Гневное небо Тавриды - Василий Минаков

Тут я осмотрелся. Три наших "ила" шли впереди, мы отставали. Машина летела над самой водой, правый мотор не работал, бензин заливал крылья и фюзеляж, на хвосте болтались лохмотья рулей. Курашов лежал на полу, истекая кровью. Я быстро перевязал его, стал проверять связь. Рация не работала, но переговорное устройство уцелело. Доложил командиру обо всем случившемся и услышал, что он тоже ранен. Солнце уже заходило, я стал готовиться на случай вынужденной посадки на воду в темноте. Подтянул под колпак башни шлюпку, бортпаек, раненого Курашова. Но вскоре показался берег. Шли на высоте сто - сто пятьдесят метров. Уже темнело. На подходе к Джанкою загорелся левый мотор. Алфимов передал: "Садимся в поле". Шасси не выпускалось, пришлось сесть "на брюхо".

Я стоял в колпаке и при ударе самолета о землю стукнулся головой о турель. На миг потерял сознание. Когда открыл глаза, левое крыло и передняя часть фюзеляжа были объяты пламенем. Штурман Устюжанин вылезал через астролюк своей кабины. Алфимов вываливался на правое крыло из своей. Не знаю, откуда взялись силы, ростом я меньше Курашова, но сумел поднять его над головой и вытолкнуть через колпак. Снаружи его принял Устюжанин. Алфимов стоял на ногах, но был весь в крови. Фонарь его кабины разбило, и десятки осколков плексигласа впились в лицо и руки. Как только он смог довести и посадить самолет!

Мы с Устюжаниным оттащили от машины Курашова, отвели командира. Но взрыва не последовало, видимо, баки были пусты. Сели мы около небольшого села, в двух километрах от станции Таганаш. Набежали люди. Алфимова и Курашова забрали на подводе, мы с Устюжаниным дошли до села сами. На другой день вернулись к тому месту. Постояли, распрощались со своей догоравшей машиной и собрались уходить. Вдруг услышали трескотню По-два. "Кукурузник" сел, подрулил к нам. Из кабины вылез майор Корнилов. Обнялись, расцеловались. Узнав, что все живы, майор сказал: "Группой потоплено два транспорта и сбито два самолета противника. Один записали на счет вашего экипажа".

Из рассказа Бухатченко стало ясно, почему Алфимов не сел в Евпатории: мое разрешение не было принято, и он из последних сил оставался в строю.

Спустя пять дней весь экипаж, кроме Курашова, был доставлен в полк. Курашова оставили в селе, чтобы затем перевезти в госпиталь.

Через полтора часа после нас по тому же конвою нанесли удар пять А-20 36-го полка. Две их бомбы попали в носовую часть уцелевшего после нашего удара третьего транспорта, вызвав на нем сильный взрыв и пожар.

Оба вылета были тщательно разобраны командиром дивизии полковником Виктором Павловичем Канаревым. За отличную боевую работу комдив объявил нашей группе благодарность и представил к наградам членов всех четырех экипажей. Таким же образом были отмечены и заслуги отличившихся воздушных бойцов 36-го авиаполка.

Но удача на войне изменчива, и кто об этом забывает, тот жестоко наказывается. Следующий день, 19 апреля, был одним из самых несчастливых в истории полка.

Шести экипажам торпедоносцев было приказано с утра заступить в готовность к боевому вылету. Семи - перевозить горючее с аэродрома Сокологорное на аэродром в Одессе.

В середине дня самолетом-разведчиком 30-го авиаполка был обнаружен конвой противника, шедший в направлении Констанцы в ста шестидесяти километрах от Севастополя. Состав: один транспорт водоизмещением три тысячи тонн, два миноносца, три буксира, шесть барж, четыре быстроходные десантные баржи. Прикрытие с воздуха - шесть "мессершмиттов". В районе конвоя десятибалльная облачность высотой двести метров, видимость пять километров.

Ввиду прикрытия вражеских кораблей истребителями и отсутствия такого прикрытия у нас полковник Канарев решил по конвою не действовать, о чем и было доложено на выносной пункт управления ВВС ЧФ майору Комкову. Комков передал приказание свыше: действовать, маскируясь облачностью. При невозможности возвращаться.

В воздух поднялась шестерка торпедоносцев, возглавляемая экипажем командира звена Александра Ковтуна. Ведущими пар, кроме Ковтуна, были Александр Жестков и я. К цели шли напрямую - через Сиваш, мыс Тархан-кут. Над Крымом небо было безоблачным, группа снизилась до пятидесяти метров, чтобы уменьшить возможность засечки лазутчиками, оставленными фашистами при отступлении. И все-таки это, вероятно, произошло.

Когда мы удалились от берега на сто сорок километров, Должиков доложил:

- На высоте две - две с половиной тысячи параллельно нашему курсу летят четыре "Ме-сто девять".

Мы шли на малой высоте, "мессершмитты" пока нас не видели, но точность их выхода в этот район и на наш курс была несомненно следствием наведения.

К счастью, впереди показалась обещанная облачность. Группа зашла под нее, видимость сразу ухудшилась.

- Через пять - шесть минут должен показаться конвой, - доложил Прилуцкий. И тут же: - Командир! В лоб - четыре "мессера"...

Не дойдя километра до нас, четверка Ме-110 отвернула вправо, обошла группу и напала сзади сверху. Интенсивным огнем стрелков атака была отбита.

Ковтун не маневрировал. Торпедоносцы держались в плотном строю.

Вторую атаку гитлеровцы сосредоточили на машине Самущенко, шедшей в пеленге. Несмотря на сильный огонь со всех торпедоносцев, "мессершмиттам" удалось поджечь ее. С объятым пламенем правым крылом самолет пошел на снижение. Огонь быстро распространялся. В нескольких метрах от воды торпедоносец взорвался...

Какой летчик, какой экипаж! Почему мы не маневрируем? Так нас всех перещелкают, как куропаток...

В последующие минуты "мессеры" еще дважды атаковали оставшуюся пятерку. Лезли напролом, на шквальный огонь. Очевидно, решили отомстить за вчерашнее поражение.

- В хвосте и фюзеляже дыры, побиты рули глубины, - докладывает Должиков.

Дальше испытывать судьбу нельзя. Подаю команду своему ведомому Новикову:

- Уходим в облака!

Перевожу самолет в набор высоты, моторы работают на полную мощность. Маневрирую. Пулеметы Должикова и Жуковца захлебываются огнем. Успеваю увидеть, как следом за нами устремляются остальные три наши машины. И вот кабина окутывается белой мглой.

Быстро выравниваю самолет. Слой облаков не толст, ясно, что "мессеры" проскочили его и караулят нас наверху. В экипаже все молчат. Постепенно напряжение спадает.

- Иван, Сашок! Живы?

- Живы, командир!

- Что будем делать, штурман?

- Что тут делать? Надо возвращаться домой.

- Да, поработали... Давай курс, Коля.

- Держи десять градусов, выскочим на Тендровскую косу...

Минут через двадцать решили выйти под облака. Снизились до ста метров. Видимость приличная, но наших самолетов нет...

Вернулись на аэродром первыми. Через несколько минут сел мой ведомый Николай Новиков, затем Жестков.