Эффект Ребиндера - Елена Минкина-Тайчер

радостно вопили ребята из агитбригады.

Взгляд у оптика колючий,В темноте он видит лучше…

Тогда еще славилась агитбригада физфака, заправлял Сашка Гусев, в будущем завлит Большого театра, на вечерах пел общий любимец Сережа Никитин – старшекурсники, недосягаемый олимп! Непонятно было, как приблизиться к этому празднику, как познакомиться, что сказать?

В том же году почти все агитбригадовцы окончили университет, на выпускном вечере Никитин с будущей женой Татьяной, чудесной востроносенькой девчонкой с четвертого курса, спели знаменитое

Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю,Других слов я найти не могу…

Володя молча стоял в толпе таких же зеленых первокурсников, невозможные повторяющиеся слова рвали душу даже больше, чем когда-то Высоцкий.

Проходит жизнь, проходит жизньКак ветерок по полю ржи,Проходит явь, проходит сон…

Что можно было сделать? Начать петь и танцевать? Сочинять капустники? Записаться в артисты к Розовскому? Ничего он не умел, кроме футбола! «О чем нам с тобой разговаривать».

Нет, кафедра оптики возникла позже, опять он все перепутал! Просто первый год пролетел стремительно. Слишком много событий одновременно – первая сессия, первые путешествия всей группой, обязательно всей группой – беззаботные, полуголодные салаги, сразу после десятилетки. Только один мужик, спокойный веселый Серега Зотов, успел отслужить в армии. В том же году стали формировать стройотряды, Володя записался одним из первых. Говорили, там настоящее трудовое братство и, главное – настоящие реальные заработки! Народ привозил очень приличные деньги, иногда доходило до тысячи за сезон, полугодовая зарплата его отца. К тому же отец вскоре вышел на пенсию, все большим унижением становился ежедневный рубль, выдаваемый мамой по утрам.

Почти каждое воскресенье они отправлялись за город. Ранним туманным утром собирались на вокзале, загружались в почти пустую электричку – Суздаль, Загорск, Звенигород. Запустение и облезающая краска бывших церквей и оград никого не смущали, казалось, в заброшенных соборах даже больше очарования. Они не спеша разбредались в этом сонном царстве, разгребали опавшие листья в поисках желудей и случайных последних грибов, самые большие романтики составляли красно-желтые кленовые букеты. Потом девчонки расстилали на скамье чистую бумагу, раскладывали вареную картошку, яйца, соленые огурцы, черный хлеб, нарезанный крупными ломтями. Руки краснели от холода, осенняя промозглая сырость забиралась под одежду, и абсолютным удовольствием казался глоток обжигающей, обязательной в любом походе водки.

А ты твердишь, чтоб остался я!

Чтоб опять не скитался я…

Но особенно замечательной получилась зимняя поездка в деревню к тетке одного из ребят. Володя впервые оказался в настоящей старой деревне, доисторической невозможной деревне, где старухи сами пекли хлеб, ходили по воду к узкой проруби у мостков, а электричества не водилось вовсе. Тетка устроила их ночевать всей компаний в одной просторной, жарко натопленной комнате. Разномастные потертые тулупы дружно разложили на полу и лавках, девчонки долго укладывались, хихикали и пищали в темноте. Можно было протянуть руку и дотронуться до горячего бедра или груди.

Сказочная, беззаботная и неповторимая неделя! Ранним утром они на мгновение просыпались от звона коровьих колокольчиков и глухого стука – это хозяйка, уходя на ферму, подпирала дверь бревном. Там даже замков не водилось! Потом еще долго сладко досыпали, пили густое молоко с домашними темными коврижками, гурьбой вываливались из дому в глубокий, по пояс, снег. Стоял страшный мороз, девчонки с визгом растирали побелевшие щеки.

Вот именно, девчонки! Практически все, даже не слишком симпатичные девчонки мгновенно оказались разобраны. Казалось, воздух раскаляется от томных взглядов, наскоро образовавшиеся парочки с упоением обнимались и постоянно держались за руки, как детсад на прогулке. Правда, на ночевках первое время соблюдали видимость дистанции, но уже через два дня Зотов уверенно перетащил свой спальник в угол, где расположилась курносая хохотушка Тамара. Девчонки восторженно пищали, мужики одобрительно ухмылялись. Той же весной отгуляли Зотова с Тамарой свадьбу.

Нет! Не мог он вот так, запросто, как другие ребята, подойти к той же Наташке или Татьяне! Не мог, сколько ни старался, ни злился на себя. Сразу вставало перед глазами насмешливое лицо Милы, капризно сморщенные губы «о чем нам разговаривать?». Да никто ему и не нравился по-настоящему, физфак вообще не женский факультет.

