Перекрёсток двенадцати ветров - Олег Верещагин

Видя, что Рат из лагеря никуда не собирается, а вместе со Светкой его, Сашкиным, ножом режет мясо, Сашка сказал, что пойдёт вдоль реки — Егор к берегу, а он по суше прогуляется, вдруг найдётся какой-нибудь слабоумный тетерев или заяц, которые подпустят его на выстрел? Никто не возражал.

Сашка перебрёл вброд широкий мелкий ручей с галечным дном — наискось, низачем, просто потому, что идти по воде было приятно. Почти перебрёл — что-то привлекло его внимание на самом краешке зрения. Он обернулся — и невольно оскалился, как зверь, увидевший непонятное или опасное.

Метрах в пяти от него наполовину в воде, наполовину на берегу, утонув во мху, лежал скелет человека…

…От одежды мертвеца ничего не осталось, но кое-что уцелело из снаряжения — короткая шпора, металлические пряжки, в том числе — явно серебряные, пронзительно сверкавшие, выщербленная ржавчиной шашка с позеленевшей рукоятью, перехваченная остатками ножен, остов мосинского карабина, обойма с патронами… Недалеко от продырявленного с левой стороны лба черепа лежал значок — овальная трёхцветная кокарда. Подальше на берегу Сашка нашёл конские кости с остатками упряжи… А ещё дальше — снова скелеты людей и лошадей, и целые, и раскиданные, но узнаваемые, вперемешку с оружием, деталями обмундирования, частями сёдел… Всё это было старое, очень старое, уцелели только уж совершенно не подверженные времени вещи.

Сашка понял отчётливо, что здесь произошло, когда наткнулся на небольшую эмалевую звёздочку возле одного из скелетов, вооружённого таким же маузером, как и он сам. На скелете уцелели остатки превратившейся в камень кожаной куртки.

Отряд двигался по ручью. Скорей всего, белый. И именно тут на него напали красные. Судя по тому, что ни оружие, ни трупы не были убраны, ожесточённый бой окончился вничью. Не было в нём победителей, как не бывает победителей в гражданских войнах. Все остались лежать возле этого ручья — и тайга равнодушно скрыла трагедию. Даже не заметила, наверное…

Сашке стало жутко — так, что зашевелились волоски по всему телу. Нет, он не представлял себе, что сейчас все эти скелеты… и прочая чушня из ужастиков. Ужасней любого ужастика была представившаяся ему картина…

…Вот едут ручьём белые — чубатые казаки в папахах, молодые офицеры во френчах и фуражках… И вдруг — залп, залп, залп! Крики. Кровь. Стоны. Выстрелы в ответ. С обеих сторон гремит страшное» урррраааа!!!» Русские бросаются на русских. Стреляют в упор, так, что форма рыжеет от пламени. Рубят наотмашь синеватыми клинками шашек. Русские — русских… Без пощады. За Россию — и те, и другие. Падают в ручей и на берегах. И вот уже двое их. С одинаково искажёнными ненавистью лицами. Стреляет из маузера в грудь молодого поручика такой же молодой комиссар — и не успевает увернуться от падающей на голову шашки…

…Сашка передёрнул плечами. Лучше себе и не представлять такого. Ему захотелось поскорей уйти с этого места — он и так прошёл по ручью довольно высоко, почти до того места, где тот, как и большинство здешних ручьёв, выбивался из-под гранитной скалы. Во рту у мальчишки пересохло, но пить из этого ручья он не мог, ясное дело — и решил всё-таки подойти к скале и напиться прямо у неё, а потом уж возвращаться.

Ручей выбрызгивался широким водопадом в полутора метрах от земли, образуя переливчатую завесу. Чтобы немного успокоиться, Сашка сунул голову под эту струю, похватал её ртом…

…И увидел в метре перед своим носом вход в пещеру, скрытый водопадом от мельком брошенных взглядов.

Словно загипнотизированный, Сашка шагнул сквозь водопадный занавес, не обращая внимания на то, что вымок и бормочет:

— Давай за них, давай за нас — и за десант, и за спецназ…

Но почти сразу за узким проёмом входа царил полный мрак, рождавший неприятные ощущения пустоты под ногами и гулкого огромного пространства. Если бы Сашка мог хоть что-то рассмотреть — он бы, наверное, полез и дальше, невзирая ни на что. Но он постоял около входа — и вернулся обратно…

…Вместо того, чтобы лезть в пещеру, Рат долго ходил среди скелетов, нагибался и что-то искал, пока с удовлетворённым хмыканьем не показал Сашке какие-то штуки, в которых тот не сразу узнал кремень и кресало, не слишком-то похожие на те, что пропали у Рата, но пригодные к использованию

— Я подумал — не может быть, чтоб ни у кого, — ликующе сообщил он. — Сейчас попробуем огонь… хотя без трута будет хреново.

