Каникулы совести - София Кульбицкая

Мне вдруг захотелось сказать Игорю что-нибудь тёплое, душевное — ну, хотя бы и о семенах скороростки, — и я обернулся. Однако тут же подавился приготовленной фразой, увидев, как тот весело стучит в стекло здоровущим бриллиантом своего дизайнерского перстня, словно приглашая взглянуть на изменившиеся декорации. Мы прибыли.

Машина въехала на небольшую прямоугольную площадку, окаймлённую игривыми туями, от которых, казалось, с презрением отпрянул суровый и ревнивый ельник, — и едва я успел побороть одолевшую меня нервную дрожь, как мы плавно припарковались у массивных узорчатых чугунных ворот, напомнивших мне лестничные перила в жилых зданиях эпохи середины прошлого века.

К моему удивлению, нас всех без единого слова пропустили вовнутрь, не спросив у меня ни персональной нанокарты (которую я предусмотрительно захватил с собой), ни завалященькой медкнижки — и даже не пошерудив по моему телу сверкающими, немного старомодными металллоискателями, которые свисали с вахтёрских поясов наподобие большущих ключей. По всему было видно — Кострецкому доверяют здесь безоговорочно.

Я думал, что сразу предстану перед главой государства — и, естественно, нервничал. Оказалось, зря. Предусмотрительный Кострецкий нарочно поторопился с приездом, чтобы дать мне время освоиться, — официальное же начало Каникул датировалось завтрашним числом. Всё это Игорь сообщил мне, ведя к «гостевому домику» — моему будущему обиталищу. Путь к нему пролегал меж густых, высоких зарослей цветущих роз, и я одновременно любовался ими и недоумевал — что же в них так меня смущает, пока Игорь не объяснил мне, что здешние садовники используют только непахнущие сорта — «иначе мы бы тут с вами давно одурели». И впрямь, розы — всех сортов, мастей и размеров — произрастали на Даче в каком-то диком количестве; впоследствии я узнал (опять-таки от Игоря), что таково было личное указание президента Гнездозора, страстного цветовода.

Симпатичный бежевый особнячок, двухэтажный, с тремя белыми круглыми колоннами по фасаду выглядел очень гостеприимно. Не дав мне как следует оглядеться в просторном холле («позже, позже»), Игорь сразу провёл меня наверх — в роскошный многокомнатный «номер-люкс», где всё, от цветовой гаммы обоев до режима кондиционера, было как нарочно приготовлено для меня. Я первым делом облегчил душу, убедившись в наличии отапливаемого санузла — старый, сугубо городской человек, я, признаться, до ужаса боюсь всяких там загородных прелестей, щелястых «удобств» во дворе, биотуалетов и проч. К счастью, Александр Гнездозор явно не был поклонником сельской простоты. Туалет и ванная, щеголявшие новейшей отечественной сантехникой, были отделаны в замысловатом, кичевом, старинном даже для меня, старика, стиле: над огромной каменной раковиной красовалось столь же огромное зеркало в массивной медной раме, сплошь украшенной замысловатыми завитушками, а в мраморные стены то там, то здесь были вмонтированы гипсовые изразцы с изображением фривольных сценок из жизни хорошеньких, пухленьких ангелят или амурчиков. Пошлятина. Впрочем, я благоразумно решил не делиться с Кострецким своими эстетическими соображениями.

Прочие помещения в моей новой «квартире», по которым хлопотливый Игорь, не откладывая, устроил мне беглую экскурсию, — спальня, гостиная, кабинет и тд., - оказались не в пример проще и, я бы сказал, уютнее. Здесь царил добротный английский стиль, какой я с удовольствием завёл бы и у себя дома, если б только позволяли средства: антикварная мебель, неброский ковролин, старомодные, но очень приятные светильники-бра — и прочее в этом духе. Вот только, признаться, не привык я к таким бескрайним просторам — и теперь подумывал про себя (обижать заботливого министра, пожалуй, не стоило!), что для полного счастья мне по горлышко хватило бы одной гостиной — большой квадратной комнаты в багровых тонах, где имелся отменный велюровый диван (для отдыха) и ещё более отменный, красного дерева, стол (для работы).

Уже вполне самостоятельно обогнув его, я подошёл к окну, с силой потянул витой шёлковый шнур, отдёргивая тяжёлые бархатные шторы, — и мне открылся умопомрачительный вид: широкая изумрудная лужайка, с двух сторон окаймлённая ровными рядами серозелёных туй.

Чуть дальше виднелась мощёная розовым кирпичом дорожка, а за ней — прелестный миниатюрный «готический» замок — с воротцами, башенками и продолговатыми окнами, будто детской рукой составленный из крупного серого камня. Я почему-то сразу решил, что это домик Хозяина — и, когда осторожно высказал своё предположение Игорю, тот разразился привычно-пышными восточными комплиментами по поводу моей проницательности.

