Каникулы совести - София Кульбицкая

— Нет, я хочу сказать… всё-таки наш Бессмертный Лидер, Александр Гнездозор… не опасно ли…

В следующий миг я весь покрылся холодным потом, осознав, что ляпнул чудовищную глупость, из последствий которой мне, возможно, уже не выкарабкаться. Это было тем страшнее, что Игорь зловеще молчал, как бы предоставляя мне самостоятельно понять всю крамолу сказанного.

Несколько шагов мы сделали в полном молчании, руки за спину, по уже совсем тёмной, зловеще шепчущей аллее, ведущей, казалось, в никуда, — и мысль моя лихорадочно металась, ища опоры; наконец, мне показалось, что я нащупал спасительную ниточку, в которую тут же вцепился с отчаянием утопающего:

— Я хочу сказать… конечно, наш президент бессмертен, я и сам не сомневаюсь в его божественном происхождении, но ведь даже Христа убили, стоит ли рисковать?!

Сказав так, я почувствовал, что совершенно обессилел, что уже не соображаю, что несу, — и что, если Игорь сию же секунду не придёт мне на помощь, я рухну замертво прямо здесь, без всякой кострециллы.

То была страшная секунда. К счастью, Игорь не счёл больше нужным подвергать меня нравственной пытке, — и в следующий миг я почти с эйфорическим облегчением услышал его фирменный короткий смешок, равный в эту секунду помилованию.

— Я ценю вашу бдительность, поверьте, — со вздохом заговорил он, и мой локоть вновь ощутил его ласковую, но крепкую хватку. — Но не бойтесь за господина президента. Его нельзя убить, это я вам заявляю со всей ответственностью как министр государственной безопасности. Вы вспомнили Христа… — он хмыкнул, — это очень тонкая параллель и делает вам честь, но, видите ли… тот, в сравнении с нашим Александром Васильичем, всё-таки, похоже, обладал куда большими возможностями… в частности, у него была свобода выбора, чего у нашего Лидера, увы, увы…

Мы остановились; ещё несколько секунд он странно, пристально, испытующе смотрел мне в глаза — покуда, наконец, ему не показалось, что с меня достаточно, и мы не двинулись дальше — медленно-медленно, ибо мои ноги отчего-то стали свинцовыми, даром что дорога по-прежнему шла под гору.

— Вы, я вижу, не понимаете меня? — спросил он вдруг, и меня вновь бросило в пот. Я готов был откусить себе язык за то, что вообще начал эту тему. Как бы он не расчухал, промелькнуло у меня в голове, что в эту минуту опасность, исходящая от него, кажется мне куда более реальной и пугающей, чем притаившийся в листве гипотетический убийца.

Кое-как я, однако, промямлил, что у меня, мол, и нет нужды в понимании — я верю ему на слово.

— Напрасно, — серьёзно ответил он. — Я ведь ещё не предоставил вам никаких доказательств. Мой вам маленький дружеский совет: никогда не доверяйте никому безоговорочно. Слова — пыль.

Ещё несколько шагов — рука об руку, в тяжёлом молчании, героически преодолевая ставшую адски трудной дорогу. Не поручусь, что я не кряхтел. Когда мы поравнялись с очередной спрятавшейся в зелени качливой скамейкой, Игорь сказал:

— Присядем.

Я повиновался, и мы пристроились рядышком на скамье — как оказалось, очень удобной; маленький мягкий диванчик был, очевидно, обит водоотталкивающей тканью, ибо ладонь моя при касании не ощутила ни малейшей сырости. Игорь вальяжно положил руку на спинку сиденья — и принялся мерно раскачивать скамейку, тут же ответившую ему уютным старомодным скрипом.

— То, что я вам сейчас расскажу, мой дорогой Анатолий Витальевич, — вкрадчиво начал он, — я рассказывать ни в коем случае не должен. Это закрытая, сугубо секретная информация. Разглашая её, я совершаю непростительное должностное преступление. Но мне так дорог ваш душевный покой, что ради него я готов даже преступить закон. Хотя я уверен, что могу рассчитывать на ваше молчание, не так ли?..

Он выразительно глянул на меня, в сумраке его взгляд казался особенно зловещим, и я, сдерживая нервную дрожь, кивнул. Чего он пристал ко мне, в отчаянии думал я, разве я требовал от него каких-то откровений?..

— Вот признайтесь, — продолжал он, — когда я сказал, что господина Гнездозора нельзя убить, вам в голову наверняка закрался вопрос, который вы, видимо, постеснялись задать в силу присущего вам такта. А между тем вопрос этот более чем логичен. Ну, не стесняйтесь, спрашивайте — здесь никого, кроме нас двоих, нет!

Он задорно улыбнулся, сверкнув во тьме белыми ровными зубами, но у меня не нашлось моральных сил ответить ему тем же.

— Боитесь? — хмыкнул он. — Ну, ничего, я думаю, со временем вы поймёте, что меня вам нечего бояться. Я ваш искренний друг. Но, раз уж вы так любите осторожничать, я с вашего позволения, сам задам себе этот вопрос. Можно?