— Как думаешь, что там? — азартно спросил Сашка, нагибаясь к воде.

— Чёрт его знает, — признался Рат, становясь на колени. — Скорей всего — оружейный склад. Может, что и уцелело. А на продукты и обувку с одеждой не рассчитывай, — охладил он азарт друга, — если что и было — всё давно пропало и погнило. Но я и от карабина не откажусь — над патронами хоть не трястись… ага!

Всё время, пока разговаривал, Рат методично собирал самую сухую из найденной растопки, застругивал мелкие палочки, пушил мох, скрёб своим супероружием — и вот теперь начал подкладывать мелкие палочки, почти не дыша. Огонь уверенно карабкался по ним, разгораясь и оживая. Сашка бросился за ветками покрупнее.

Девчонками они — на всякий случай — ничего пока не сказали, а Егор всё ещё хрустел зарослями и на свист ответил в том смысле, что почти нашёл тропинку к берегу. Поэтому Сашка и Рат оказались около странной пещеры вдвоём, решив, что поразведают, а потом расскажут и покажут остальным. Мальчишки сейчас были до слёз похожи на своих же предков тридцатитысячелетней давности — в грязном дранье, босые, нечёсаные, тощие, но охваченные азартом при мысли, что нашли нечто новое.

Рат поочерёдно и тщательно запалил две толстых смолистых ветки, сунул одну Сашке — и они, сгибаясь пополам, чтобы прикрыть факелы от воды, один за другим нырнули в проём.

Вернее, первым нырнул Рат. И Сашка, разогнавшийся было, ткнулся в его спину:

— Ты чего?

Рат промолчал. Он стоял «на пороге» небольшой и невысокой пещеры, похожей на комнатку сарая, высоко подняв факел, капавший смолой на песчаный пол. Вдоль противоположной стены, образуя ещё одну стенку, стояли друг на друге четыре серых ящика, с которых время и сырость содрали и краску, и надписи, если они были когда-то.

Сашка, протиснувшись сбоку от друга, подошёл к ящикам.

— Если тут и было оружие, то испортилось от сырости, — разочарованно сказал он, дёрнув одну из защёлок. Проржавевшая насквозь, она отвалилась вместе с куском деревяшки. Сашка так же легко отодрал вторую, поднял крышку — доски рассыпались, и в свете факела замерцали тяжёлые жёлтые блики на верхней стороне одного из четырёх прямоугольных брусков, уложенных в ящик. — Что это? — удивился Сашка, опуская факел. На одном из краёв этой грани он разглядел штамп — растопыривший перья императорский двухглавый орёл, буквы, цифры… — Рат, это…

— Это золото, — сказал Рат, подходя вплотную. Передал факел Сашке, взялся за один из брусков, с натугой поднял, опустил. — Больше двадцати килограммов… Это слиток из золотого запаса Российской Империи, Санёк. Значит, вот о чём говорил отец…

Лицо Рата было спокойным и грустным…

…Осенью 1919 года войска Колчака были практически задавлены пятикратно превосходящими формированиями красных, теснившими белогвардейцев всё дальше на восток. Превосходный флотоводец, отважный полярный исследователь, мужественный и честный человек, адмирал Александр Васильевич Колчак, провозглашённый Верховным

Правителем России, оказался неудачливым полководцем. Он слишком понадеялся на помощь «союзников» — англичан, французов, японцев, — не веря в то, что им выгодна гражданская война. Пусть русские убивают друг друга, разоряют страну… Он поверил чешским наёмникам, а те предали его в самый опасный момент и в обмен на открытый путь домой отдали Колчака врагу — большевикам. А своих, надёжных людей — офицеров, казаков, верных долгу солдат — у Колчака было ничтожно мало, всего тысяч восемь…

Седьмого февраля 1920 года адмирала Александра Васильевича Колчака расстреляли на речном льду. Спокойно и бесстрашно он вёл себя до конца. А вместе с ним ушла под лёд одна из самых больших тайн в истории гражданской войны — тайна русского золота.

В дни недолгих побед в руках Колчака оказалась почти треть золотого запаса могучей Российской Империи — больше шестисот миллионов рублей золотом в слитках, монетах и драгоценностях, серебро, золото и платина. Вместе с войсками Верховного этот запас «отступал» на восток. Вместе с самим Верховным попал в руки предателей-чехов, и те передали большевикам четыреста миллионов рублей.

Но никто так и не узнал, куда ушла огромная сумма в двести миллионов — или, если по нынешним ценам, приблизительно двадцать миллиардов долларов.

Позже Колчака обвиняли в том, что он потратил эти деньги на покупку оружия, боеприпасов и снаряжения у «союзников» — но это была ложь. Всё, закупленное Верховным на Западе, не стоило и пятой части пропавшей суммы.