Черный день - Алексей Доронин

Установилась такая тишина, что можно было услышать, как рядом тяжело дышит какой-то астматик.

— А ну спокойно, — офицер снова поднес громкоговоритель ко рту. — Последний раз для особо умных. Это не учения. Это война, понятно? Ради вашей же безопасности немедленно, — он произнес это слово почти по слогам, — немедленно пройдите в убежище. Дверь обозначена световым указателем.

Как ни странно, это сработало. Паники не было. Не было и возражений. Когда солдаты, медленно спускаясь по лестнице, начали теснить толпу, народ выстроился в подобие очереди и потянулся обратно в темноту тоннеля.

Машенька, оказавшаяся теперь в хвосте, попыталась задать странному офицеру вопрос, но он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи:

— Не задерживайте!

В другой раз она бы этого так не оставила, но инстинкт самосохранения подсказал ей, что не стоит лезть на рожон. Увлекаемая толпой, Чернышева пошла туда, откуда еще пять минут назад с таким трудом выбралась. Светлый прямоугольник неба остался позади.

Правда, на этот раз было не так темно — солдаты достали фонари. И где-то впереди маячил зеленый огонек. На этот раз их шаг был быстрее, и середины перехода они достигли очень быстро. Девушка увидела, что стальная дверь, мимо которой она совсем недавно так беззаботно прошла, широко распахнута, а решетки нет и в помине. Рядом ярко горела зеленым надпись «ВХОД», видимо установленная только что. За дверью виднелся проход, достаточно широкий, чтобы через него могло пройти четыре человека. И лестница.

Вниз.

Сердце у нее упало. Сложно найти человека, который любит темные сырые подвалы. Но даже при всем желании у Маши не оставалось свободы маневра. Люди были повсюду. За спиной она слышала гул множества шагов. Их настигала новая партия укрываемых, спускавшаяся в переход с улицы, и народу там было не меньше. А навстречу по коридору с противоположной стороны проспекта текла такая же людская река, направляемая и подгоняемая солдатами.

Оба потока сходились как раз перед дверью, и первые ряды «встречных», как ей показалось, уже исчезли внутри. Ждать пришлось недолго. Вот и их начали загонять внутрь. Сначала медленно, а потом все быстрее толпа начала вливаться в темный зев.

Чернышева проскользнула сквозь дверной проем, успев заметить, что с обратной стороны они закрывались механизмом, похожим на корабельный штурвал. Миновав небольшую площадку коридора, Маша оказалась на довольно крутой, пыльной и плохо освещенной лестнице, ведущей еще глубже в темноту. Нижняя площадка и вовсе терялась во мраке, оттуда тянуло холодом и затхлостью. На мгновение девушка пожалела, что не последовала примеру сбежавших, но сейчас она не смогла бы остановиться, даже если бы сильно захотела. Сзади напирали новые массы людей. Теперь ей казалось, что их тысячи.

Они были прижаты друг к другу сильнее, чем в автобусе в час пик, но Машеньку никто не пытался облапить. Сирена включилась вновь, но теперь она выла далеко, не разрывая уши, а лишь нагоняя необъяснимую тоску. Девушка с трудом могла разглядеть лица окружавших ее людей, но видела, что на них написан страх перед неизвестностью. Ни слова протеста. Ни шага в сторону. Ни одной фразы, ни одного смешка. Она знала, что люди ведут себя так только в состоянии глубокого стресса.

Они миновали еще два лестничных пролета, прежде чем спуск закончился. Сирена продолжала истошно завывать. От этого заунывного воя мурашки пробегали по коже Машеньки, но он был уже далеко и едва ли мог угрожать ее безопасности. Так она думала.

Пройдя через два шлюза, они оказались в длинном коридоре, проходящем, наверное, точно под подземным переходом. Здесь было куда темнее. Свет давали тусклые лампы в пыльных железных плафонах, висящие под потолком. Полумрак, бетонный пол, потолок и серые некрашеные стены, вдоль них — неказистые лавки.

На эти лавки бойцы в зеленом камуфляже начали рассаживать людей. Вели они себя корректно, тем, кто замешкался, помогали занять места, но лица у всех напоминали напряженные восковые маски. Будто что-то страшное уже случилось или случится вот-вот.

Глава 4

Вспышка

— Никогда не видел такой некомпетентности, — пузырился генерал. — Вы… Я подам рапорт о вашем служебном несоответствии и передаче убежища под непосредственный федеральный контроль.

Он достал пачку сигарет «Лаки Страйк», что в примерном переводе с английского звучит как «удачный налет», и опять закурил, еще раз нарушив правила поведения в защитных сооружениях.

— Отвечайте: что посторонние делают на вверенном вам объекте? Из какой части военнослужащие? По какому праву тут гражданские?

Демьянов никак не отреагировал на эту тираду, то ли обдумывая ответ, то ли игнорируя вопрос.

— В молчанку играем. — Лицо Прохорова затряслось от злости. — Ничего, когда выйдем отсюда, будете отвечать по всей строгости.

Сергей Борисович не слушал. Он посмотрел на часы, резко встал со своего места и направился к выходу.

— Вот что, я пойду посмотрю, как там дела у наших укрываемых. А вы посидите пока здесь, остыньте.

— Да как вы… Что вы себе… — проверяющий задохнулся от возмущения.

Он готовился обрушить на майора водопад гневных слов, но тот уже захлопнул за собой дверь.

Оставив проверяющих переваривать услышанное, Демьянов вышел из пункта управления и направился в главный коридор, где собрались бойцы-ракетчики, потерявшие командира. У него не было времени еще раз объяснять этому олуху-генералу, что началась Третья мировая. Он и так сделал это трижды. Сергей Борисович был готов держать пари, что тот не поверил, потому что никакой Третьей мировой войны нет ни в уставах, ни в других нормативно-правовых документах.

Ну и бес с ним. Некогда цацкаться. Он будет заниматься делом.

— Здесь курить нельзя! — прозвучал невдалеке строгий окрик.

Машенька обернулась. К ней направлялся молодой человек в таком же зеленом обмундировании, но без оружия. В другой обстановке… Впрочем, для нее не могло существовать неподходящей обстановки, а всей серьезности положения она еще не понимала.

Чернышева улыбнулась, глядя, как меняется выражение лица парня по мере его приближения. Она посмотрела на него с интересом. Солдат был моложе, чем ей вначале показалось, младше нее на пару лет, и отчего-то выглядел очень взволнованным.

— Курить нельзя, говорю же, — уже помягче произнес он, останавливаясь напротив нее. — Запрещено.

— Здесь нельзя, а где можно? Может, покажете? — Она продолжала сверлить его взглядом своих карих и, как ей казалось, выразительных глаз. — Извините, я не могу с собой ничего поделать, когда нервничаю. А мне сейчас очень надо успокоиться.