Правда, вскоре в жизни Володи наметилась одна женщина, совершенно взрослая женщина, лаборантка на кафедре оптики. Да, вот когда началась работа у Королева, в середине второго курса!

Женщина была лет на пять старше, с бледным лицом и бесцветными прямыми волосами, и к тому же звалась Алевтиной, как его бывшая классная. Предел мечтаний! Непонятно, как он вообще обратил на нее внимание. Нет, если быть честным, это Алевтина обратила на него внимание. Вроде ничего не происходило, но слишком часто она задерживалась у Володиного стола, протирала чистые полки, вечером могла неожиданно вернуться с бутербродом или ватрушкой, завернутой в фильтровальную бумагу. Фигура у нее была вполне приличная, особенно ноги, и Володя невольно подглядывал, когда она тянулась за стоящими на верхней полке реактивами. Главное, с ней не приходилось страшиться обид! Собственная девственность его давно тяготила и даже злила, но было совершенно непонятно, как начать. Пригласить Алевтину в кино? Смешно! Еще нарвешься на однокурсников. Позвать в гости? Но дома постоянно родители. Можно представить реакцию отца на великовозрастную некрасивую лаборантку. Если бы спровадить родителей в отпуск! Говорят, завод выделяет иногда путевки для ветеранов труда, вдруг в это лето наступит их очередь?

Ха! Отпуск! Как любила повторять мама, человек предполагает, а Бог располагает. В том же месяце они получили письмо из Новосибирска, где Ольга сообщала, что ждет ребенка и собирается всей семьей приехать в Москву не позже июня.

Не тот удел судьбою мне назначен

Детство Ивана Трофимовича, или, проще сказать, Ваньки Попова, было заурядно-прекрасным, каким только и может быть детство пацана из крепкого зажиточного дома, где отец строгий, малопьющий и много работающий мужик, а мать – спорая и добрая хозяйка.

Ивану повезло родиться старшим из четырех братьев, отец с ранних лет держал его за взрослого, позволял ходить за конем, отпускал в ночное, да и мать, хотя и сокрушалась по единственной рано умершей дочке, но первенца своего баловала больше других сыновей, всегда прощала мелкое детское озорство и порванные штаны. Конечно, про мать и отца Иван мало думал в те далекие годы, друзья-приятели, речка, горелки, грибы, соседская Лидка – вот что занимало внимание. Дурак был, мелкий счастливый дурак.

А Лидка жила на той же улице, в таком же добротном красивом доме, никто не удивлялся, что у Трофима Попова и у сельского батюшки лучшие дома в селе – по труду да по уму! Смешно, что у отца Георгия, Лидкиного папаши, как раз наоборот были одни дочки, опять-таки четыре, хоть лопни! Правда, Лидка оказалась самой младшей, но тоже балованной и любимой. Уже тогда в малолетстве была она очень хороша – высокая, длинноногая, с белыми, как лен, волосами и огромными синими глазами – вся в мать. Говорили, отец Георгий взял жену из Владимира, там все синеглазые. Да, баловал батюшка младшую дочь, выделял из остальных, уже при новой власти из последних сил отправил учиться в город.

Вот так они и встретились через много лет благодаря учебе да родительской любви.

Ивану шел десятый год, когда рухнула привычная жизнь, и он хорошо запомнил и революцию, и вскоре пришедший за ней произвол новой власти – в один день, не прося и не каясь, чужие люди в кожаных кепках отобрали единственного Трофимова коня и почти все зерно. Позже, в учебниках Ивановых детей, этот откровенный разбой красиво назовут военным коммунизмом. Скоммуниздили, вашу мать, и еще пишут, не стесняются!

Неизвестно, на что надеялся отец, закапывая последние мешки в подполе, хорошо, не расстреляли, когда донес на него известный пьяница и бездельник Васька Косой. Кстати, Косого вскоре нашли в овраге с пробитой головой, поделом собаке!

Все-таки выжили Поповы почти всей семьей, хоть и разруха, и тиф, только самый младший Иванов братишка, Володька, помер от поноса. Отец даже сумел поднять хозяйство, нечеловеческим трудом восстановил посевы, отремонтировал дом, купил двух телят у вдовой соседки. Но первым делом отправил старшего своего, Ивана, в город на учебу, будто чувствовал, что это единственная возможность уберечь сына от новых бед.

Смешно, что в тридцатые годы добили отца все те же Косые, теперь уж подросшая дочка, Надежда. На свою голову пожалели когда-то мужики Васькино отродье!