшнее: никто из присутствующих даже не догадывался, что происходит на самом деле. Или же они правы, и все так и есть на самом деле: пришельцы, асуры и архетипы, психозы, галлюцинации и геенна огненная.

Пандемоний.

— Слышал стишок про собаку, у которой во рту кость? — спросила меня уличная побирушка.

Правда, у нее не было ни сумки на колесиках, ни пластикового пакета, зато в руках она держала вместительный виниловый ридикюль — в папках такого размера художники обычно носят картины, — который, несомненно, относил побирушку к категории уличных мешочниц.

Впрочем, это она не мне, поэтому я не стал поднимать головы. Бетонная скамейка, похоже, вот-вот отморозит мне зад, но возвращаться внутрь я не стал.

Женщина произносила слова несколько театрально, громче и четче обычного, что свойственно аутичным личностям, на которых я насмотрелся в больнице. Пропустить ее речи мимо ушей было невозможно. На женщине были красная фуфайка с капюшоном, зимняя куртка в голубую полоску и длинная клетчатая юбка, надетая на серые шаровары с начесом. Верх резиновых сапог был отделан мехом «под леопарда».

Обращалась она к немолодому бородатому мужчине, сидевшему на соседней скамейке. Бородачу можно было дать сколько угодно — от семидесяти до девяноста. Он сидел словно статуя, сложив на коленях руки. И внимательно ее слушал. Рядом с ним устроилась удивительно красивая молодая белая женщина, которую я принял за его дочь, если не внучку. Она изучала буклет конференции, хотя на вид я бы ни за что не принял ее за представительницу ученого мира: длинные темные волосы, почти такие же, какие были у Амры раньше, узкая юбка, загорелые ноги.

— Это очень хороший стих, — продолжала тем временем мешочница.

Старик промолчал. Темноволосая женщина оторвалась от буклета и обменялась взглядами с единственным посторонним человеком в непосредственной близости от нее. Это был моложавый мужчина лет пятидесяти, в джинсах и блейзере, с длинными светлыми волосами. Одну руку он держал в кармане джинсов, другой одновременно сжимал сигарету и банку газировки «Маунтин-Дью». Он расхаживал взад-вперед и каким-то уму непостижим образом умудрялся и курить, и пить из банки. Мужчина сделал затяжку, посмотрел на уличную побирушку и пожал плечами.

— Собака подошла к луже и увидела в ней свое отражение, — продолжала тем временем та. — Увидела отражение и подумала, что в луже другая собака, у которой тоже во рту кость. Себя собака не узнала и подумала, что в луже какая-то другая собака, и кость во рту у нее гораздо больше, чем та, что во рту у нее. И тогда она разжала зубы и выпустила кость, чтобы отнять ту, что была больше. Ее кость упала в воду, и теперь друг на друга смотрели две собаки, обе лишившиеся своих косточек. Мораль этой истории в том, что у соседа трава на газоне всегда зеленее. Ну как, теперь понятно?

— Так уж устроен мир, — вздохнул старик.

Голос его звучал глухо и невыразительно, словно был оцифрован и пропущен через специальное устройство для передачи по спутниковому каналу связи.

— Я прочла все книги Филипа Дика, — пояснила мешочница. Словно это логически вытекало из стишка про собаку и ее кость. — «Пролейтесь, слезы…», «Убик», «Дневная сова». Одну его поэму я прочла двадцать два раза. У меня при себе всегда томик его стихов. Вот он.

Я поднял глаза. Мешочница вытащила из бездонного ридикюля книжку в бумажной обложке.

— Вы мне ее не подпишете?

Она открыла обложку и сунула книгу ему едва ли не в лицо. Старик даже не пошевелился. Неспешным движением он вынул из внутреннего кармана ручку, взял книгу и начертил несколько завитков, украсив их посередине буквой X. Мне было плохо видно, что он там написал, но вряд ли это была обыкновенная подпись.

— Огромное вам спасибо, — поблагодарила женщина и, не глядя, захлопнула книжку. — Надеюсь, вы найдете Феликса. А мне пора.

С этими словами она резко развернулась и едва не ударилась о капот автомобиля, который в этот момент выруливал на проезжую часть. Машина резко затормозила. Женщина на мгновение осталась стоять на месте, глядя на водителя, после чего обошла машину и направилась в сторону отеля «Хайатт».

Я посмотрел на старика. Он поймал мой взгляд. Глаза у него были глубоко посаженные, однако взгляд острый и цепкий. Одно веко опустилось, потом открылось снова. Это он мне подмигнул.