На подоконнике лежал изящный, белый с золотом бинокль. Внешне он ничем не отличался от обычного театрального — но, глянув в него и покрутив колёсико, я с ужасом увидел не только мелкие трещины в камне, но и мох, и растеньица, и каких-то гнусных многоногих насекомых в них — и с ужасом и даже некоторой брезгливостью вернул вещицу на место, предоставив ей быть тем, чем она, видимо, и была — элегантным, очень во вкусе Кострецкого, элементом декора.

Симпатичный седой, с густыми белыми бакенбардами слуга (или как его там ещё назвать, метрдотель?..) принёс ужин — несколько больших фарфоровых посудин на «гжелевском» подносе. Тут-то деликатный Игорь и откланялся, сославшись на некие «мелкие, но противные организационные проблемы», которые ему якобы срочно надо было решить.

Я оценил такт министра безопасности, уже откуда-то знавшего, что я предпочитаю ужинать в одиночестве. Гадать, как именно он об этом прознал, мне не хотелось. Я сильно подозревал, что это не единственная (и далеко не самая интимная) моя привычка, о которой ему известно, — и должен заметить, что невовремя прихлынувшие мысли на этот счёт едва не погубили мой и без того жалкий аппетит.

Всё же я съел принесённое, однако вкуса почти не ощутил — так сильно было моё волнение и любопытство. Стыдливо прикрыв грязную посуду полотняной салфеткой (интуиция подсказывала мне, что мыть её за собой ни в коем случае не следует!), я встал, чтобы продолжить исследование загадочных недр своего жилища, — теперь, когда Игорь не дышал мне в затылок, я был не прочь разглядеть его подробнее.

Так называемая «столовая» — смахивающее на операционную продолговатое помещение с длинным дубовым столом, из-за которого через строго равные промежутки торчали высокие, чуть выгнутые спинки аскетичных стульев, — пробудила во мне привитую советским детством классовую неприязнь, и я пообещал себе, что часто бывать здесь не стану — разве что мои высокие друзья нагрянут ко мне в гости. Уютная, в зеленых тонах, спальня заслуживала большего внимания. Меня, правда, слегка позабавили размеры королевского ложа, — но ведь я и дома всегда сплю на разложенной тахте: люблю, старый грешник, чтобы было где раскинуть конечности.

Присев на кровать и слегка попрыгав на ней, чтобы испытать её упругость (на новом месте приснись жених невесте!), я покинул спальню — и двинулся дальше, в рабочий кабинет.

Там было тоже очень славно и пахло деревом. В торце располагался вполне натуральный камин (сейчас он, правда, ввиду июля бездействовал), а на крепком письменном столе с множеством выдвижных ящичков — детская мечта! — стоял ноутбук самой модной марки. (Ещё в Москве Игорь предупредил, что все условия для работы будут мне предоставлены — «только, пожалуйста, не устанавливайте там «телефона доверия», — оговорился он, — это было бы не очень тактично по отношению к хозяину Дачи». Подобная просьба, весьма недвусмысленно выдавшая его мнение о моём воспитании, не на шутку покоробила меня. Впрочем, я очень миролюбиво ответил, что буду только рад отдохнуть от чужих проблем и в кои-то веки заняться чем-нибудь для души — скажем, вкусненькими научными статьями, алчно требующими завершения).

На стену упал закатный луч, окрасив её фрагмент оранжевым, — оказывается, был уже глубокий вечер, и я ощутил ту особую смутную тревогу, что частенько охватывает чувствительного горожанина в неуютной близости природы — чуждой ему стихии. Поёжившись, я включил ноутбук, но даже его мерный гул не избавил меня от ощущения тоскливого одиночества. Покрутившись немного на мягком офисном стуле и бессмысленно поглазев на экран, где, надо же, даже заставка рабочего стола была мне знакома — заснеженный зимний лес, — я решил сойти вниз и разыскать Игоря, который, хоть, наверное, и был очень занят, однако, возможно, из выработанной годами вежливости не отказал бы в компании пожилому, интеллигентному, страдающему от неприкаянности гостю.

Спускаясь, я вновь подивился тому, что и поначалу не ускользнуло от моего внимания — украшающей помпезную мраморную лестницу коллекции замечательной реалистической живописи конца прошлого века. Собрать её придворным искусствоведам стоило, наверное, немалых хлопот — многие из этих работ я узнал, во времена моей молодости они были рассованы по частным собраниям и встретить их можно было только в каталогах, где я, собственно, их и видел. У Бессмертного Лидера, если судить по этой подборке, был довольно консервативный, но тонкий и изысканный вкус.