Он так провоцирующе смотрел на меня, что я, хошь-не-хошь, а вынужден был утвердительно кивнуть головой.

— Вот и славно, — оживился министр безопасности. — Итак, вопрос должен звучать примерно так: «А что, кто-нибудь пробовал?»

Я похолодел, вдруг осознав, что несколько минут назад нечто подобное и впрямь чуть не слетело у меня с языка. А Игорь Кострецкий меж тем продолжал:

— Отвечаю. Пробовали, и неоднократно.

Глупо, конечно, но после этих слов я с трудом удержал вздох облегчения. Я почему-то решил, что он собирается рассказать мне о том, что и так прекрасно известно любому россиянину старше тридцати, — о том, как малахольного чудака Сашу Гнездозора на радость телезрителям травили вирусами, поганками и ядохимикатами. Я даже разулыбался при мысли, что самого-то Игорька в те далёкие годы наверняка больше интересовали девчата и их занимательные прелести, чем все покушения, убийства и государственные тайны, вместе взятые. Увы, я, как всегда, поторопился с выводами, — что секундой позже и дал мне понять Кострецкий в свойственной ему ненавязчивой манере:

— Естественно, я не собираюсь углубляться в затхлые подробности вашей затхлой «прошлой эры», — жёстко проговорил он, употребив полуофициальное выражение на властительном жаргоне, — и я вдруг особенно остро почувствовал свои годы, а также то, что тема разговора, похоже, и впрямь очень серьёзна, раз Кострецкий позволил себе такую вопиющую грубость. — Они меня не касаются. То, что я хочу рассказать, относится именно к президенту Гнездозору — Бессмертному Лидеру. Ещё раз напоминаю, что сведения эти строго секретные и разглашению не подлежат. Вы согласны выслушать их на этих условиях?..

Несмотря на вполне естественное любопытство, которое ему, чертяке, всё-таки удалось во мне вызвать, я предпочел бы — будь моя воля — ответить отрицательно. Я вообще, если честно, не любитель чужих тайн, а что уж там говорить о государственных. Но спасительный инстинкт подсказывал мне, что любые необдуманные слова, даже нецензурная брань в адрес Бессмертного Лидера обойдутся мне сейчас куда дешевле, чем подобное несоответствие ожиданиям всесильного министра, которому, на моё горе, ни с того, ни с сего приспичило поделиться со мной наболевшим.

Поэтому я торжественно и скромно кивнул головой — и чинно ответил выплывшей невесть откуда (скорее всего, из какого-то потрёпанного, забытого в детской тома) старинной формулой:

— Клянусь, вы никогда не пожалеете об оказанном мне доверии.

— Я в этом и не сомневаюсь, — серьёзно ответил Игорь. Затем он откашлялся, поощрительно сжал моё запястье — и, интимно склонившись к самому уху, ласково заговорил туда почему-то с лёгким прононсом:

— Итак, мой дорогой, первое покушение на Гнездозора относится к самому началу его правления, а, если конкретно, к 2032-му году…

Он сделал небольшую паузу, как бы давая мне возможность самому вспомнить этот роковой год.

И я, конечно, его вспомнил — недаром же накануне так славно потрудился, ковыряясь в Сети. То было время, когда никто ещё не подозревал, что Бессмертный Лидер станет бессменным — государственный переворот смутно маячит где-то впереди, демократия торжествует, Александр Гнездозор — всего-навсего временный народный избранник, отличающийся от своих предшественников разве что очень хорошим иммунитетом. Золотой период, подумал я — и тут же сам испугался собственных мыслей. К счастью, Игорь в это время смотрел не на меня, а куда-то вверх, чуть вправо, где, если верить некоему (некогда модному, но теперь уже слегка устаревшему) направлению психотерапии, скапливаются у человека воспоминания о пережитом.

— Само по себе оно не представляет особого интереса — стандартная «заказуха» вроде тех, что были так популярны в ваше время. (Впоследствии мы их изжили). Снайпер стрелял с крыши Большого, когда президент выходил из автомобиля. Это был настоящий профессионал. (Он не ушёл от нас. Да и Бог с ним.) Всё случилось моментально: президент упал и раздался выстрел. Пуля оказалась быстрее звука — так решил я в тот миг. Но Александр был жив. Впоследствии он рассказал, что, едва вылез из машины, как тело напрочь перестало ему повиноваться — и он рухнул, испытав мгновенный ужас, что разбит параличом или ещё какой-нибудь гадостью в этом роде. Секунду спустя после выстрела ощущения, однако, вернулись к нему полностью. Мой врач, осмотрев его, не нашёл никаких органических нарушений. Поразительно, но вывод мог быть только один — всё тот же механизм, то же неизученное «нечто», что заставляет его организм перерабатывать смертельные яды и убивать вирусы, спасло его и на сей раз, уловив сигнал опасности! Он сам был потрясён! До того, как он стал главой государства, никто, как вы сами понимаете, на него не покушался, и теперь эта реакция собственного тела стала для него очередным открытием!..