Записки о большевистской революции - Жак Садуль

Немецкие меньшевистские газеты призывают пролетариат к революции.

В Австрии проходят многочисленные демонстрации в поддержку мира на условиях русских.

В союзнических странах до последнего времени была не столь бурная реакция; кажется, в течение трех лет на большевиков было обрушено столько чудовищной клеветы, что во Франции и в Англии самые убежденные интернационалисты колеблются протянуть им руку и, должно быть, спрашивают теперь себя, не являются ли большевики, как грязно клевещут на них союзники, платными агентами Германии. Так что реакция в странах Антанты будет, без сомнения, не такая скорая, впрочем, за исключением Италии, где общественное мнение сильно взбудоражено — может быть, тем лучше, поскольку таким образом совершенно ясно, что страны противника затронуты той же пропагандой и пожинают ее первые плоды.

Ближайшие недели станут решающими. Даже если давление, оказываемое народами на свои правительства, не достаточно сильно, чтобы навязывать всем немедленное перемирие, которое означает в последующем скорый мир, войне и виновным в ней нанесен смертельный удар. Они лишаются доверия наций. Идея мира будет проникать в умы, вырывать людей из кровавого гипноза, в который они погрузились в августе 1914-го. Русская революция срывает все покровы, показывает войну в ее чудовищной реальности, предлагает приемлемый для всех мир. Здравый смысл народов неизбежно поведет их по пути, открытому большевизмом.

Союзники не могут и дальше игнорировать большевизм. Он слишком отчетливо заявляет о своем существовании. Они признают эти «темные силы». Боюсь даже, что очень скоро им придется с ними считаться. Чем тогда обернется все это негодование и глупое упорство, если не враждебными по отношению к союзникам настроениями, которые долго будут давать о себе знать?

Я повторяю все это изо дня в день. Если бы вместо того, чтобы отрицать очевидное и стараться сломить самую значительную здесь силу, мы попытались бы ее использовать, мы бы оказали услугу России и еще большую — всей Антанте.

Поймем ли мы это, в конце концов? Я начинаю в этом сомневаться. Во всяком случае, сколько уже упущено времени и сколько наделано ошибок, последствия которых скажутся в ближайшем будущем!

Дорогой друг,

В Петрограде по-прежнему совершенный порядок. Однако вдалеке, в стороне заводов Путилова, недавно слышалась перестрелка.

Долго беседовал с Троцким, который все настойчивее зовет заходить к нему каждый вечер. Он принимает меня, отложив все дела. Я остаюсь единственным связующим звеном между революционным правительством и союзниками.

Троцкий выглядит уставшим, нервничает и этого не отрицает. Начиная с 20 октября он не был дома. Его любезная супруга, яркая, подвижная, изящная женщина, рядовой партиец, говорила мне, что жильцы их дома грозятся убить ее мужа. Нет пророка в своем квартале, но, согласитесь, разве не забавно вообразить, что сей безжалостный диктатор, властелин всея Руси, не смеет ночевать дома из страха перед метлой консьержки?

У Троцкого двое прелестных сыновей 10 и 12 лет{55}, они время от времени прибегают и отрывают от дел своего отца, которого они обожают, при этом и грозный лидер не прячет своей радости.

Разве у «чудовища» может быть человеческое сердце?!

Он редко оставляет Смольный, проводит бессонные ночи, и его вклад в работу огромен. С помощью Ленина он почти в одиночку осуществляет управление революционным правительством. Сам Ленин часто присутствует при наших беседах. Он отлично понимает по-французски, но говорит на нем не так хорошо, как Троцкий, и никогда не включается в разговор.

В хорошо информированных кругах ходит слух о том, что Троцкому якобы пришла вчера шифрованная телеграмма с ответом Германии на мирные предложения большевиков. С другой стороны, газеты сегодня утром напечатали официальную — по тону — ноту, объявляющую, что революционное правительство в случае, если ответ от союзников на предложение мира не поступит до 10 ноября, оставляет за собой право либо заключить перемирие, либо даже подписать сепаратный мир.

«Разумеется, — говорит мне Троцкий, — что я не могу вам сказать всего, но я вас никогда не обманывал и обманывать не буду. В свое время я объявил вам о нашем намерении направить дипломатическую ноту различным правительствам. Она еще не отправлена. Так что 10 ноября никакой ультиматум не истечет. Повторяю вам также, что мы не получили до сего времени никакого прямого или косвенного ответа от Германии».

Но через Стокгольм большевистское правительство получило телеграммы с приветствиями и обещаниями поддержки от немецких меньшевиков и большевиков и всех австрийских социалистических партий.

Из союзников никто до сих пор не подал признаков жизни, кроме американцев, да и те в очень официозной форме. Троцкий спрашивает меня, не ловушка ли это. Вот как он изложил мне странное предложение американцев.

«Если Россия действительно выходит из войны, — сказал ему американский представитель, — если она не может возобновить эффективные военные действия без риска смертельно усугубить состояние внутренней анархии, Соединенные Штаты не будут рассматривать как недружеский акт подписание русско-немецкого перемирия при условии, что Россия возьмет по отношению к Соединенным Штатам обязательства не оказывать никакой помощи в какой бы то ни было форме Центральным империям и не возобновлять с ними торговых отношений до заключения всеобщего мира».

Если такое предложение было сделано, чему я верю, и если оно серьезно, в чем Троцкий сомневается, это доказывает, что реалисты-американцы спешат предупредить, пусть не самым удачным способом, опасность внезапного заключения мира с Германией.

Положение здесь действительно таково, что многие предполагают, что, даже само того не желая, русское правительство, — каким бы оно ни было, — может очень быстро под давлением народа прийти к необходимости заключения такого соглашения. Троцкий утверждает, что никогда не думал о перемирии вне рамок предварительного принятия противником основ демократического и справедливого мира.

Но как долго революционное правительство будет ждать германского ответа, который, без сомнения, так и не будет дан? До той поры, пока Германия не возобновит активные действия на Восточном фронте, то есть, замечаю я Троцкому, когда она уже совершенно беспрепятственно, благодаря бездействию России, завершит операции, предпринятые на Западном фронте.

Троцкий мне возражает, говорит, что в настоящий момент войска лишены всякой боеспособности. Только германское наступление сможет заставить армию понять, что коль скоро обсуждение целей в войне, ясно предложенное Россией, отвергнуто, завоевания революции находятся в опасности и их нужно защищать. До того, может быть, отдаленного момента будет соблюдаться фактическое перемирие, однако все это время будет использовано для реорганизации армии с помощью союзных миссий, если они на то согласны.